Роковые годы - Никитин Борис Владимирович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/60
• Следующая

В уговариваниях проходят три месяца, и вот в разгар июльского восстания, когда на улицах заговорили пулеметы, Балабин неожиданно, не без иронии приносит приятное известие: «Поздравляю. Временное правительство решило открыть тебе кредит в 250 тысяч рублей на “Культурнопросветительный отдел Штаба округа”». О таких суммах мы и не мечтали. Был ли кредит открыт в действительности – мне неизвестно.

В сущности, только путем индивидуального набора кадров в тылу и были сформированы впоследствии все русские армии от белых до красных включительно.

Перестроить громадную Императорскую Армию в окопах под лозунгом «спасения революции» оказалось невозможным.

В своих «Воспоминаниях» А. И. Гучков сообщает о «больших кредитах», открытых им как военным министром Корнилову, на пропаганду в Петроградском округе.

Должен сказать, что узнал об этом через 20 лет. О каких кредитах может быть речь, если Корнилов с таким трудом добился ассигнований на мой шестой стол пропаганды и на необходимую ему контрразведку. По следующей главе можно убедиться, как письменные требования Корнилова передавались военным министром (Гучковым) в Главное управление Генерального штаба, где их «клонило ко дну».

Конечно, контрразведка не могла обойтись без заграничных агентов. Дополнительные сведения из заграницы были особенно необходимы ввиду упрощенного въезда в Россию, а также состояния самого Петрограда. Я уже не говорю о том, насколько было бы важно без моих запросов получать от наших заграничных агентов необходимые предупреждения. При своих первых шагах на обращение по этому вопросу в Главное управление Генерального штаба я получил от Потапова такой ответ, который положительно затмил по своей неожиданности все сюрпризы, когда-либо мне поднесенные этим удивительным человеком.

Он сказал мне, что у Главного управления Генерального штаба нет не только в центральных европейских державах, но даже в Стокгольме, ни одного секретного агента. Ответ был необычный; я невольно усомнился в его правдивости, но своим недоверием только задел Потапова. К сожалению, то был факт, и на получение от Главного управления Генерального штаба столь необходимых сведений раз навсегда следовало поставить большой крест.

Выхожу от Потапова. Чувствую, что опять провалился; но вдруг вспоминаю о союзниках, спускаюсь этажом ниже, вхожу в комнату английской делегации. Меня сейчас же провели к майору Alley, которому я сказал, что хотел бы «координировать» нашу работу. Высокий, симпатичный, с открытым лицом англичанин выразил полную готовность идти навстречу моему предложению. Я высказал пожелание о совместной работе, которая могла бы выразиться в дополнении моих сведений данными английской контрразведки за границей.

С майором Alley мы скоро подружились. Он стал, не теряя времени, расширять круг моих связей среди иностранцев.

Английский военный агент генерал Knox поддерживает его инициативу, предлагает свое содействие.

Alley устраивает мне свидание с представителем французской делегации Commandant Guibert; таким образом я получаю возможность пользоваться сведениями и из французских источников.

Наконец, министр иностранных дел Терещенко знакомит меня немного позднее с энергичным офицером французской службы – капитаном Laurent, который впоследствии передал мне особенно ценные сведения о большевиках[23].

Только через союзников я и получал из-за границы те данные, без которых не может обойтись ни одна контрразведка[24].

Нередко они сами привозили интересные разоблачения, но иногда я просил их о наведении какой-нибудь конкретной справки. В этом случае меня никогда не спрашивали о цели задания и обыкновенно через несколько дней привозили самые исчерпывающие телеграфные ответы.

Из острых мер особенно остро чувствовалась необходимость в строгом контроле на границах России, так как лиц, приехавших из-за границы, не было возможности регистрировать в самом Петрограде.

Разобрав подробно с майорами Alley и Guibert постановку дела в Англии и Франции, я обратился с просьбою в Главное управление Генерального штаба ввести новый метод контроля на границах; но Потапов ответил, что ни ему, ни Раевскому сейчас некогда заниматься подобными вопросами.

Как раз после столь неудачного разговора еду на завтрак к майору Guibert, где застаю, кроме самого хозяина, также его шефа – генерала Lavergne и майора Alley. Напомнив собравшимся, что для въезда в Россию открыты всего четыре пункта: Торнео, Мурман, Кяхта и Владивосток, я спрашиваю, согласны ли они прикомандировать на каждый из них по офицеру от английской и французской контрразведки. Наличие таких офицеров дало бы возможность непосредственно использовать их заграничную агентуру. Кроме того, присутствие иностранных офицеров при наших комендантах подняло бы престиж последних, что было положительно необходимо. С полной готовностью и к общему удовольствию, тут же за столом получаю формальное согласие союзников.

К вечеру составляю проект на двух страницах о пограничных пунктах с прикомандированными французским и английским офицерами и применении для въезжающих системы, аналогичной английской, – по трем фотографическим карточкам.

Придавая этому проекту громадное значение именно для округа столицы и боясь, что он может попасть под сукно, решаю провести его прямым путем – через Главнокомандующего во Временное правительство.

Корнилов приписывает свое убедительное заключение, везет мой рапорт в Мариинский дворец, где лично в апреле вносит его на заседание Временного правительства и привозит благоприятный ответ.

Alley, Guibert и я уже празднуем победу. Мысленно укоряю себя, что раньше не придумал такого прямого пути воздействия; несколько дней хожу полный гордости своим новым изобретением. Но… я упустил из виду, что «все дороги ведут в Рим».

Через несколько дней меня срочно вызывает Потапов. К полному ужасу, узнаю у него в руках мою записку; выслушиваю вопли о том, что я наделал, что Главному управлению Генерального штаба предложено свыше дать заключение, а ему положительно нет времени созывать новую комиссию для рассмотрения моих писаний. Тщетно стараюсь объяснить, что мой шеф – Главнокомандующий, вправе подавать свое мнение туда, куда он находит нужным, что никакой комиссии не требуется, а надо только подтвердить состоявшееся уже соглашение с союзниками и дать приказание соответствующему отделению утверждать визы на въезд в Россию только по получении дополнительных сведений из-за границы; что раз он заведомо не может получать таких сведений из русских источников, то их следует взять у иностранцев.

Но раз моему рапорту было предопределено пройти все этапы большой «потаповской дороги», то становилось совершенно безнадежным ожидать осуществления намеченного плана. Корнилов несколько раз настаивал перед Временным правительством – столько раз Потапов заверял меня, что рапорт будет рассмотрен подлежащими инстанциями; а теперь мне жаль потерянного времени на составление проекта. Но тогда, в 1917 году, мне было еще неловко перед своими новыми знакомыми, что не сумел провести в жизнь столь необходимой общей меры.

Однако наша первая неудача не смутила Alley и Guibert. Они, видимо, знали о моих затруднениях гораздо больше, чем показывали, и твердо решили поддерживать своего союзника – русского офицера.

В последних числах марта ко мне приезжает сильно озабоченный Alley. Он привозит список предателей в 30 человек, во главе которых стоит Ленин, предупреждает, что их пропустила Германия и что они примерно дней через пять прибудут к нашей границе. Он хорошо знает, что вопросы о визах меня не касаются, а проходят только через Главное управление Генерального штаба, но выражает сомнение, что последнее в силах воспрепятствовать въезду этих 30 эмигрантов.

• Предыдущая
• 12/60
• Следующая