Zeitgeist - Стерлинг Брюс - Страница 24

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая

– Что, Зета?

– Ты был когда-нибудь внутри его самолета? Там так классно!

– О чем она тебя спрашивает? – поинтересовался Хохлов.

– Я не знал, что у тебя здесь есть свой самолет, – сказал ему Старлиц.

– Не совсем мой, – ответил Хохлов, разглядывая пиво в бутылке. – Он принадлежит президенту Милошевичу.

– То есть югославским военно-воздушным силам?

– Нет, лично сербскому президенту. Знаешь, он себе на уме. Слободан Милошевич – великий человек, ему под силу изменить ход истории. Двадцатый век уже не рождает таких людей.

Старлиц задумчиво кивнул, пододвинул Зете креветки и принялся за аппетитные отбивные.

– Я слыхал, что его жена тоже незаурядная особа.

– Еще какая! – оживился Хохлов. – Мирьяна Маркович любит опасности. Она принадлежит к породе старых большевичек. – Он вздохнул. – Дело не в том, что я не люблю женщин. Я их очень ценю. Проблема во мне самом: я просто не в состоянии представить себя в роли мужа – скучного типа, не отрывающегося от газеты, отца семейства, каждое утро завтракающего одним и тем же за одним и тем же кухонным столом... Когда я с женщиной, мне хочется ее изумлять и не хочется ее возбуждать! Я корчу из себя голубоглазого героя со шрамом.

– Ты и есть такой герой, ас.

Хохлов уже успел посерьезнеть.

– Однажды мне было откровение... Пожалуй, я тебе об этом расскажу, Леха. Мне хочется раскрыть душу. Для меня это важно. Это касается моей личной роли в мире, в истории славян... Дело было на всемирном экономическом форуме в Давосе, в сказочных швейцарских горах. Ты будешь эти креветки?

– Угощайся, Пулат Романович. Тебе полезны белки.

– Я входил тогда в окружение Березовского. Он совещался с другими семью российскими банкирами о кампании по переизбранию Ельцина. Мне было поручено контролировать сборку секретного самолета для Милошевича на одной авиабазе в Швейцарии. Мы выпивали с Джорджем Соросом и его окружением. Ты знаком с этими людьми?

– Хиппи от масс-медиа, обслуживающие миллиардера-жулика? Куда же от них денешься! – вздохнул Старлиц.

– Они не совсем шпионы. Это сеть без государственной принадлежности. Они называют себя неправительственной организацией.

– Пост-правительственная организация.

– Вот именно. В общем, выпиваю я с сотрудником Сороса, одним из этих «экономических аналитиков», хлынувших к нам в страну, «англоговорящих воров». Вдруг его как понесет! Он изложил мне содержание документа, над которым работал. Документа о демографической ситуации в России.

– Могу себе представить!

– Вряд ли. Он такого мне наговорил... Ужас, не передать словами. Огромная смертность, минимальная рождаемость. Алкоголизм. Бегство за границу. Средняя продолжительность жизни русских мужчин – 57 лет, гораздо хуже, чем при царе. Мы наконец-то свободны, мы стали хозяевами своей судьбы – и занимаемся самоуничтожением.

– Это все натовские страшилки. Он морочил тебе голову, ас.

– Нет, он не врал. Он был пьян в дым и говорил как на духу. Через пять минут его вырвало. Нет, этот мелкий чиновник набросал мой собственный портрет. Это я слишком много пью, я граблю русский народ, я убиваю глупцов, встающих на пути у больших воров. А потом я покинул Россию, бросил родину. Я болтаюсь здесь, в чужой стране, хлещу на солнышке пиво и проворачиваю махинации, рискуя схлопотать от турок пулю.

Старлиц развел руками. Хохлов перевел затуманенный лиричный взгляд на Зету.

– Если бы у меня был ребенок, все сложилось бы по-другому. Теперь я понимаю: будь у меня в этой жизни настоящий якорь, будущее, а то и вся жизнь сложились бы по-другому.

– Возможно.

Взгляд Хохлова посуровел.

– С другой стороны, мне мешала бы мамаша... Господи, этого я совершенно не могу себе представить: быть пожизненно прикованным к стареющей, дурнеющей, скучной бабе! Они мне нравятся хорошенькими и охочими, но потом они стареют, покрываются морщинами, у них непоправимо портится характер. Некоторые отчаянно пытаются обмануть свой возраст, как эта ужасная Динсмор из твоей труппы. Господи, что стало с женщиной, которую я любил! Какой кошмар!

– А мне нравятся уродливые женщины! – брякнул Старлиц.

– Серьезно?

– Да. Они созданы как раз для меня. Ведь я сам УРОД.

Хохлов вгляделся в него со смешанным выражением задумчивости и сострадания.

– Наверное, по большому счету, на низшем, животном уровне, в темноте, они все одинаковые...

– Нет, дружище, не в этом дело. Дело в выборе, диктуемом образом жизни. – Старлиц допил свое пиво. – У странников, как мы с тобой, обреченных на то, чтобы потерять счет своим женщинам, и ценящих это, немного способов расставаться с ними, не раня их чувства. Самый лучший способ – чтобы они, прощаясь с нами, думали: «Я могла бы получить все, что хочу, но мне мешает самоуважение». Ты понимаешь. У меня это всегда срабатывает.

– А почему не говорить им: «Оставляю тебя в комфорте и безопасности, а сам возвращаюсь к своей суровой жизни, полной риска?»

– Брось! Если их устраивает такой тип, как я, значит, они в отчаянии и заигрывают с бедой. Я и есть в их представлении беда.

– Папа! – позвала Зета.

– Что?

– Папа!

– Я тебя слушаю, Зета.

– Я сыта. Пойдем? Я хочу увидеть группу!

– Подожди минуточку. Может быть, тебе надо зайти в туалет?

– Вообще-то да.

– Так это вон там, – сказал Старлиц, показывая на дверь. – Проверь, чтобы у тебя в рюкзаке не осталось фальшивых денег. В отеле у меня найдется для тебя еще.

Зета весело отодвинула свое пластмассовое кресло и вприпрыжку убежала.

– Ты ей понравился, – сказал Хохлов.

– Дело не в этом. Просто ей осточертело жить с мамашей.

– Нет, ты ей понравился, я же вижу! Она даже на тебя похожа. Сначала я не заметил сходства. Но когда она вслушивается в наш разговор, пытаясь понять, о чем мы болтаем, то становится похожа на смышленую обезьянку, то есть на тебя.

– Между прочим, где Виктор? – спросил Старлиц.

– Ах да, Виктор... – мрачно пробормотал Хохлов. С уходом Зеты у него испортилось настроение. Видно было, что ему становится все хуже, словно в нем открылась течь. Он достал из кармана пачку денег и стал пересчитывать их на колене.

– Виктор жив-здоров? – повторил Старлиц.

– Сейчас он находится вон в том замке. – Хохлов указал взглядом на крепость крестоносцев двенадцатого века на противоположной стороне гавани, так и просящуюся на открытку. – Наблюдает за нами в бинокль.

– С какой стати?

– Я велел ему следить за нами издалека. Но это не главное. Главное – его глупость. – Хохлов вздохнул. – Помнишь нашу первую встречу на пляже, когда мы получили электронные лампы? Так вот, их сначала было все-таки не девять, а десять. Но одну Виктор украл.

– Хорош! – фыркнул Старлиц.

– Потом он тайком продал ее тому самому музыканту из твоей группы за полторы тысячи долларов. – Хохлов махнул рукой. – Негодяй! С другой стороны, деньги мне пригодились: я смог вернуть самолет. Потом я занялся отмыванием денег для литовца и доставил твою знакомую вместе с дочерью. Мы вернулись на Кипр живыми и невредимыми, и я возвращаю тебе твои деньги. Здесь полторы тысячи.

– Виктор загнал лампу за полторы тысячи баксов?!

– Да! Я тоже сперва не поверил, что этот балда англичанин отвалил столько денег. Но западные музыканты – сплошь наркоманы, у них башка не варит.

Старлиц спрятал деньги.

– Советую заглянуть на аукционный интернет-сайт eBay точка com. Такие смекалистые ребята, как вы, могут наварить неплохие денежки на матрешках и кремлевских значках.

– Приношу извинения за проворовавшегося Виктора. Он сделал это, не спросив моего разрешения.

– Принимаю твои извинения, Пулат Романович. Считай, что вопрос снят.

Хохлов заметно повеселел.

– Ты его не пристрелишь? Я его предупредил, что ты вправе с ним разделаться.

– Не обещаю, что у меня никогда не появится желания прибить Виктора, но казнить его за одну украденную лампу я не собираюсь. У меня есть чувство собственного достоинства. К тому же в его возрасте я откалывал точно такие же номера. Я любил облегчать магазинные полки – о, что это были за деньки! Тогда на товарах еще не было электронных штрих-кодов.

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая