Ельцин - Минаев Борис Дорианович - Страница 40
- Предыдущая
- 40/210
- Следующая
Голоса. Нет.
Председательствующий т. Лигачев. Нет.
Горбачев. У товарища Ельцина есть какое-то заявление.
Председательствующий т. Лигачев. Слово предоставляется т. Ельцину Борису Николаевичу — кандидату в члены Политбюро ЦК КПСС, первому секретарю Московского горкома КПСС. Пожалуйста, Борис Николаевич».
Почему Горбачев так явно настаивал на том, чтобы Ельцину предоставили слово (Лигачев явно не хотел этого)? Он мог отмолчаться, мог сам попросить Ельцина перенести его выступление за пределы пленума.
Он — настоял.
Я думаю, причина была простой. Горбачев вдруг понял, что этот вопрос все равно рано или поздно придется решать. Что его тактика оттягивания, замалчивания, ухода от ситуации — ни к чему не привела. Ельцин не услышал поданного ему сигнала утихомириться и подождать. И его административный бунт все равно был неизбежен. Что ж, в этом случае Горбачев решил предоставить ему такую возможность. Хочет — пусть выскажется. Перестройка так перестройка. Гласность так гласность.
Хочет бросить мяч — пусть бросает. Нарывается — получит.
Долгие месяцы копившееся раздражение на человека, который создал неудобную, запутанную, тяжелую, ненужную ему ситуацию в Политбюро, прорвалось в самый неожиданный момент. Горбачев позволил Ельцину выступать.
Думаю, что на него крайне неприятное впечатление произвела глухая угроза, прозвучавшая в самом конце ельцинского письма: «Надеюсь, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к Пленуму ЦК КПСС». Это был вызов.
Горбачев был потрясен и оскорблен намерением Ельцина решать свои мучительные вопросы поверх его головы. В тот момент, когда Ельцин поднял руку, он решил больше не жалеть, не сохранять этого странного человека, не ограждать его, а нанести ответный удар.
Анализ письма, его горячечного стиля, ясно показывал опытному человеку — «это действительно запутавшийся одиночка». И пленум его никогда не поддержит.
Итак, Ельцин.
«…Уроки за 70 лет тяжелые, тяжелые поражения. Власть в Политбюро, как и вообще в партийных комитетах, была в одних руках. И один человек был огражден от всякой критики. У нас нет сейчас в Политбюро такой обстановки, но наблюдается рост славословия со стороны некоторых членов Политбюро в адрес генсека. Сейчас, когда закладываются демократические формы товарищества, это недопустимо. Увлекаемся в эту сторону».
Предоставляя слово Ельцину, Горбачев еще, возможно, надеется — обстановка пленума его образумит. Личное письмо — это одно, пленум — совсем другое. Сияющие люстры Кремля, президиум, уважаемые люди, строгость и некоторая, я бы сказал, пафосность происходящего должны были повлиять на Ельцина. Должны были помочь ему облечь свою критику в более или менее удобоваримую форму, чуть сгладить, скруглить, сделать ее цивилизованнее — один джентльмен, пусть горячий, страстный, но все-таки джентльмен, решил высказать претензии другому — ну что ж, с кем не бывает. Пожурим обоих, дадим поручение, организуем комиссию, в конце концов! Выход-то всегда можно найти.
Вместо этого Ельцин нанес пощечину самому Горбачеву.
Не ослабил, а усилил градус своей крамолы.
Как будто это его заявление было последним.
Последним в жизни.
Горбачев открыл прения.
С критикой и осуждением Ельцина выступили 25 человек. Среди них — Эдуард Шеварднадзе, Александр Яковлев (главные демократы в Политбюро!), его свердловский товарищ Колбин, глава правительства Рыжков (тоже свердловчанин), председатель Моссовета Сайкин (пытался защитить, но очень слабо), председатель КГБ Чебриков, председатель Верховного Совета Громыко, академик Арбатов, его бывший шеф и покровитель в Свердловске Рябов, и список выступающих был бы еще длиннее, если бы Горбачев дал им волю!
«Е. Лигачев. По поводу всякого рода славословия в Политбюро. Я к этому не принадлежу и не занимался никогда славословием. У меня с товарищем Горбачевым такие же, как и у вас, партийные и честные, откровенные отношения…О том, что был сильнейший подъем в народе, а теперь стала падать вера у людей, я считаю, это принципиально неправильно… Это ставит вообще под сомнение всю нашу политику… Но я всей душой чувствую как член ЦК, что народ нас поддерживает, и это вселяет уверенность, что дело, которому мы себя посвящаем, будет реализовано, воплощено в жизнь… Если мы, конечно, не заговорим нашу перестройку, тогда мы не закопаем ее, а мы с вами не гробовщики, а первопроходцы. И я глубоко уверен, что партия одержит, несомненно, победу. (Аплодисменты.)
Г. Арбатов, член ЦК КПСС, директор Института США и Канады Академии наук СССР. Я думаю, сегодня товарищ Ельцин нанес большой ущерб делу. Уже, видимо, это исправить нельзя, потому что круги от его выступления пойдут…
Н. Рыжков, член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР. В отношении Генерального секретаря. Ну, не знаю. Мне кажется, вообще, как повернулся язык товарища Ельцина говорить по этому вопросу? Да. Мы все его (Горбачева. — Б. М.) уважаем. И я, откровенно говоря, рад, что я вместе с ним работаю. Рад. И счастлив, что работаю…На мой взгляд, как только перешел он (Ельцин. — Б. М.) в Московскую партийную организацию, у него начал развиваться политический нигилизм. Стало нравиться, что его начали цитировать за границей всякие радиоголоса…
В. Воротников, член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Совета Министров РСФСР. На заседаниях Политбюро, Борис Николаевич, ты в большей части действительно отмалчивался. Вот какая-то маска даже на лице все время у тебя. Какое-то постоянное неудовлетворение… Но фактов-то в выступлении твоем мало, чтобы можно было оправдать ее, эту неудовлетворенность…
В. Чебриков, член Политбюро ЦК КПСС, председатель КГБ СССР. Бездоказательное выступление… Надо самому сначала научиться работать, а потом уже ставить вопросы выше и предъявлять требования к руководству партии и страны. (Аплодисменты.)
А. Яковлев, член Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС. Борис Николаевич, на мой взгляд, перепутал большое дело, которое творится в стране, с мелкими своими обидами и капризами… Это — упоение псевдореволюционной фразой, упоение собственной личностью.
Э. Шеварднадзе, член Политбюро ЦК КПСС, министр иностранных дел СССР. Я не хотел употреблять это слово, может быть, в моем выступлении многовато эмоциональности, но в какой-то степени сейчас это предательство перед партией… (Аплодисменты.)…Кто в этом зале сомневается, что товарищ Лигачев — кристальнейший человек?.. Думаю, что такого здесь не найдется. Я не знаю… (Аплодисменты.) Я охарактеризовал бы это выступление Бориса Николаевича как совершенно безответственное… (Аплодисменты.)
А. Громыко, член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР. Думаю, что мы правильно поступим, если и на сей раз продемонстрируем, что партия не позволит расстроить свои ряды… Как это завещал нам Ленин. (Аплодисменты.)».
Это — обсуждение. А вот что сказал Горбачев:
«Товарищ Ельцин считает, что дальше он не может работать в составе Политбюро, хотя, по его мнению, вопрос о работе первым секретарем горкома партии решит уже не ЦК, а городской комитет. Что-то у нас тут получается новое. Может, речь идет об отделении Московской парторганизации?»
Глубоко оскорблен был Горбачев и обвинением в создании нового культа личности: «Борис Николаевич, ведь известно всем, что такое культ. Это же система. Система власти. Ты смешал божий дар с яичницей. Тебе что, политграмоту читать?»
Ельцин ответил: «Сейчас уже не надо».
«Горбачев. Демократизм, чувство хозяина, самостоятельность — это хорошо. Но… Пленуму представлен очень ответственный доклад. А из-за тебя, из-за твоей персоны мы занимаемся тобой. Надо же дойти до такой гипертрофии — навязать ЦК такую дискуссию!..
Ельцин. Выплеснулось…
- Предыдущая
- 40/210
- Следующая
