Жизнь других людей - Нортон Шейла - Страница 63
- Предыдущая
- 63/68
- Следующая
– Про какого ребенка? – встревает Элли, которая тут же, на кухне, играет с Тоссером.
Нет, Саймона нет, да, она хочет, чтобы мы приехали. Мне не нравится ее голос.
– Про какого ребенка? – снова вспоминает Элли, когда мы уже идем к машине.
– Про Джека. Я говорила про Джека.
– Почему ты не назвала его по имени?
– Сама не знаю.
Она сокрушенно качает головой. Судя по всему, сострадание вытесняет любопытство. Бедная мамочка забыла, как зовут Джека. Что поделаешь, годы…
Саймона дома нет.
Лорен и Джек не одеты. Лорен до сих пор в пижаме, а Джек в нижней рубашке и трусиках.
Фэй сидит в кресле у окна и смотрит в сад. Рядом с ней стоит чашка остывшего кофе.
– Как ты? – спрашиваю я.
Она глядит на меня пустыми глазами и ничего не отвечает.
– Я сделал пи-пи! – кричит Джек.
– Мы будем есть? – с тревогой спрашивает Лорен.
– Горячие булочки! Покупайте булочки! – поет Элли. – Штука за пенни, штука за пенни!
Я увожу девочек из гостиной, одеваю Джека и отправляю Лорен (и Элли – ей на подмогу) в спальню, чтобы она выбрала, что наденет, пока я готовлю ланч.
С Фэй никогда не случалось ничего подобного. Дети всегда были умыты, одеты, причесаны и накормлены, несмотря ни на что. Когда она болела, когда она была беременна Джеком и ее тошнило по утрам, даже когда у нее уже начались схватки, она в первую очередь думала о Лорен. Фэй всегда была борцом. Она справлялась с ситуацией, в которой сломался бы кто угодно. Например, я.
Мне становится страшно.
Где Саймон?
Я усаживаю детей за стол, достаю горячие булочки, наливаю апельсиновый сок. Лорен и Джек набрасываются на еду, точно не ели с самого утра. Подозреваю, что так оно и есть.
Я наливаю чашку свежего кофе для Фэй и опускаюсь на колени рядом с ее креслом. Взяв ее за руку, я спрашиваю:
– Что случилось?
Она закрывает лицо руками и качает головой.
– Фэй, объясни, в чем дело? Где Саймон?
– Ушел, – говорит она. – Он ушел.
Ушел? Куда ушел? Сегодня Страстная пятница. Саймон фанатично предан семье – выходные и праздники для него святое дело. Он не мог уйти дальше соседней улицы.
– Когда он вернется?
Похоже, у нее что-то вроде нервного срыва.
Я спрашиваю, не позвонить ли Саймону на мобильник, узнать, когда он вернется.
– Он не вернется, – тихо говорит Фэй. – Не вернется. Он ушел.
Я слышу, как на кухне Элли и Лорен распевают во все горло.
Горячие булочки, покупайте булочки!
Штука за пенни! Штука за пенни!
Дураки и дурочки, покупайте булочки!
Сладкие, пахучие! Гадкие, вонючие!
Каждый новый всплеск поэтического вдохновения сопровождают взрывы хохота. Джек, которому доступен лишь юмор версии про «дураков и дурочек», стуча по столу, повторяет полюбившуюся строку снова и снова.
– Горячие кнопки! Горячие попки! – слышатся с кухни очередной поэтический перл и переливы смеха.
Если их не урезонить, это наверняка закончится слезами.
Фэй не плачет. Она сидит, глядя в пространство, и ломает пальцы.
– Вы поссорились? – осторожно спрашиваю я.
Она тяжело вздыхает и кивает. Да, поссорились.
– Не переживай. Ты же знаешь, он обязательно вернется.
Ведь он не может не вернуться? Надежный и заботливый старина Саймон. Он просто отправился пройтись, чтобы остыть. Переварить ссору. Он не из тех, что теряют самообладание.
– Это… это из-за ребенка?
– Да. Я сказала ему вчера.
– И что же? Он расстроился? Удивился?
Она поднимает на меня глаза, словно только сейчас заметила, что я здесь.
– Он обрадовался, – говорит она. – Удивился и обрадовался. Бет, он пришел в восторг.
– Но это же здорово?
Она качает головой и начинает говорить, она говорит взахлеб, не останавливаясь, пока не выплескивает все. Я сижу рядом на полу, держа ее за руку, и слушаю. Пение и смех на кухне не прекращаются.
– Он спросил, когда я узнала и почему ничего не сказала. Я сказала, что не хотела говорить, пока не буду уверена…
Горячие сосиски! Горячие пиписки!
– А он сказал, что замечательно, и чтобы я ни о чем не беспокоилась, и хотя мы не планировали это, мы справимся, все устроится, он будет помогать мне с детьми и будет ухаживать за мной, если мне будет так же плохо, как тогда, с Джеком…
Штука за пенни! Штука за пенни!
– Он подошел ко мне и обнял меня, и сказал, как он рад, и… Бет, ты бы видела его лицо, сплошная любовь и тревога, и он был таким гордым и счастливым…
Купите их для дочки! Купите для сыночка!
– И я заплакала. Я ничего не могла с собой поделать. Я не могла это вынести, не могла видеть, как он радуется… радуется и думает, что это его ребенок и у нас все здорово, и я заплакала и не могла остановиться…
Сладкие, липучие! Гадкие, вонючие!
– Тогда он спросил, что случилось и почему я плачу. Почему я расстроилась, может быть, я волнуюсь из-за денег, но это ерунда, он заработает, сколько нужно, будет больше работать… Чем больше он говорил, тем больше я плакала, у меня началась истерика, и он переполошился не на шутку, пытаясь меня успокоить. Он все время спрашивал: «Что случилось? Что такое? Что-нибудь не так?» И вдруг он замолчал и посмотрел на меня, и я увидела, что он все понял. Он спросил: «Это не мой ребенок? Я понял, он не мой».
– И что ты сказала? – хриплым шепотом спрашиваю я.
– Не помню. Кажется, ничего. Я только плакала и плакала, и мне было наплевать, что он все понял, пусть думает, что хочет… Мне стало наплевать на все…
Гадкие, липучие! Купите их для дочки…
– Он подошел к окну. Стоя спиной ко мне, спросил: «Кто он?» Кажется, я сказала: «Там все кончено». Или что-то вроде этого…
Внезапно на кухне воцаряется мертвая тишина. Я делаю вид, что не замечаю этого. Не могли же они поубивать друг друга, уж это мы бы услышали?
– И что же?
– Он сказал: «Здесь тоже». У нас тоже все кончено, сказал он. Он пошел наверх, и я пошла за ним. Я продолжала плакать, я была в таком состоянии, что ничего не соображала и не могла говорить. Просто пошла следом за ним наверх. И увидела, что он достает вещи из шкафов и укладывает их в сумку…
– Он вернется, Фэй, я уверена, вернется.
– Я умоляла его. Валялась у него в ногах, говорила, что это была ошибка, что все это ничего не значит и я люблю его как раньше… – Она поворачивается ко мне. Ее лицо искажено. – Бет, я оплакивала не его. Я говорила все это Саймону, но обращалась к Нилу.
– Ты слишком расстроена. Сейчас ты сама не знаешь, кто тебе нужен.
– И он взял свою сумку и… ушел. Просто ушел, хлопнув дверью, и я даже не знаю, где он. – Глаза Фэй вновь наполняются слезами. – Я не хотела этого! – рыдая, говорит она и начинает раскачиваться взад-вперед. – Я не хотела ему говорить! Я не хотела, чтобы он уходил! Я не хотела…
Мамочка! Мамочка, Джек залез на стол! Он вылил сок на пол! Мамочка!
Какое-то время уходит на уборку на кухне.
Дети притихли, угомонившись после буйства. Они робко поглядывают на мать, которая лежит на диване с пачкой бумажных носовых платков и шмыгает носом.
– Ваша мама немного приболела, – мягко говорю я и прикрываю Фэй одеялом. Она сказала, что не спала всю ночь, и я надеюсь, что усталость возьмет свое и она вздремнет.
– Она простудилась? – спрашивает Элли. – Или у нее болит животик?
– Ее тошнило, – сообщает Лорен. – Утром в туалете.
– Вы должны хорошо себя вести и помогать ей, пока она болеет. Поняла, Лорен?
Лорен колеблется.
– Поняла. Но Джек, наверное, так не сможет.
– Джек еще маленький. Если вы будете слушаться, маме сразу станет лучше.
– А где папа?
Было ясно, что рано или поздно они об этом спросят. Не зная, одобрит ли это Фэй, я говорю:
– Его вызвали на работу.
Лорен, похоже, не удивляется моему ответу. Я закрываю глаза и молю про себя: «Пожалуйста, Саймон, вернись, хотя бы ради детей. Забудь о том, что происходит у вас с Фэй, с этим можно разобраться и потом, а если и нет, все равно вернись к детям, подумай о них. Не исчезай вот так, не попрощавшись с ними, не объяснив, где ты, – просто вернись, прошу тебя, вернись сегодня или завтра, пожалуйста, вернись!»
- Предыдущая
- 63/68
- Следующая
