Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 93

• Предыдущая
• 93/101
• Следующая

Две ночи не спал. Все думал. Всю свою жизнь дурацкую передумал. Горько было мне, Варяг, очень горько. И втемяшилось мне в башку крепко: надо спасать Бирюка! Нельзя, чтобы такой правильный вор зазря погиб в моей глуши. Выживет Бирюк, вернется на волю – может, через него на Руси больше порядка станет. Тем более что для этого наступил удобный момент. Пришла ему с воли малява…

Бирюк сидел на нарах напротив Муллы.

– Мулла, расскажи мне, что стало с теми ворами, которые уцелели в беспаловской зоне.

Мулла зажал одну ноздрю, а потом с шумом вдохнул в себя «сахарок» – понюшку кокаина, заначенную в кармане лагерной робы.

– А чего тут рассказывать! – недовольно поморщился Мулла. – Тимоха Беспалый уничтожил тогда почти всех воров в законе. Остались только ископаемые вроде меня.

– Мамонты? – улыбнулся Бирюк.

– Ну да, – кивнул Мулла, – можно сказать, что мамонты. А те, кто остался в живых, работали на него, как шестерки на пахана. Ты думаешь, они только плац подметали? Хотя само по себе и это западло! Они опоганили свои руки, данные им для воровства, тем, что чистили сортиры. Вот этого братва им простить не могла, и когда они, закончив свой трудовой почин по организации мебельной фабрики, стали разъезжаться по разным колониям, так блатные перекололи их заточками, как баранов. Лишь немногие сумели уцелеть, да и те, кто не запачкался по жизни. Веселенькая история получилась, не правда ли, Бирюк? – хмуро поинтересовался Мулла.

Станислав посмотрел на старика. Он подумал, что Муллу можно было назвать «железным» – таким же, каким некогда был Феликс, один из создателей советской лагерной системы. Они были похожи не только внешне – оба сухощавые, как породистые борзые, – но и внутренне – ненавидели мягкотелых соглашателей различных мастей и расправлялись с ними одинаково жестоко. Оба имели схожие пристрастия: если Феликс Эдмундович тайком кололся морфием, то Мулла баловался высококачественным кокаинчиком.

Сейчас Мулла получал кайф, и в такие минуты тревожить его было грешно. Пускай поблаженствует старик. После дозы на Муллу напала необычайная веселость – он напоминал деревенского жителя, впервые попавшего на представление в цирк. Немного побалагурив, он лег на шконку, заложил руки за голову и стал разглядывать облупившуюся краску на втором ярусе. Вскоре дурь крепко закрутила его память, унеся в далекую юность: лицо его приняло почти мечтательное выражение.

Мулла пришел в себя довольно скоро. Свесил худосочные длинные ноги и спокойно продолжал, как будто это не он всего лишь несколько минут назад переживал сладостные мгновения:

– Так вот, наш барин по старой привычке приложит максимум усилий, чтобы уничтожить тебя, Бирюк!

Станислав с сомнением покачал головой.

– Мулла, твой уголовный опыт у любого урки вызывает уважение. Может быть, ты посоветуешь мне, что делать?

– А что тут советовать? – Мулла даже не пытался скрыть удивления. В его понимании ответ напрашивался сам собой. – Бежать тебе надо. Бирюк, и чем раньше, тем лучше.

Бирюк нахмурился: такого ответа он не ожидал. Для коронованного вора тюрьма больше, чем родной дом, и бежать из него для уркача считалось почти постыдным делом. Вор досиживает срок, как правило, всегда полностью и покидает порог тюрьмы с последним звонком, а заводить разговор о досрочном освобождении для него так же постыдно, как просить милости у «барина».

Бегут из тюрем те заключенные, которым находиться там совсем невмоготу. Хотя наверняка мысль об удачном побеге свербит каждого зека с настойчивостью дождевого червя, вгрызающегося в рыхлую землю. И каждый удачный побег, позже обрастая массой интересных деталей, превращался в лагерный эпос.

Уходят из лагеря «черти», «мужики», блатные объединяет таких разномастных беглецов – отчаяние. Бирюк помнил случай, когда одному зеку с десятилетним сроком до освобождения оставалось всего лишь месяц, но он, впав в невероятную тоску, ударился в бега. На холодную голову он и сам потом не мог объяснить себе, почему он это сделал – на зоне его не щемили, он пользовался заслуженным авторитетом, да и режим зоны не был для него особенно тяжелым.

Просто он поддался сиюминутному порыву, который всецело охватил его и заставил с риском для жизни перебираться через колючие заграждения, а потом и голодать в тундре.

Другой заключенный бежал из зоны за три недели до своего освобождения – ему приснилась умирающая мать, и он хотел увидеть ее и облегчить ее страдания. Самое удивительное, что, как правило, такие сны бывали вещими – мать действительно умирала, а парня вернули в колонию, прибавив огромный срок.

Бежали из зоны и за день до освобождения – это были те, кого проиграли в карты. Встречались такие, кто бежал из удальства, что было сродни игре в «русскую рулетку».

Бирюк не подходил ни под одну из категорий. Он не мог податься в бега, как пацан, соскучившийся по маме; не мог бежать от отчаяния и безысходности, он обязан был выносить любые невзгоды и потрясения со стойкостью оловянного солдатика. Он был вор, для которого отсидка в тюрьме была не прозябанием, а нормой жизни. И бежать его могли заставить только чрезвычайные обстоятельства.

– Ты же знаешь, что я не могу бежать, – угрюмо отозвался Бирюк. – А потом, как это сделать, когда за мной в четыре глаза смотрят все, начиная от самого последнего ссученного и заканчивая барином.

– Здесь есть над чем подумать, – согласился Мулла. Глаза его блестели, как у юнца, впервые отведавшего «дури». – А знаешь, тебе пришла малява. – В руках он держал небольшой клочок бумаги, исписанный ровным почерком. Такие строчки обычно получаются у старательных первоклашек, успешно осваивающих азы чистописания.

– От кого? – спросил Бирюк. Он мгновенно узнал почерк автора – так мог писать только один человек. Егор Нестеренко из Москвы.

– Прочтешь, узнаешь, – не сумел скрыть лукавой улыбки Мулла, которая свидетельствовала о том, что он знает больше, чем говорит.

Бирюк взял маляву и спросил старика:

– И как же к тебе попала эта грамотка?

– А ты думал, что я только молитвы могу читать да кокаин нюхать? – улыбнулся Мулла. Лицо его напоминало старую ветошь, оно было испещрено морщинами и многочисленными шрамами, изрезавшими кожу на множество неровных лоскутов. Количество морщин увеличивалось, когда он улыбался. – Не расколюсь, Бирюк, не надейся, у меня тоже есть кое-какие секреты. Но знай, что без моего участия эта малява на зону не попала бы.

• Предыдущая
• 93/101
• Следующая