Одесса-мама: Каталы, кидалы, шулера - Барбакару Анатолий - Страница 17

• Предыдущая
• 17/39
• Следующая

— Пошли, пройдемся. Яшку Носатого надо повидать.

Сема шел.

Он своим присутствием как-то размягчал атмосферу общения. А общение могло оказаться разным...

Позже, когда Сема открыл сапожную будку, блатные стали приходить к нему сами. Повадились заглядывать на огонек, «на поговорить за жизнь, на выкурить папиросу, на распить шкалик». Все это не отвлекая Сему от монотонного постукивания молоточком. Иногда назначали друг другу встречу в будке. Точка эта устраивала всех.

У Семы ремонтировали штиблеты многие жители Молдаванки. И иногда, дожидаясь окончания ремонта, они невольно тоже знакомились с местными сорвиголовами. Хотя бы визуально. И потом, при случайном попадании под хулиганские выходки последних на улице, это визуальное знакомство оказывалось полезным.

Так что Семина будка стала неким связующим звеном между миром добропорядочных граждан и миром сорвиголов. И все с этого имели свою выгоду. Обыватели — какую-никакую уверенность в завтрашнем дне, уголовники — иллюзию собственной добропорядочности. И иногда практическую пользу от знакомства с полезными людьми.

Только Сема, казалось, ничего не имел. За исключением навара за ремонт.

Со временем Сема добровольно взвалил на себя и некоторые диспетчерские функции. Что ему стоило, наслушавшись жалоб Фимы Глухаря на ноющий зуб, в этот же день осведомиться у дантиста Наума Борисовича, нельзя ли помочь человеку. И передать потом Фиме, куда надо подойти и что сказать.

Сема мог полюбопытствовать у известного каталы Чуба, правда ли, что при «терце» от девятки козырной играющий имеет право сразу узнать, проходит ли «терц»? И потом, при случае, посоветовать Митьке Шершавому больше не затевать по этому поводу спор с вечным противником Абрашей.

Но и став диспетчером, Сема по-прежнему был не при делах. В дела принципиально не лез. И если оказывался свидетелем конфликта и конфликтующие стороны норовили привлечь его в качестве третейского судьи, Сема отмалчивался. Знай себе стучал молоточком.

Это людям тоже нравилось.

Прошло время. Но оно оставалось тем же, прежним. И именно по этой причине стало возможным, что Семина будка получила общегородской статус. В то время человеческий фактор был решающим в Одессе.

— Если что изменится, передам через Сему, — говорили друг другу люди. Причем люди, обитающие и в других районах.

— Ну так я оставлю ключи у Семы...

— Сема будет знать, когда придет пароход с бананами...

— Если менты сядут на хвост, встретимся у Семы...

И Сема, корпя над поношенной обувью, передавал, оставлял у себя, сообщал, способствовал встречам... И все это без единого бестактного вопроса.

Так, без особых событий, с виду никчемно, а на самом деле с пользой и теплом для людей утекала Семина жизнь.

Читатель, конечно же, ждет: по законам жанра, в жизни Семы должно было что-то произойти. Что-то из ряда вон...

Или в будке его менты должны были найти что-то компрометирующее, переданное одним уголовником другому. Или самому Семе, располагающему какой-нибудь секретной информацией, довелось попасть в переплет. Или просто вдруг отчебучил он нечто значительное, неожиданное для тихони. Грохнул кого самолично. Или спас.

Спасать-то Сема, может, кого и спасал. Даже не может, а точно. Но насчет всего остального... Не было этого. И рад бы не разочаровывать читателя, да вынужден. Чего не было — того не было.

Ни в тюрьме Сема не побывал, ни стрессов особых не испытывал. Что говорить, когда он даже не женился. При такой малоподвижной работе и специфическом общении — какая личная жизнь? Связи, конечно, у него случались. Но больше с местными покладистыми барышнями, которыми время от времени угощали Сему приятели. Более серьезные романы холодного сапожника с приличными клиентками затухали обычно, даже как следует не разгоревшись. Претенденток в супруги приводил в уныние огнеупорный нрав суженого. И монотонный перестук молотка.

Одним из более или менее запоминающихся эпизодов в жизни Семы можно считать неприятность с сыном парикмахерши.

Великовозрастный дуралей, забирая у Семы мамины боты, прихватил заодно и транзисторный приемник «Океан». Приемник у Семы оставил один из завсегдатаев. Другой должен был забрать. Людям так было удобно. Мало ли... Может, они перераспределяли долю с последнего дела и, от греха подальше, не хотели видеть друг друга.

Сема без задней мысли поставил транзистор на оконце. До этого не было случая, чтобы в будке что-то пропадало.

Теперь такой случай произошел.

Пока Сема отворачивался за ботами, двадцатилетний малец приемник и умыкнул.

Сема хватился пропажи скоро. До прихода получателя. И сразу вычислил мальца. Закрыл будку на замок и пошел к парикмахерше.

По пути ему подвернулся один из местных блатных авторитетов. Из опустившихся, но действующих.

— А я к тебе, — сообщил авторитет.

— Вот ключ, — сказал Сема. — Я — скоро.

— Случилось что? — почуял неладное блатной.

— Та... Райкин пацан приемник «помыл».

— Ну?!.. — сразу взвился авторитет. И увязался за Семой.

Мама и сын были дома. Сын не ожидал, что на него выйдут так скоро. Сумка с приемником стояла в прихожей.

Как испугалась, зашлась от ужаса мама-парикмахерша, когда авторитет деловито щелкнул выскакивающим лезвием ножа. И сын-клептоман побледнел, по-рыбьи безвольно разинул рот.

— Ша, — остановил спутника Сема. Какое-то время внимательно глядел на постоянную клиентку Раю. Перевел взгляд на сына. Постановил: — Принесешь сам. И больше ко мне ни ногой.

Это было как проклятие.

И через двадцать лет, уже похоронив мать, став уважаемым главой семейства, этот бывший юноша помнил слова сапожника. И каково ему было знать, что и другие помнят их.

Через двадцать лет Сема уже не был прежним Семой, пассивно созерцающим течение жизни через всегда распахнутую дверь своей будки. Семе стукнуло уже шестьдесят, и было бы странным, если бы возраст не отразился на его манере общаться с людьми.

К Семе ходило править подметки уже второе, а то и третье поколение молдаванских семейств. Его услугами диспетчера пользовалось второе-третье поколение посвященных жителей других районов.

Этим детям и внукам своих клиентов Сема уже позволял себе давать советы. Советы пожилого человека, который в этой жизни кое-что слышал, кое-кого знал и был в курсе кое-каких дел.

Советы Семы были полны мудрости.

— Послушай дядю Сему, не вздумай играть в «деберц» с маленьким Фимой. Его папа партнировал с Чубом. И, чтоб ты знал, за «терц» от козырной девятки надо спрашивать сразу.

Или:

— Если будете отдавать сына в медицинский, не давайте деньги наперед. А лучше вообще не давайте. Там такие бессовестные люди. Они у всех берут. А потом, кто не прошел, дают назад. Кто прошел — забирают себе. Кому надо такая помощь?..

Сема — мудр. Это только считается, что для того, чтобы набраться мудрости, надо самому через многое пройти. Многое испытать на себе. Большинство Семиных блатных дружков-ровесников через столько всего прошли, столько испытали... А где их мудрость?..

Еще через десять лет все стало по-другому. Будку снесли. Сносу не смогли помешать даже влиятельные клиенты Семы. Да и куда делась их влиятельность за это переломное десятилетие! До власти добрались новые люди, бесцеремонные, не признающие того самого человеческого фактора.

Началось безвременье. Вот тогда-то и подался Сема в вышибалы. Подался не от хорошей жизни. Но и без особого насилия над собой. Он привык быть нужным людям.

Но прошло еще десять лет. Кончилось и безвременье...

...Летними вечерами, когда добреют люди и беспощадное весь день солнце миролюбиво прячется за крыши домов, бывший вышибала Сема выбирается во двор.

Сидит на скамеечке рядом с мужиками-соседями, стучащими костяшками домино. Сам не играет. Да и не смотрит, как играют другие. Домино во дворе стало популярным совсем недавно, с тех пор как в освободившиеся квартиры въехали новые жильцы. Сема не потому не следит за игрой, что ему неприятны игроки. Он умеет ладить с людьми, научился за жизнь. И с соседями ладит. Даже с теми, кто злоупотребляет неместным произношением слога «го». И Сему во дворе уважают, относятся почтительно, хотя и снисходительно, как обычно к старикам.

• Предыдущая
• 17/39
• Следующая