Девять месяцев до убийства - Куин (Квин) Эллери - Страница 40

— Ты употребляешь просто пугающие выражения. Признайся, Грант, ты сам придумал эту шутку? Я точно буду гореть в аду ясным пламенем, если поддамся в такой день на твои розыгрыши. Надо мной, как дамоклов меч, висит срок сдачи рукописи. Будь так добр, если тебе не терпится пошутить, пойди разыграй кого-нибудь из своих подружек.

— Итак, вам пакет, — Грант по-спортивному вскочил, взял конверт и подал Эллери. — Вот он. С доставкой на дом. Вручен лично в руки. Можешь делать с ним, что хочешь.

— И что я должен с ним делать? — с вызовом спросил Эллери.

— Понятия не имею. Это рукопись. Достаточно старая, я бы сказал. Наверное, тебе следует прочитать ее.

— Ты, значит, не преминул сунуть свой нос в конверт?

— Я просто счел это своим долгом. В конце концов, там могла оказаться анонимка дерзкого и оскорбительного содержания. Или даже порнография какая-нибудь. А я-то знаю, насколько у тебя чувствительная и ранимая душа, старый ты мой дружище. Потому и проявил осторожность.

Эллери нехотя прочитал надпись на конверте — правда, не без некоторого интереса.

— Почерк женский.

— В конечном итоге я пришел к выводу, что содержание послания для тебя опасности не представляет, — продолжил Грант, снова наливая. — Опасности не представляет, но вполне заслуживает внимания.

— Такие конверты продаются на каждом углу, — сказал сам себе Эллери. — Рассчитаны на стандартный лист: восемь с половиной на одиннадцать дюймов.

— Должен тебе заметить, Эллери, что у тебя душа бухгалтера. Ты что, не хочешь посмотреть, что там внутри?

Эллери открыл конверт и извлек из него тетрадку, на которой большими старомодными буквами было начертано: «Дневник».

— М-да, — заметил он. — Видимо, рукопись действительно старая.

Грант, улыбаясь своим мыслям, наблюдал, как Эллери раскрывает тетрадь, как, вытаращив глаза, изучает первую страницу, перелистывает, читает, перелистывает снова и читает опять.

— Бог ты мой, — заявил он в конце концов. — Да ведь это, если верить тому, что здесь говорится, не что иное как приключения Шерлока Холмса, оригинальная рукопись, собственноручно написанная доктором Ватсоном!

— Думаешь, она подлинная?

Серо-голубые глаза Эллери сверкнули.

— Выходит, ты уже прочитал ее?

— Признаюсь, не мог противостоять такому искушению.

— Тебе знаком стиль доктора Ватсона?

— Я — фанатик жанра, сказал Грант, любуясь цветом виски в своем бокале. — Шерлок Холмс, Эллери Квин, Эдди По. Да, я взялся бы утверждать, что она подлинная.

— Что-то чересчур бойко ты раздаешь свои сертификаты, дружок.

Эллери нахмурил лоб и еще раз поглядел на пишущую машинку. Та, казалось, отодвинулась далеко-далеко.

— Я думал, тебя это обрадует.

— И обрадовало бы, если бы хоть чуть-чуть походило на правду. Но неизвестная история из жизни Холмса — это уж…

Он продолжал листать дальше.

— Да еще, похоже, целый роман! Неизвестный роман!

Он недоверчиво покачал головой.

— Ты, выходит, не веришь.

Грант, я уже в трехлетием возрасте перестал верить в Санта-Клауса. А в тебе вера во всякие чудеса просто неискоренима.

— Ты думаешь, это подделка?

— Я еще ничего не думаю. Но шансы на то, что это — подлинник, мизерны.

— Но зачем, спрашивается, кому-то было делать впустую такую огромную работу?

Да по той же причине, по которой альпинисты лезут на гору. Просто забавы ради.

— Ты мог бы прочитать по крайней мере первую главу.

— Грант, у меня нет на это времени.

— Нет времени на новый роман о Шерлоке Холмсе?

Эймз подошел к бару и налил себе еще шотландского

виски.

— Я пока сяду тут, посижу и подожду. Не буду тебе мешать.

Он вернулся на диван и с удовольствием вытянул свои длинные ноги.

— А, гори все ясным огнем!

Эллери поглядел на дневник долгим сердитым взглядом. Потом вздохнул — совсем как его отец, бывало — откинулся на спинку кресла и принялся читать.

Первая глава. Хирургический набор

— В этом вы совершенно правы, Ватсон. Потрошителем вполне могла быть и женщина.

Стояло свежее осеннее утро 1888 года. В то время я уже не жил на Бейкер-стрит, 2216. Ведь после того, как я женился, возложив на себя тем самым обязательство доставлять содержание существу женского пола — в высшей степени приятное, впрочем, обязательство — мне пришлось заняться врачебной практикой. Моего друга мистера Шерлока Холмса, с которым нас некогда связывали столь тесные узы дружбы, я видел теперь весьма редко.

Сам Холмс называл эти мои нечастые визиты к нему «спекуляцией на моей отзывчивости» — причем без всяких на то оснований. Визиты мои случались тогда, когда я мог быть полезен ему в роли помощника или доверенного лица.

— Вы такой благодарный слушатель, дорогой мой, — обыкновенно говаривал он в таких случаях, и эта вступительная фраза еще ни разу не обманывала моих ожиданий. За ней всегда следовало невероятно радостное и лестное для меня приглашение отправляться с ним вместе по следу, подвергаясь всевозможным опасностям и испытывая невероятный азарт. Стало быть, узы дружбы, связывающей меня с этим великим сыщиком, сохранили свою крепость.

Жена моя, являя собою высокий образец все понимающей супруги, спокойно отнеслась к этому. Те, кто следит за моими скромными записками о делах, которые расследовал мистер Шерлок Холмс, припомнят, наверное, ее как урожденную Мэри Морстэн, знакомство с которой было уготовано мне судьбой в ту пору, когда я вместе с Холмсом расследовал дело, названное мною «Знак четырех». Исполненная самопожертвования супруга моя никогда не пеняла мне на те столь частые долгие вечера, которые ей приходилось проводить в одиночестве, поскольку я был занят разбором своих беглых заметок о прошлых делах Холмса.

Как-то утром за завтраком Мэри сказала мне:

— Пришло письмо от тетушки Агаты.

Я отложил газету.

— Из Корнуэлла?

— Да, от нее, бедняжки. Она никогда не была замужем и всю свою жизнь прожила в одиночестве. А теперь врач прописал ей постельный режим.

— Надеюсь, у нее ничего серьезного.

— В письме она ничего не написала об этом. Но ей уже под восемьдесят. Всякое может случиться. Кто знает.

— Она что, живет совсем одна?

— Нет, с ней живет Бет, которая нянчила меня когда-то, и еще у нее есть садовник.

— Визит ее любимой племянницы, вероятно, будет для нее лучшим лекарством, какое только может прописать врач.

— Собственно, письмо можно рассматривать как приглашение, даже как просьбу приехать, но я, право, не знаю…

— Думаю, ты должна ехать, Мэри. И тебе самой не повредили бы недельки две в Корнуэлле. Ты что-то немного бледная в последние дни.

Я, разумеется, говорил то, что думал, но была у меня и еще одна мысль, гораздо более серьезная, которая не давала мне покоя. Думаю, не ошибусь, если скажу, что в те дни 1888 года всякий сколько-нибудь ответственный мужчина в Лондоне не преминул бы отправить в провинцию свою супругу, сестру, возлюбленную, если бы у него была подходящая возможность. По одной-единствен-ной причине: по ночным улицам и темным переулкам большого города бродил Джек Потрошитель.

Правда, наш мирный дом в Паддингтоне был не только в топографическом смысле очень далек от Уайт-чапеля, где творил свои злодеяния этот сумасшедший. Но разве в таких делах можно быть в чем-то уверенным? Всякая логика теряет силу, если речь заходит о злодеяниях такого чудовища.

Мэри в раздумье теребила конверт.

— Я не хотела бы оставлять тебя здесь одного, Джон.

— Ну, обо мне можешь не беспокоиться, я как-нибудь тут справлюсь.

— Впрочем, ты тоже можешь немного развеяться. Тем более что пациентов у тебя сейчас немного.

— Это ты намекаешь, чтобы я поехал с тобой?

Мэри засмеялась.

— Боже праведный, спаси и сохрани! Ты помрешь со скуки в Корнуэлле. Нет, я просто хотела предложить тебе собрать саквояж и посетить твоего друга Шерлока Холмса. Я же знаю, что тебе всегда рады на Бейкер-стрит.