Алмазный век, или Букварь для благородных девиц - Стивенсон Нил Таун - Страница 58

• Предыдущая
• 58/106
• Следующая

– Та. До сих пор ты мыслила в терминах телефонной системы из старых пассивок. Там в каждом разговоре участвовали двое, соединенные проводами с центральным коммутатором. Так каковы основные черты этой системы?

– Не знаю, потому и спрашиваю, – отвечала Миранда.

– Взаимодействуют только двое – раз. Два: связь создается на один разговор и затем обрывается. Три: она крайне централизована, поскольку не работает без коммутатора.

– Ладно, это вроде как понятно.

– Сегодняшняя телекоммуникационная система – которая нас с тобой кормит – восходит к телефонной связи лишь в той мере, что используется для сходных целей, плюс еще для многих других. Но суть в том, что она в корне отлична от старой телефонной системы. Старая телефонная система – и ее технологическая сестра, кабельное телевидение – крахнули. Обвалились десятилетия назад, и нам пришлось начинать практически с руин.

– Почему? Ведь она же работала, разве нет?

– Во-первых, появилась потребность устанавливать связь между более чем двумя единицами. Кто эти единицы? Вспомни рактивки. Пусть будет "Спальный вагон в Женеву". Ты в поезде, рядом с тобой два десятка других людей. Часть из них рактируется, в данном случае единицы – живые люди. Остальные – проводники, носильщики – программные роботы. Более того, в поезде куча реквизита – драгоценностей, денег, пистолетов, винных бутылок. Каждая из этих вещей – отдельная программа, отдельная единица. По-нашему, объект. Сам поезд – тоже объект, и местность, по которой он едет – тоже.

Местность – хороший пример. Это – цифровая карта Франции. Откуда она взялась? Создатели рактивки посылали свою команду снимать новую карту? Нет, конечно. Они взяли готовые данные – цифровую карту мира, доступную всем создателям рактивок – за деньги, разумеется. Цифровая карта – отдельный объект. Она хранится в памяти компьютера. Где именно? Не знаю. Может, в Калифорнии. Может, в Париже. Может, за углом. Может, частью там, частью здесь, частью еще где-то. Неважно. Потому что у нашей телекоммуникационной системы нет больше проводов, идущих к центральному коммутатору. Она работает вот так.

Он снова указал на улицу.

– Значит, каждый человек на улице – как объект?

– Возможно. Но лучше сказать так: объекты, люди вроде нас, сидящие в разных домах вдоль улицы. Положим, мы хотим послать сообщение кому-то в Пудун. Мы пишем записку, выходим на улицу и суем ее в руку первому встречному со словами: "Передай мистеру Гую в Пудун". Этот человек катит себе по улице на роликах, видит велосипедиста, который, похоже, направляется в Пудун, и говорит: "Передайте мистеру Гую". Через минуту велосипедист застревает в пробке и сует записку обгоняющему его пешеходу, и т.д., и т.п., пока записка не попадает к мистеру Гую. Когда мистер Гуй хочет ответить, он поступает так же.

– Значит, дорогу записки проследить невозможно.

– Верно. А в жизни все еще сложнее. Телекоммуникационная система с самого начала задумывалась как недоступная для слежки – чтобы без опаски пересылать деньги. Это одна из причин, по которой рухнули национальные государства. Как только появилась новая телекоммуникационная сеть, правительства утратили контроль над движением денег, и вся налоговая система полетела к чертям собачьим. Так что, если Налоговое Управление США не сумело отловить денежные переводы, то тебе и подавно не вычислить принцессу Нелл.

– Ладно, кажется, ты мне ответил, – сказала Миранда.

– Вот и хорошо! – весело воскликнул Карл. Он явно радовался, что сумел помочь Миранде, поэтому она не стала говорить, каково у ней на душе. Задачка: сможет ли она уверить Карла Голливуда, знающего об актерской игре практически все, будто ничуть не расстроена?

Похоже, ей это удалось. Он проводил ее до квартиры на сотом этаже сразу за рекой в Пудуне. Миранда крепилась ровно столько, чтобы попрощаться с ним, раздеться и налить ванну. Потом она залезла в теплую воду и ревмя заревела от жгучей жалости к себе.

Постепенно боль отошла. Надо взглянуть иначе. Она по-прежнему может ежедневно общаться с Нелл. А, если быть внимательной, что-нибудь рано или поздно наклюнется. И потом, Миранда начинала понимать, что Нелл каким-то образом отмечена и со временем обязательно прогремит. Еще несколько лет, и о ней можно будет прочесть в газетах. Немного ожившая, Миранда вылезла из ванны и забралась в постель, чтобы как следует выспаться к следующему дню заботы о Нелл.

В садовом домике было две комнаты, одна для сна, другая для игры. Из игровой в сад вела двустворчатая дверь со множеством окошечек. Констебль Мур сказал, что с ними надо осторожнее, они из настоящего стекла. Стекло было бугристое, как вода, когда вот-вот закипит, и Нелл нравилось в него смотреть. Она знала, что алмазные окна куда прочнее, но за этими было как-то спокойнее, словно ты спряталась.

Сад вечно норовил поглотить домик; быстрорастущие стебли глициний, плюща, шиповника поставили себе целью взобраться по стене, цепляясь за зеленовато-бурые медные водосточные трубы и неровности кирпичной кладки. Черепичная крыша фосфоресцировала от мха. Время от времени констебль вооружался секатором, бросался в брешь и срезал часть плетей, так красиво обвивших окошко Нелл, чтобы его не заглушило совсем.

На второй год жизни в домике Нелл спросила констебля Мура, нельзя ли ей завести собственную грядочку. Отойдя от первого потрясения, он выворотил несколько плит и заказал соседу-кустарю медные ящики на подоконник. На грядочке Нелл посадила морковку в память о давно исчезнувшем друге Питере, а в ящиках – герани. Букварь научил ее, как за ними ухаживать, и напоминал каждые несколько дней выкапывать по морковке, чтобы смотреть, как они растут. Оказалось, если подержать букварь над морковкой и посмотреть на определенную страницу, она превращается в волшебную картинку, где морковка увеличивается, увеличивается, так что становятся видны крохотные белые волоски, и одноклеточные организмы на волосках, и митохондрии в них. То же самое получалось со всем остальным, и Нелл по целым дням разглядывала мушиные глазки, хлебную плесень и кровяные тельца, которые выдавливала из себя самой, уколов палец булавкой. В холодные ясные ночи она поднималась на холм и смотрела в букварь на кольца Сатурна и луны Юпитера.

Констебль Мур по-прежнему ежедневно дежурил в караулке. Вечерами он возвращался, и они с Нелл обычно обедали в его доме. Сперва они брали еду прямо из МС, или констебль готовил что-нибудь простое, вроде яичницы с колбасой. В те дни принцесса Нелл и прочие персонажи Букваря питались в основном яичницей с колбасой, пока Уточка не возроптала и не научила Нелл готовить более здоровую пищу. Теперь у Нелл появилась привычка несколько раз в неделю, приходя из школы, готовить полезную овощную еду и резать салаты. Констебль ворчал, но всегда очищал тарелку, а иногда даже мыл посуду.

Констебль много читал. В это время Нелл разрешалось быть в доме, лишь бы она не шумела. Часто он выставлял ее за дверь и связывался с друзьями по большому медиатрону в стене библиотеки. Обычно Нелл уходила в домик, но иногда, особенно в полнолуние, оставалась в саду. Он казался гораздо больше, чем на самом деле, потому что состоял из множества отдельных садиков. В такие лунные ночи Нелл любила сидеть среди зеленых бамбуков. Здесь была красивая каменная горка. Нелл прислонялась спиной к камню и читала Букварь. Иногда из дома, где констебль Мур разговаривал с медиатроном, доносился басовитый гогот и поток добродушной матершины. Довольно долго Нелл полагала, что это не сам констебль, а кто-то из его друзей; в ее присутствии он всегда был очень корректен и сдержан, хотя чуточку эксцентричен, но как-то ночью она услышала несущиеся со стороны дома рыдания и вылезла из бамбуковой рощицы взглянуть, что там происходит.

Через стеклянную дверь она не могла видеть медиатрон, расположенный в этой же стене. Его свет озарял комнату, превращая обычно теплое и уютное пространство в пляску ядовитых вспышек и длинных зубчатых теней. Констебль Мур придвинул мебель к стенкам и скатал китайский ковер, обнажив пол. Нелл всегда думала, что пол – дубовый, как в ее домике, но оказалось, что это – тоже медиатрон, светящий более тускло, чем стена: на нем были текстовые документы, графики, редкие видеофрагменты. Констебль стоял посреди всего этого на карачках и выл, как дитя; слезы скапливались в плоских блюдцах его очков и капали на медиатрон, зловеще подсвечивающий их снизу.

• Предыдущая
• 58/106
• Следующая