Медичи - Мединг Оскар - Страница 42

• Предыдущая
• 42/56
• Следующая

– Он увез Джоваину, – застонал Козимо, – отнял у меня счастье и разбил сердце дочери.

– Ты в этом уверен? – резко спросил Лоренцо с горькой усмешкой. – Но теперь не время думать об этом, перед нами стоит долг. Теперь некогда оплакивать измену и вероломство.

Козимо закусил губу, слезы блеснули на его глазах, но он понял, что в эту минуту нельзя говорить о страданиях сердца. Поборов свое волнение, он сообщил о приезде Лукреции и ее желании увидеть Лоренцо. Своей встречи с ней по дороге в Рим он коснулся только мельком и с некоторым замешательством.

– И она не сказала своей фамилии? – спросил Лоренцо. – Что означает «Лукреция», если я не знаю, кто ее послал? Женщины тоже умеют владеть кинжалом. Тем не менее я хочу ее выслушать. Знание дает силу, а в такую минуту ничем пренебрегать не следует. Попроси ее и оставайся здесь, я не хочу иметь никаких тайн от тебя, ты должен быть моей правой рукой. Природа наделила меня слабым здоровьем, и мне нужна в помощь молодая сила, чем был для меня мой бедный Джулиано.

Козимо вышел в приемную и ввел Лукрецию, которая, войдя, поклонилась Лоренцо.

– Простите, благородная синьора, – сказал он, пораженный ее ослепительной красотой, – что не встаю вам навстречу: враги ранили меня, и я едва избежал смерти.

Козимо продвинул кресло, Лукреция села и сказала, с глубоким участием глядя на бледное лицо Лоренцо:

– Я явилась к вашей светлости и, прежде всего, обязана вам сказать, что я – Лукреция Фаноцца де Катанеи и послана к вам кардиналом Родриго Барджиа.

Лицо Лоренцо выразило полное удивление, потом приняло несколько угрюмое выражение, и он сказал вежливо, с легким поклоном:

– Меня крайне интересует, что имеет мне сообщить его высокопреосвященство, и я, по мере сил и возможности, постараюсь исполнить его желание.

– Кардинал прежде всего просит вас о соблюдении тайны, что обязательно при его положении и…

– Он может вполне положиться на меня, – прервал Лоренцо, – я еще никогда не злоупотреблял оказанным мне доверием.

– Кардинал убежден в этом, – продолжала Лукреция, – поэтому он выбрал меня для своего поручения, так как всякий другой посланный мог бы обратить на себя внимание. Моим первым поручением было предостеречь вас, но я уже опоздала, так как покушение на вашу жизнь и власть уже совершилось, когда я еще была в пути, но, слава Богу, безуспешно, а после этого ваша власть, пожалуй, еще более усилится и упрочится… Я видела, проезжая по городу, с какой любовью относится к вам флорентийский народ. Я жалею, что опоздала, так как своевременное предостережение могло бы спасти жизнь вашего брата.

Лоренцо слушал со все возрастающим любопытством.

– Значит, кардинал знал о заговоре против меня?

– Не совсем, но у него тонкий слух и проницательный ум, и он понял, что что-то предпринимается. Он поручил мне передать вам, что хотели уничтожить вашу власть во Флорентийской республике, чтобы устранить противодействие планам графа Риарио, который стремится создать могущество в Романье и иметь, таким образом, первенствующее влияние на всю Северную Италию. Кардинал считает это несчастьем, источником вечных распрей и раздоров и находит, что могущество папского престола, ограничивающееся жизнью одного папы, получило бы только кажущееся подкрепление. Прочное же положение может создать и удержать только союз отдельных независимых провинций, естественным центром которого являлась бы Флоренция.

– Кардинал совершенно прав, – воскликнул Лоренцо, – и я искренне рад, что и в священной коллегии есть особы, которые держатся такого мнения.

– Поэтому я должна была, прежде всего, предостеречь вас против графа Джироламо Риарио и просить не доверять его дружеским уверениям, так как он стремится только свергнуть и обессилить Флоренцию. Он набирает войско и старается при поддержке римского двора расторгнуть ваш союз с Венецией и Миланом.

– Я никогда и не доверял ему, – с улыбкой заметил Лоренцо, – но все-таки не думал, что он прибегнет к предательскому убийству для осуществления своих планов.

– Теперь, дядя, вы не можете в этом больше сомневаться! – воскликнул Козимо. – Приезжал же хитрый Джироламо к городским воротам, чтобы пожать плоды своего преступления, а его племянник, кардинал, был в соборе во время совершения злодеяния.

Козимо с восторгом смотрел на прелестное лицо Лукреции и с трудом верил, что его таинственная спутница, водившая его в пещеры Сутрии, певшая ему песни Петрарки и наизусть знающая оды Горация, с такой серьезностью и пониманием говорила о политике. Лукреция поняла значение его взгляда, и мимолетная улыбка скользнула по ее губам.

– Я раз уже смешала планы Джироламо, следовательно, услужила вам, светлейший Лоренцо, – продолжала Лукреция. – Когда ваш племянник, благородный Козимо Ручеллаи, избавил меня от разбойников и проводил в Рим, я возвращалась из Фаенцы. Граф Джироламо хотел также приобрести и Фаенцу, чтобы от Имолы протянуть цепь, окружающую Флоренцию. Манфреди нуждался в деньгах и соглашался на продажу, но кардинал Борджиа выручил его, и мне удалось разрушить этот план.

– Это сделал кардинал… через вас? – воскликнул Лоренцо. – Как многим я обязан ему и также вам! Я думал, что мои убеждения подействовали на Манфреди, но теперь я вижу, что ваша дипломатия оказалась тоньше и удачнее моей.

Он нагнулся, любезно поцеловал ей руку и сказал с улыбкой:

– Так и должно быть, конечно, когда политика находится в таких изящных ручках.

– Я была только посланницей и не имею другой заслуги, как удачное исполнение поручения кардинала, – возразила Лукреция, бросив сияющий счастьем взгляд на Козимо. – Этой небольшой заслуге я обязана тем, что он теперь послал меня к вам… Кроме того, я еще должна предостеречь вас против маркиза Маляспини, который выдает себя за друга, но не заслуживает вашего доверия, так как кардиналу известно, что он поддерживает сношения в Риме с людьми вам враждебными. Кардинал поручил мне еще просить вас зорко следить за маркизом, имеющим и здесь тайные сношения с вашими врагами.

– Нет, нет, – вскричал Козимо, – это невозможно! Этого не может быть!

– Кардинал так думает, – возразила Лукреция, слегка покраснев. – Я Маляспини не знаю, но то, что именно сегодня он бежал из Флоренции и поехал с Джироламо в Имолу, доказывает, пожалуй, что проницательность кардинала не обманула его.

Тяжелый, мучительный вздох вырвался из груди Козимо, а Лоренцо, сурово сдвинув брови, сказал:

– Я всегда считал маркиза слабым и робким человеком, а он льнул ко мне, считая меня сильным. Теперь же, по близорукости своей, он думает, что мое могущество уже свергнуто или будет свергнуто в предстоящей мне тяжелой борьбе, поэтому он бросает меня и бежит к тому, кого считает сильнее. Пускай уходит, я от этого ничего не теряю. В несчастье и опасности узнаются люди, а это уже выгода.

– Кардинал тоже думает, что вам предстоит серьезная борьба, светлейший Лоренцо, так как Джироламо не перестает возбуждать против вас гнев папы, и ему удалось склонить на союз неаполитанского короля Ферранте обещанием, что папа откажется от феодальных прав на королевство.

– Ферранте будет обманут так же, как и другие. Он всегда был способен попадаться на такие удочки и представляет для меня величайшую опасность. Если он поддержит своими войсками Рим, то борьба будет трудная, но вести ее все-таки надо.

– Поэтому кардинал находит, что вы должны, во что бы то ни стало, преодолеть могущество врагов, и самым лучшим союзником для этого будет король Франции Людовик.

– Я это знаю, – сказал Лоренцо. – Король Людовик ненавидит римский двор и всеми силами стремится подорвать его влияние, что и удавалось ему уже не раз, но мне страшно подумать, что французские войска придут в Италию. Зачем эта злополучная борьба? Неужели папа не мог бы быть духовным главой нации, соединенной в независимый союз, которая гордо заняла бы свое положение в Европе, вместо того чтобы служить, как теперь, средством для иноземных честолюбий?

• Предыдущая
• 42/56
• Следующая