Выбери любимый жанр

Доктор Данилов в госпитале МВД - Шляхов Андрей Левонович - Страница 33

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

— Там часто бывает заведомо безнадежно, когда приходится лечить не просто не веря в успех, а зная, что ты ничего сделать не можешь, кроме как облегчить страдания. Облегчить страдания, конечно, много значит, но такого рода деятельность не для меня. Я так не могу — мне нужен результат, и мне надо верить, что я его добьюсь.

Данилову сразу же возразили, что неизлечимо большинство заболеваний, что симптоматическое лечение без устранения причины встречается не только в онкологии, и так далее.

— Все это так, но… — Данилов запутался, подбирая нужные слова, ведь подчас так трудно облечь в них ясную и четкую мысль, поэтому дальше продолжать не стал, а просто повторил: — Онкологом я работать не смог бы.

Библии в ординаторской не было, но был компьютер, подключенный к Интернету. Данилов набрал в поисковой строке «Первое послание к коринфянам», нашел пятнадцатую главу и стал читать.

«Но скажет кто-нибудь: как воскреснут мертвые? И в каком теле придут? Безрассудный! То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое. Но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело… Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничтожении, восстает во славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело духовное. Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное. Первый человек — из земли, перстный; второй человек — Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся, ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твоё жало? Ад! где твоя победа? Жало же смерти — грех; а сила греха — закон».[16]

Данилов перечел дважды, но так и не понял, почему Юрий Алексеевич рекомендовал прочесть именно этот отрывок. Спрашивать не хотелось — во-первых, не стоит лишний раз беспокоить тяжело больных, а во-вторых, далеко не все темы, подходящие для размышлений, подходят для обсуждения в реанимационном отделении.

Вспомнилась недолгая патологоанатомическая «эпопея». Странно, но смерть воспринималась там совершенно иначе, чем до того и после, и осознать это можно было только сейчас, постфактум. Данилов стал было докапываться до причины (такое уж сегодня нашло «мыслительное» настроение) и решил, что дело, скорее всего, в том, что патологоанатомы имеют дело со смертью «в прошлом времени», как с уже свершившемся, законченным событием, которое поправить невозможно. А раз уж так, то и рыпаться нечего, остается делать свое дело и цинично, а может, и не цинично, радоваться тому, что ты пока еще жив. Совсем другое дело там, где смерть еще не наступила, но может вот-вот наступить. Здесь и отношение к ней другое, и думаешь о ней чаще, потому что есть возможность предотвратить, оттянуть, чего-то добиться.

Если на дежурстве в голову лезут хорошие веселые мысли, да еще по каким-то причинам назавтра тебе надо быть в бодром состоянии, чтобы сделать какие-то важные дела, то дежурство будет тяжелым и изматывающим. Если дел — только доехать до дома и отоспаться, а мысли посещают все больше печальные, то злой рок пройдет мимо, не обратив на тебя никакого внимания (неинтересно ему, видите ли), и дежурство выдастся спокойным.

— Все живы, реанимаций не было, два поступления, — утром доложил Данилов начальнику отделения.

— Сплошная прибыль и никакого убытка, — пошутил тот.

Разговаривали они в ординаторской, наедине (Половникова, по обыкновению, опаздывала), поэтому Данилов спросил:

— Роман Константинович, вас никогда не тяготила ваша работа?

— Практически ежедневно, часов с трех начинает тяготить. Неудержимо хочется домой.

— Я в глобальном смысле. Близость смерти, частые смерти и все такое?

— Конечно, тяготит. — Начальник отделения склонил голову набок и прищурился, всматриваясь в Данилова. — А что это вы вдруг? Да еще после спокойного дежурства?

— На спокойном дежурстве как раз и тянет подумать, вот и спросил.

— Обсудите эту тему с Черновым, — посоветовал Роман Константинович. — Только наберитесь терпения, потому что он просто засыплет вас цитатами и соображениями. «Тибетскую книгу мертвых» Витя вообще цитирует по памяти. У нас как-то батюшка лежал…

— Батюшка? — изумился Данилов. — Что, в МВД уже штатных священников ввели?

— Да нет, просто батюшка, который пришел во вторую терапию к кому-то из тяжелобольных, и вдруг потерял сознание. Привезли к нам — оказался синдром ВПВ.[17] Раз уж к нам попал, мы и лечили, несолидно как-то в блок из реанимации переводить. Так вот Чернов с ним такие диспуты устраивал — мама дорогая! Аж после дежурства на два часа остался, пришлось в прямом смысле вытолкать его из отделения, чтобы дать батюшке отдохнуть. Так что если есть желание порассуждать на тему жизни и смерти, то это к Виктору Владимировичу.

— Спасибо за совет, — вежливо поблагодарил Данилов.

— А сами-то вы в порядке? — обеспокоился начальник отделения. — Со здоровьем проблем нет? С чего это вы вдруг? Откуда такие мысли?

— У меня вроде бы все нормально, а мысли от избытка свободного времени на дежурстве.

— Избыток свободного времени — причина всех зол! — Начальник отделения улыбнулся, показывая, что он шутит. — Ничего, вот будет у нас двенадцатикоечное отделение, тогда вспомните благословенные старые времена!

— А зачем вообще двенадцатикоечное отделение, если и такого, как сейчас, госпиталю вполне хватает?

— Так ведь сейчас из-за ремонта не все отделения развернуты полностью, да и госпитализация к нам вообще уменьшилась, и не забывайте, что сейчас лето. А как только госпиталь заработает на полную мощность, так у нас каждый день будет не менее восьми человек. Поэтому наслаждайтесь избытком свободного времени, пока он есть. Только мне кажется, что лучше думать о чем-то приятном. А то потихоньку превратитесь в депрессивного депрессанта.

— Да это я так… — немного смутился Данилов, совершенно не желавший прослыть «депрессивным депрессантом». — Мне вообще-то не свойственны мрачные мысли.

— Наш начальник, — Роман Константинович имел в виду начальника госпиталя, — как-то сказал, что когда он был лейтенантом и имел в подчинении четырех человек, жизнь казалась ему прекрасной и мысли лезли в голову только хорошие. А сейчас он каждое совещание начинает словами: «Ну и чего вы мне плохого скажете?»

— В таком случае мне с одной медсестрой в подчинении пессимизм и депрессия не грозят, — пошутил Данилов.

— Все зависит не от количества, а от качества, — вздохнул Роман Константинович, глядя на часы. — Мне, например, Галина Леонидовна доставляет больше проблем, чем все остальное отделение вместе взятое. Ну вот где она, кто мне скажет? Пойдемте, проведем пятиминутку без нее.

Во дворе госпиталя солдаты срочной службы, исполнявшие в госпитале обязанности санитаров, гонялись за кошками, проникавшими на территорию госпиталя для ревизии мусорных контейнеров, в которые выбрасывались пищевые отходы. Полы незастегнутых белых халатов развевались в стороны, словно крылья, делая солдат похожими на больших белых птиц. Кошки, выражая свое недовольство громким мяуканьем, убегали прочь. Приглядевшись, Данилов понял, что солдаты не ловят кошек, а просто гонят их прочь. За солдатами наблюдал пожилой «придверный» сержант, вышедший покурить на свежем воздухе.

вернуться

Первое послание к коринфянам, 15:35–56.

вернуться

Синдром Вольфа-Паркинсона-Уайта (WPW-синдром) — врожденная аномалия проведения импульса в сердечной мышце, приводящая к нарушениям сердечного ритма.