Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/101
• Следующая

Мулла с усмешкой взглянул на гостя: Тимоха был пижон и любил пофрантить, но, даже глядя на его парадный наряд, нельзя было не признать в нем законного урку.

Он всегда носил кепку, надвинув ее на самый лоб, куртка у него была лоскутная, а штиблеты так блестели, что в них отражалась улица.

Заки Зайдулла так же молча достал из шкафа два пустых стакана, сдул с них невидимые пылинки и с громким стуком поставил стаканы на стол.

Тимоха подковырнул острым лезвием пробку, и та, описав в воздухе дугу, закатилась в угол. После этого он опрокинул горлышко б глубину стакана, а когда водка, булькая, подобралась к самому краю, умело перевернул бутылку, не пролив ни капли. Так же уверенно он наполнил и второй стакан.

– А ты знаешь, Мулла, – Беспалый поднял стакан, – я ведь к тебе проститься пришел.

Его рука при этих словах слегка дернулась, и водка выплеснулась через край, намочив ему рукав.

– Что так?

Мулла не выражал удивления. Он всегда оставался невозмутимым. Даже если бы завтра на утренней поверке он увидел в рядах зеков всех членов Политбюро, его лицо выразило бы лишь легкое недоумение.

– Вчера ко мне заявились четыре фраера от Сереги Длинного, – невесело начал диалог Тимоха.

– Рассказывай, – бесцветно отозвался Мулла, – чего от тебя хотели…

Однако Беспалый уловил, что в голосе Муллы появились нотки настороженности.

– Они мне сказали, что, сидя здесь, я все время сладко пил и сытно ел и что пришло время отрабатывать хлеб-соль.

– Возможно, они и правы. Братва наша тебя кормила, поила, и ты должен как-то отблагодарить ее за это. Но чего же они хотят от тебя?

– Я должен порешить кума.

– Ах вот оно что! – охнул Мулла. – Откажись! Каждый из нас выполняет свою работу. Мы сидим, а кум за нами присматривает.

– Поздно. Если я этого не сделаю через два дня, то на третий меня самого прирежут.

– Понимаю. Так оно и будет. Слово братвы закон.

– Мне указали его дом. Сказали, в какое время он обычно выходит, когда приходит. Я уже караулил его у подъезда. У него красивая жена и два сына.

Конечно, наш начальник – мерзкий тип, но я считаю так же, как и ты: мы делаем свое дело, а он свое. Но, видно, он крепко наступил на хвост Сереге Длинному, вот тот и хочет с ним расквитаться чужими руками.

– Ладно, не грусти! Ну, давай выпьем! Не до утра же нам держать стаканы в руках.

И Мулла, запрокинув голову, влил в себя водку. Кадык его при этом ходил вверх-вниз, будто кто-то дергал его за веревочку. Потребление спиртного он тоже себе прощал, хотя и не забывал о вере предков. Мулла всегда повторял, что он прежде всего вор, а все остальное вторично. Он наказал под ельникам положить ему в могилу, как и полагается всякому законному, острый нож, бутылку водки и колоду карт.

Выпив водку в пять глотков. Мулла резко выдохнул и поморщился.

– Что скажешь, Мулла? – спросил Тимоха, занюхивая водку рукавом.

– Помогу я твоей беде, – коротко объявил тот. – Серега Длинный мне кое-что должен, так что, думаю, он не будет возражать, если я тебя откуплю…

Тот случай Заки Зайдулла припомнил мгновенно, когда подходил к бараку, в котором был заперт Хрыч со своей кодлой. В тот раз Мулла за Тимоху отдал Сереге Длинному своего раба, чью жизнь за месяц до того выиграл в буру.

– Стоять! – звонко скомандовал капитан Морозов, напомнив ворам, кто на зоне власть.

Мулла подумал, что этот офицерик совсем мальчишка и, похоже, еще не успел вдоволь налюбиться с бабами. Скорее всего, в юности он мечтал стать летчиком и бороздить просторы пятого океана. В армию он наверняка пошел по комсомольской путевке, но никогда не думал, что судьба так скверно над ним подшутит, заставив стеречь зеков в Заполярье. Наверняка своей девушке он пишет, что служит в далеком северном гарнизоне и охраняет священные рубежи Советской Родины. Его ложь можно понять и даже оправдать, – быть надзирателем на Руси всегда считалось ремеслом недостойным. Ведь не случайно солдаты-срочники, идущие на дембель, спарывают с гимнастерок не только красные погоны, но даже и эмблемы с гербом. Зайдулла остановился.

– Что еще предложишь, начальник?

– Не разговаривать! – огрызнулся Пингвин. – Прокопенко! – окликнул он двухметрового детину. – Открывай дверь!

– Есть, тарищ капитан! – с готовностью отозвался хлопец и, громыхнув ключами, уверенно двинулся к бараку. Связка ключей в его огромных лапах казалась неестественно маленькой. После некоторого усилия дверь отворилась, и поток света вырвал из темного нутра барака заросшие физиономии зеков.

– Ба! Да к нам пополнение идет! – раздался радостный голос Хрыча. – Никак сам Мулла пожаловал! А мы тебя ждем! Мы ведь тебе уже прием достойный подготовили!

– Заходить по одному, – грозно рявкнул лейтенант, насупив брови. – И не дергаться, если не желаете получить пулю в затылок. Вперед, Мулла!

Зайдулла опустил руки и осторожно пошел в барак, а следом за ним затопали остальные зеки.

– Закрывай дверь! – приказал Пингвин. – Думаю, у них найдется о чем поговорить.

Дверь скрипуче повернулась на петлях и с грохотом затворилась.

Мулла знал Хрыча по хабаровской пересылке, где в конце тридцатых годов верховодили «красные» отряды. Воры называли эту пересылку «сучьим логовом». На то имелись свои основания. В конце тридцатых годов энкавэдэшники нагнали туда уголовников со всего Приморья, а заправляли там суки, приговоренные блатными за провинности перед воровским миром к смерти. Опасаясь, что их могут перевести в «черный» лагерь, где правил воровской закон, суки были готовы выполнить любой приказ администрации и не стеснялись даже идти на откровенное сотрудничество с «кумовьями». Суки из хабаровского «логова» частенько выполняли функции карательных отрядов, и их направляли туда, где царил воровской порядок. Пользуясь покровительством администрации, они не только подавляли воровские бунты, но и навязывали сучьи законы. Блатные сопротивлялись как могли – в знак протеста они резали себе вены целыми бараками, кололи зазевавшихся сук заточками, душили удавками, но силы были неравными…

Хрыч сам не был сукой, он старался жить по воровским законам – не обижал слабых и наказывал виноватых, но вместе с тем он спокойно наблюдал за сучьей напастью, которая раковой опухолью расползалась по зонам. Именно это обстоятельство позволило «красным» отрядам закрепиться в Приморье. Одного этого было достаточно, чтобы зачислить Хрыча в суки, но, кроме прочего, по пересылке прошел слушок о том, что он основательно снюхался с суками, и даже отыскались свидетели того, как ссученные уламывали Хрыча ехать с ними в Сеймчан, чтобы раздавить там оборзевших воров. Это было настолько серьезным обвинением, что за него можно было не только расстаться с воровской короной, но и почувствовать на своей шее смертельное объятие удавки.

• Предыдущая
• 33/101
• Следующая