Сага о короле Артуре (сборник) - Стюарт Мэри - Страница 227

• Предыдущая
• 227/462
• Следующая

Я кончил писать. В это время он снова подошел к двери и впустил какого-то невидного, жилистого паренька, хотя и заспанного, но в полном дорожном снаряжении. При нем была сума для писем, запирающаяся крепким замком. Он готов ехать, сказал гонец, запихивая в сумку переданные Герейнтом пакеты; поесть он может по дороге.

Герейнт дал ему подробные наставления, и я еще раз убедился, как хорошо он обо всем осведомлен.

— Лучше всего поезжай в Линдум. Король должен был уже покинуть Каэрлеон и двинуться обратно к Линнуису, так что в Линдуме ты сможешь узнать его местонахождение.

Гонец кивнул в ответ и тут же удалился. Так через каких-то несколько часов после моего прибытия в Оликану мое донесение королю (а с ним еще гораздо более важные известия) было уже в пути. Теперь, на досуге, я мог подумать о Дунпелдире и о том, что меня там ждет.

Но прежде надо было отблагодарить Герейнта за службу. Он налил еще вина и, сев передо мной, забросал меня вопросами, с жадностью, от которой сам успел отвыкнуть, слушая о том, как Артур был провозглашен королем под Лугуваллиумом и что происходило потом в Каэрлеоне. Герейнт заслужил эту беседу, и я не скупился. Только уже перед полуночной стражей я сам задал вопрос:

— Вскоре после битвы под Лугуваллиумом не проезжал ли Лот Лотианский в здешних местах?

— Проезжал, но не через Оликану. Есть старая дорога, сейчас это почти тропа, которая отходит от главной дороги и ведет правее. Проезд там плохой, по краю топкого болота, так что редко кто на нее сворачивает, хотя она и срезает угол, если двигаться на север.

— А Лот свернул, хотя двигался не на север, а на юг, в Йорк. Почему бы это, как ты полагаешь? Чтобы его не видели в Оликане?

— Это мне в голову не приходило, — ответил Герейнт. — Вернее, тогда не приходило… У него на той старой дороге есть свой дом. И понятно, что он свернул, чтобы остановиться в нем, а не в городе.

— Свой дом? Ах да. Я же его видел с перевала. Уютный уголок, только очень уж отрезан от мира.

— Ну, он там не часто и бывает.

— Но ты знал, что он туда прибыл?

— Я многое знаю из того, что происходит в наших местах, почти все, — ответил он и кивнул на запертый поставец. — Как старой сплетнице, целые дни сидящей у своего порога, мне больше и делать нечего, как подглядывать за соседями.

— Похоже, что оно и к лучшему. Тогда ты, может быть, знаешь, с кем встретился Лот в своем доме на холмах?

Несколько мгновений он твердо смотрел мне в глаза. Потом улыбнулся и ответил:

— С некой дамой отчасти королевских кровей. Они приехали врозь и уехали врозь, но в Йорк прибыли вместе, — Тут он удивленно поднял брови, — Но ты-то каким путем об этом узнал, милорд?

— У меня есть свои пути.

— Да уж должно быть, — спокойно кивнул он, — Ну, во всяком случае, сейчас все улажено в глазах Бога и рода человеческого. Король Лотиана выехал с Артуром из Каэрлеона в Линнуис, а молодая королева в Дунпелдире ждет, когда наступит срок родин. Что она ждет ребенка, ты, конечно, знаешь?

— Да.

— Они здесь и прежде встречались, — сказал Герейнт, как бы заключая: «И вот плоды этих встреч».

— Встречались? И часто? С какого времени?

— С тех пор как я прислан сюда, раза три или четыре, — Это прозвучало просто как деловой ответ на вопрос, а не как сплетня из таверны, — Один раз они тут прожили вместе целый месяц, только нигде не показывались, мы их не видели. Дозоры докладывали.

Я вспомнил опочивальню в царственных золотых и алых тонах. Значит, я был прав. Они давние любовники. И в сущности, я мог бы и не кривя душой убеждать Артура в том, что отец ребенка — Лот. Здесь, во всяком случае, считают так, о чем можно было судить по спокойному рассказу Герейнта.

— И вот теперь любовь все-таки восторжествовала над политикой. Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить, гневался ли верховный король?

Он заслужил правдивый ответ, и я ответил:

— Гневался, разумеется, тому, как это все произошло, но теперь он считает, что все устроилось к лучшему. Моргауза — его единокровная сестра, так что союз короля с Лотом все равно подкреплен. А Моргана свободна и может заключить другой брак, когда представится подходящий случай.

— Регед? — сразу же предположил он.

— Возможно.

Он улыбнулся и переменил тему. Мы еще потолковали о том о сем, затем я поднялся.

— Скажи мне вот что, — попросил я на прощание, — известно ли тебе было, при твоей широкой осведомленности, о местонахождении Мерлина?

— Нет. Дозорные доносили о двух путниках, но кто это может быть — не знали.

— И куда направляются — тоже?

— Тоже.

Я был удовлетворен.

— Едва ли есть нужда повторять тебе, что никто не должен знать, кто я. И о нашем разговоре ты в донесениях не упоминай.

— Это я понял. Милорд…

— Да?

— Я о фортах на Трибуите и на озере. Ты говорил, что скоро приедут землемеры и расчетчики. Вот я и подумал, что мог бы взять подготовительные работы на себя и прямо сейчас отправить на место рабочие отряды для расчистки площади, рубки леса и дерна, заготовки строительного камня, рытья канав… Если ты дашь мне на то свое соизволение.

— Я? Но я не обладаю властью.

— Не обладаешь властью? Ты? — недоуменно повторил он. И тут же рассмеялся. — Ах, ну да, как же. Я не могу ссылаться на Мерлина, иначе люди начнут интересоваться, каким образом мне стала известна твоя воля. И глядишь, еще припомнят незаметного путника, продававшего травы и снадобья… Но поскольку этот незаметный путник привез мне грамоту от верховного короля, я, пожалуй, смогу пока действовать своей собственной властью.

— Да, уж придется некоторое время, — сказал я и простился с ним очень довольный.

Мы ехали дальше на север. От Йорка начиналась старая римская дорога, которую здесь называют Дерийский тракт, ехать по нему было удобно, и потому мы продвигались быстро. Ночевали, случалось, в тавернах, но чаще, по хорошей погоде, ехали до последнего света, а тогда съезжали на обочину и устраивались на ночлег под каким-нибудь цветущим кустом. Здесь, поужинав, я садился у потухающего костра и пел под звездными небесами, подыгрывая себе на маленькой арфе, а Ульфин слушал и мечтал о своем.

Он был приятным спутником. Мы знали с ним друг друга с детства, когда я сопровождал Амброзия в Бретани, где он собирал войско, чтобы отвоевать у Вортигерна Британию; а Ульфин маленьким рабом прислуживал моему наставнику Белазию. Жизнь мальчика в услужении у этого странного и жестокого человека была тяжелой, но после смерти Белазия Утер взял его к себе, и скоро Ульфин возвысился до положения доверенного слуги. Теперь это был темноволосый сероглазый мужчина лет тридцати пяти, тихий и неразговорчивый, какими бывают люди, сознающие, что обречены на одинокую жизнь. Годы, проведенные во власти извращенного Белазия, оставили на нем неизгладимый отпечаток.

Как-то вечером я сочинил песню и спел ее низким холмам Виновии, где по отлогим склонам, поросшим дроком и папоротником, и по широким вересковым пустошам с редкими соснами, ольхами да прозрачными купами берез струятся в узких лесистых оврагах чистые извилистые ручьи.

Мы устроились на ночлег в одном таком березнячке, где земля сухая, а тонкие гибкие ветви, недвижные в теплом вечернем воздухе, свисают вокруг шелковым шатром.

Вот моя песня. Я назвал ее Песней изгнания, позже мне случалось слышать ее с изменениями, обработанную знаменитым саксонским певцом, но первоначальный текст принадлежит мне:

• Предыдущая
• 227/462
• Следующая