Игра ангела - Сафон Карлос Руис - Страница 105

• Предыдущая
• 105/111
• Следующая

— Простите меня, дон Педро, простите…

Позднее, когда солнце стало клониться к горизонту, дон Педро собрал мою старую одежду и предал ее сожжению. Прежде чем отправить в огонь пальто, он вынул из кармана томик «Шагов с неба» и протянул мне.

— Из двух книг, которые ты написал в прошлом году, эта лучшая, — сказал он.

Я смотрел, как он ворошит в пламени пылающую одежду.

— Когда вы поняли?

— Даже тщеславного глупца невозможно обманывать вечно, Давид.

Не берусь судить, что прозвучало в его голосе — злость или просто печаль.

— Я поступил так потому, что хотел помочь вам, дон Педро.

— Да знаю я.

Он улыбнулся без всякой иронии.

— Простите, — прошептал я.

— Тебе нужно уехать из города. У причала Сан-Себастьян пришвартовано грузовое судно. Оно снимается с якоря в полночь. Все уже устроено. Обратишься к капитану Олмо. Он тебя ждет. Возьми одну из машин в гараже. Можешь оставить ее на пристани. Пеп заберет ее утром. Ни с кем не разговаривай. Не заходи домой. Тебе понадобятся деньги.

— У меня достаточно денег, — солгал я.

— Денег не бывает достаточно. Когда высадишься в Марселе, Олмо проводит тебя в банк и передаст пятьдесят тысяч франков.

— Дон Педро…

— Выслушай меня. Эти два парня, которых, по словам Грандеса, ты убил…

— Маркос и Кастело. Полагаю, они работали на вашего отца, дон Педро.

Видаль покачал головой:

— Ни мой отец, ни его адвокаты никогда не имеют дела со средним звеном, Давид. Как, по-твоему, эти два субъекта узнали, где тебя искать, через тридцать минут после ухода из комиссариата?

Суровая истина открылась мне с непреложной ясностью.

— От моего друга, инспектора Грандеса.

Видаль согласно кивнул.

— Грандес дал тебе уйти потому, что не хотел пачкать рук в комиссариате. Как только ты вышел из здания, эти два типа отправились за тобой следом. О твоей смерти передали бы в телеграфных сообщениях. Подозреваемый в убийстве сбежал и погиб, оказав сопротивление при аресте.

— Как в старые времена в отделе происшествий, — молвил я.

— Некоторые вещи никогда не меняются, Давид. Тебе это известно, наверное, лучше всех.

Он открыл шкаф и дал мне новое пальто, даже ни разу не надетое. Я принял его и спрятал книгу во внутренний карман. Видаль улыбнулся:

— Первый раз в жизни вижу тебя прилично одетым.

— На вас эти вещи сидят лучше, дон Педро.

— Несомненно.

— Дон Педро, нам о многом следовало бы…

— Теперь все это не имеет значения, Давид. Ты не должен мне ничего объяснять.

— Я должен вам гораздо больше…

— Тогда расскажи мне о ней.

Видаль смотрел на меня с отчаянием, безмолвно умоляя солгать. Мы сидели в гостиной у окон, из которых открывалась полная панорама Барселоны, и я вдохновенно лгал. Я сказал ему, что Кристина сняла небольшую мансарду на rue Суффло и называет себя madame Видаль. И она обещала каждый день в полдень ждать меня у фонтана Люксембургского сада. Я сказал Видалю, что она постоянно говорит о нем, и никогда его не забудет, и, сколько бы лет мы ни провели вместе, мне никогда не заполнить пустоты от разлуки с ним. Дон Педро кивал, и взгляд его блуждал где-то очень далеко.

— Ты должен пообещать мне, что позаботишься о ней, Давид. И никогда не оставишь. Что бы ни случилось, ты будешь рядом с ней.

— Обещаю, дон Педро.

В тусклом вечернем освещении я вдруг увидел его таким, каким не знал прежде: всего лишь постаревшим, сломленным человеком, которого терзают воспоминания и угрызения совести. Он никогда ни во что не верил, а теперь ему в утешение осталась лишь слепая вера.

— Я стремился быть тебе лучшим другом, Давид.

— Вы были самым лучшим другом, дон Педро. Вы были больше чем другом.

Видаль протянул руку и коснулся моей. Его сотрясала дрожь.

— Грандес рассказал мне о том человеке, том самом, кого ты называешь патроном… Грандес сказал, что ты ему должен и веришь, будто заплатить долг можно только одним способом — пожертвовав непорочную душу…

— Это вздор, дон Педро. Не обращайте внимания.

— А тебе не подойдет такая испорченная и усталая душа, как моя?

— Я не встречал человека с душой чище, чем ваша, дон Педро.

Видаль улыбнулся:

— Если бы я мог поменяться местами с твоим отцом, я бы это сделал, Давид.

— Я знаю.

Он встал и наблюдал некоторое время, как на город опускаются сумерки.

— Тебе пора в путь, — заметил он. — Иди в гараж и выбери машину. Какую захочешь. А я взгляну, есть ли у меня наличные.

Я кивнул и взял пальто. В гараже виллы «Гелиос» стояли две машины, сверкавшие, как королевские кареты. Я выбрал ту, что была поменьше и поскромнее, — черную «испано-суису». Выглядела она так, как будто выезжала из ворот гаража не больше двух-трех раз, и все еще пахла новизной. Сев за руль, я включил зажигание, потом вывел машину из гаража и подождал минуту в патио. Поскольку дон Педро не показывался, я вышел из машины, не выключая мотора. Я возвратился в дом, собираясь попрощаться с ним и сказать, чтобы он не беспокоился о деньгах и что с деньгами я разберусь. Пересекая просторный холл, я вспомнил, что забыл на столике у лестницы револьвер, и подошел забрать его. Оружия на месте не оказалось.

— Дон Педро?

Дверь в гостиную была приоткрыта, и я заглянул. Дон Педро стоял в центре комнаты. Он поднес револьвер моего отца к груди и направил его в сердце. Я бросился к нему, но грохот выстрела заглушил мой крик. Оружие выпало у него из рук. Тело его бросило к стене, а потом оно медленно сползло на пол, оставляя на мраморе красный след. Я упал рядом с Видалем на колени и приподнял его. Выстрел пробил дымящуюся дыру в его одежде, из нее брызнула струя густой темной крови. Дон Педро пристально смотрел мне в глаза. Его улыбку затопило кровью, тело перестало содрогаться и, обмякнув, вытянулось на полу, издавая запах пороха и беды.

Я вернулся в машину и сел, положив окровавленные руки на руль. Я задыхался. Переждав некоторое время, я опустил рычаг тормоза. Закат окутал небо красным саваном, под которым пульсировали огни города. Я поехал вниз по дороге, оставив за спиной виллу «Гелиос», возвышавшуюся на вершине холма. Доехав до бульвара Пеарсон, я притормозил и посмотрел в зеркало заднего вида. Из незаметного переулка вывернула машина и пристроилась мне в хвост на расстоянии пятидесяти метров. Ее фары были погашены. Виктор Грандес.

Я ехал по бульвару Педральбес, пока не проскочил кованого дракона на въездных воротах поместья Гуэль. Машина инспектора Грандеса не отставала и держалась метрах в ста от меня. У бульвара Диагональ я свернул налево по направлению к центру города. Движения на улицах почти не было, и Грандес беспрепятственно следовал за мной. Поэтому я решил свернуть вправо, надеясь затеряться на узких улочках в районе Лас-Кортс. К тому моменту инспектор догадался, что раскрыт, зажег фары и сократил расстояние между нашими машинами. Минуту мы кружили, выпутываясь из переплетения улиц и трамвайных линий. Я рисковал, проскакивая между автобусами и машинами и повозками, и все для того, чтобы неизменно обнаружить позади фары машины инспектора, ни на минуту не терявшего меня из виду. Вскоре впереди выросла гора Монтжуик. Большой дворец Всемирной выставки и прочие сохранившиеся павильоны прекратили работу всего недели две назад, но уже теперь их очертания проступали сквозь пелену вечернего туманного марева, напоминая останки великой забытой цивилизации. Я выехал на широкую улицу, поднимавшуюся к каскадам призрачных огней Волшебных фонтанов выставки, и развил максимальную скорость, какую был способен выжать мотор. По мере того как мы поднимались к Олимпийскому стадиону по шоссе, серпантином опоясывавшему гору, Грандес нагонял меня, и в конце концов я уже без труда мог разглядеть его лицо в зеркале. Я чуть было не поддался искушению поехать по дороге вверх до военной крепости на вершине горы, однако если из какого места и не было исхода, так это из цитадели. У меня имелся только один шанс — прорваться на противоположный склон горы, спускавшийся к морю, и затеряться на одной из пристаней в порту. Для этого мне требовалось выиграть немного времени. Нас с Грандесом разделяло всего метров пятнадцать. Впереди показались широкие балюстрады смотровой площадки Мирамар, откуда открывался вид на город, лежавший у наших ног. Я изо всех сил дернул рычаг тормоза, резко остановив машину. Инспектор не мог избежать столкновения. Его авто врезалось в «испано-суису», и по инерции нас протащило вперед еще метров двадцать. Из-под колес посыпались гирлянды искр. Я отпустил тормоз и сдал чуть вперед. Пока Грандес пытался справиться с управлением, я дал задний ход, выжав сцепление до упора. Когда Грандес сообразил, что я делаю, было уже поздно. Я обрушился на него со всей мощью кузова и модификации мотора самого лучшего гоночного автомобиля в городе, которые были несравнимо прочнее и надежнее железа, которым располагал он. Удар был силен. Тело инспектора дернулось в салоне, и я видел, как он врезался головой в ветровое стекло, разбив его вдребезги. Белый дымок закурился из-под капота его машины, и фары погасли. Я нажал на газ и прибавил скорость, оторвавшись от преследования и устремившись к смотровой площадке Мирамар. Не прошло и минуты, как я понял, что от удара грязевой щиток расплющился о шину, и теперь одно заднее колесо крутилось, цепляясь за металл. Запах горелой резины наполнил салон. Метров через двадцать шина лопнула, машину повело, а потом она замерла, окутанная клубами черного дыма. Я выскочил из салона и обернулся в ту сторону, где застряла машина Грандеса. Инспектор выполз из кабины и медленно поднимался на ноги. Я огляделся. Станция канатной дороги, тянувшейся над портом от горы Монтжуик до башни Сан-Себастьян, находилась в пятидесяти метрах от меня. В алом закатном небе парили висевшие на тросах кабины. И я со всех ног побежал туда.

• Предыдущая
• 105/111
• Следующая