Наступает мезозой - Столяров Андрей Михайлович - Страница 114
- Предыдущая
- 114/129
- Следующая
Выявились, конечно, и некоторые досадные неожиданности. Мурзик, например, помимо того, что мог запросто, точно глиняные, ломать камни или двумя пальцами согнуть пятак старого образца (специально носил монеты в кармане, чтобы показывать этот фокус), там же, на пляже, начал рассказывать разные забавные случаи, которые с ним приключались. Как одной женщине, директору довольно серьезной торговой фирмы, ну все взаправду: вот такие «быки», офис с решетками, бронированные двери, охранник, сигнализация, он среди ночи, когда ехали к ней в загородную резиденцию, вдруг сказал, что слышит голос своего покойного пра-пра-прадедушки, не подчиниться нельзя, таковы обычаи их народа: попросил остановить на обочине «мерседес», вышел, снял кроссовки вместе с носками, связал шнурки, перекинул, будто странник, через плечо, носки, кстати, просто засунул в карман и – ушел, как был, босиком прямо в чащу. «Быки» в машине сопровождения только рты разинули.
– А как же ты в лесу ночью? – изумленно спросила Лариса.
Мурзик заговорщически подмигнул.
– Вон тот лесок, у правого поворота, видишь? За ним как раз – шоссе и ответвление к резиденции. Надел снова кроссовки и метров четыреста пропилил бодрым шагом. Через двадцать минут – пил пиво из холодильника. Зато как она потом будет вспоминать этот случай. Дикий кавказец, па-анимаишь!… Сбежал в свои горы!…
Он уморительно захохотал и, как горилла, захлопал себя по груди, обросшей черными волосами.
Лариса также сильно смеялась.
А потом ещё одна женщина, между прочим, какое совпадение, тоже из крупной фирмы, коей Мурзик, завалившись часов в пять утра, объяснил, что буквально три минуты назад разделался со своим кровным врагом, зарэзал, па-анимаишь, теперь по всему Петербургу за мной охотятся, так вот, через неделю увидела его не где-нибудь, а на Московском проспекте, с двумя девушками, – вах! какие это девушки были, потом расскажу! – вильнула от неожиданности рулем и прежде, чем успела что-нибудь сообразить, снесла бамперы, наверное, у десятка машин, припаркованных к кромке. Знаешь, так – задами на проезжую часть. Сигнализация разоряется, охранники выскакивают с пистолетами. ПМГ милицейская как раз проезжала – дернула с перепугу назад, чтобы не угодить в разборку.
– А как же она сама, жива?
– Жива-жива, что ей с этого будет. Заплатит за ремонт тысяч пять, ерунда. Зато опять-таки, – вах! – сколько интересных воспоминаний…
А третья женщина гонялась за Мурзиком по всему Эрмитажу. Работала там, па-анимаишь, ка-артины людям показывала… А пятая проникла в мужское отделение бани – лишь бы удостовериться… А следующая… А одиннадцатая… А сто тридцать четвертая…
Рассказывал Мурзик без всякого хвастливого наигрыша, с добродушной иронией, плутовская кошачья физиономия сглаживала грубоватости. Толстые усики, будто щеточки, торчали по-боевому. Лариса, как и над земекисовскими анекдотами, до неприличия хохотала. Ведь не подумаешь, что этот увалень умеет так классно изображать людей в лицах. И лишь когда она уже чуть ли икала от смеха, тряся ладонями, чтобы Мурзик дал ей хоть минуточку отдышаться, голову, будто железным обручем, сдавила неприятная мысль, что вот пройдут два-три месяца, и про неё можно будет рассказывать то же самое. И ведь наверняка, подлец такой, будет рассказывать. Дескать, была тут одна из редакции – вах, царыцца!… Смех сразу иссяк, она отхлебнула морса из протянутого Георгом стаканчика. Почувствовала вдруг, как некрасиво и жалко торчат у неё лопатки на голой спине, выпрямилась – скользкая пластмассовая посудинка выскочила из пальцев. Точно от крови, образовалось на песке розовое пятно. И Лариса поспешно, словно опасаясь чего-то, затерла его ладонями.
Но разве можно было долго сердиться на Мурзика? Тут же – зверский оскал, воображаемый смертельный кинжал на поясе:
– Что такое, жэнщина, нэ уважаишь?!. Утопить – па дрэвнему обычаю маиго народа!…
Как пушинку, он подхватил Ларису с мятой подстилки и, не обращая внимания на протесты, повлек к стремнине. Через минуту они уже плескались на середине реки. Железный обруч, сдавливающий виски, начал рассасываться. В конце концов, ну что особенного можно о ней рассказывать? Ни охранников у неё нет, ни в мужское отделение бани она прокрадываться не станет. Не о чем им потом будет рассказывать. Ерунда, не стоит обращать внимания.
И все же некое тревожное послевкусие сохранилось. Как напоминание: здесь надо вести себя осторожно. Тем более, что и у других обнаружились тоже – мелкие с т р а н н о с т и. Земекис, скажем, при всей своей тусклой сдержанности, при своей почти фантастической страсти держать себя под контролем, при своем темпераменте, находящемся, как казалось Ларисе, на уровне замерзания (чего, собственно, ждать от человека с такими глазами), иногда точно терял представление о том, где он находится – замирал, как варан, до неприличия пристально разглядывая Ларису, и вдруг судорожно облизывался – остреньким, раздвоенным язычком песчаного цвета. У Ларисы, когда она в первый раз это заметила, озноб побежал по спине. Она чуть было не отшатнулась и не вскочила на ноги с испуганным возгласом. Хорошо ещё сдержалась тогда каким-то чудом. Правда, и Земекис, надо сказать, быстро спохватывался: выходил из комы, сглатывал, оползал, как подтаявший, и лицо, будто слабым жирком, заплывало привычным оцепенением. Он опять походил на вполне нормального человека. Не подумаешь, что зрачки секунду назад стягивались в две черные поперечины. Могло ведь и померещиться, в конце концов. А Марьяна, когда натирала её французским кремом, вдруг прижала ладони к плечам – буквально всей их поверхностью, напрягла пальцы, довольно чувственно, точно мужчина, стиснула – и застыла на долю мгновения, как будто хотела обнять. Тоже, кстати говоря, могло померещиться. Потому что едва Лариса оторвала голову от подстилки, – удивляясь, не готовая ещё как-нибудь на это отреагировать, – её встретил такой приветливый, искренний и ясно-дружеский взгляд, что она успокоилась и сразу же усомнилась в своих тревогах. Единственное, что старалась теперь держаться поближе к Георгу. А в общем-то, опять ерунда, глюки, чрезмерная мнительность. И если даже не мнительность, то, как сказано в одном старом фильме, «у каждого свои недостатки». Лариса вовсе не собиралась в них упираться.
- Предыдущая
- 114/129
- Следующая
