Царское дело - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/59
• Следующая

– Это надо спрашивать, – сказал Параскин дядя. – Сразу не вспомнишь.

– Ладно, – сказал Маркел. – Пусть так. Но тогда это уже завтра. Надо же и честь знать. Ночь какая! Устал я, как собака. Закрывай!

Спирька начал поспешно засовывать шахматы в короб. Потом убрал короб в сундук. Когда они все трое вышли, Спирька закрыл чулан и посмотрел на Маркела. Взгляд у Спирьки был собачий, то есть очень преданный.

– Так! – строго сказал Маркел. – Завтра я к тебе опять приду и мы еще поговорим. А покуда чтобы рта не раскрывал! Ни о чем! И никому! Понятно?

Спирька радостно кивнул.

– А теперь выводи нас отсюда.

Спирька опять молча кивнул и повел их обратно. Смотреть на него было одно удовольствие, такой он тогда был послушный. А когда он их оттуда вывел и остановился, покорно склонил голову… То Маркел не удержался и негромко, в шутку порскнул! И Спирька и в самом деле, почти что как пес, тут же отступил во тьму и сразу в ней пропал. Параскин дядя постоял и помолчал еще немного, потом поправил огонь в плошке и сказал:

– Я знаю, кто там в среду был.

– Кто? – спросил Маркел.

Но Параскин дядя не успел ответить, потому что вдруг раздался голос:

– О, вот и он! На ловца и зверь бежит.

Маркел обернулся и увидел Савву – того самого истопника, который рассказывал про царевича Ивана.

Савва смотрел на них и улыбался. Параскин дядя сердито спросил:

– Тебе чего не спится?

– Служба у меня такая, – сказал Савва. – Людей днем и ночью греть надо. И за порядком присматривать.

– За порядком и без тебя есть, кому присмотреть, – еще сердитее сказал Параскин дядя.

– Это верно, – согласился Савва. – И они смотрят. Время же уже какое позднее и мало ли кто что может задумать? В государевом дворце! Вот Степан и ходит взад-вперед, караулы проверяет. Зачем вам с ним встречаться? А я могу так вывести, что никто про это не узнает. – Тут Савва усмехнулся и, повернувшись к Маркелу, прибавил: – Да и есть мне, что тебе сказать. С глазу на глаз.

Маркел посмотрел на Параскиного дядю. Тот помолчал, подумал и сказал:

– Ну, ладно. С Богом.

Маркел шагнул к Савве. Савва повернул от света. Маркел повернул за ним. Так они прошли совсем немного, только до первого поворота. Там Савва остановился, открыл небольшую дверь и жестом показал Маркелу, чтобы тот входил. Маркел вошел. Это был тесный чуланчик, посредине которого стояла горящая лучина в поставце, рядом лежала на полу горка сухих полешек, там же стоял прислоненный к стене топор, а возле него топорик поменьше, а дальше колун, железные щипцы, три кочерги, все разные, дальше еще дрова, дальше несколько связок лучины на полке, под потолком веник травы…

Ну, и так далее.

– Все мое, – сказал Савва. – Садись.

Маркел сел на лавку.

– Это моя служба, – сказал Савва, осматриваясь по сторонам. – Тридцать пять лет служу. Еще первую царицу помню. Вот где была царица, да… Не то что нынешняя. Та царя вот так держала! Пикнуть при ней боялся. Лишний кубок выпить. Но зато, бывало, как только отъедем куда, он мне сразу: Савва, Саввушка!.. – Тут Савва замолчал, перестал улыбаться и уже серьезным голосом продолжил: – Я тебя там долго дожидался. Может, с час.

– Дело какое имеешь? – самым простым голосом спросил Маркел.

– Имею, – так же просто ответил Савва.

– И что за дело?

– Деревянное.

Маркел насторожился, но ничего не спросил. Тогда Савва сам сказал:

– Нашел я одну вещицу. В среду. Под царской лежанкой.

– Шахмату? – спросил Маркел.

Савва кивнул.

– Где она?

Савва молчал. После наконец начал рассказывать:

– Я уже печь тогда разжег, дрова сложил, взял метлу и стал мести. А народу там до этого было полно. Натоптали! А тогда всех уже выгнали. Только поп остался, Феодосий этот, и Бельский. Феодосий над царем сидел, Писание читал, а Бельский ходил взад-вперед. Царь на столе лежал. И лежанка его там же рядом стояла, ее еще не убрали. Я стал подметать вокруг нее. Вдруг слышу – что-то зацепило. Я тогда метлой дальше залез, раз-другой повернул и вымел.

– Шахмату? – опять спросил Маркел.

Савва опять кивнул.

– А дальше?

– Я ее поднял, стал смотреть. Большая шахмата. Там же они разные: есть маленькие, есть побольше, а есть совсем большие. Вот эта большая была.

– Белая?

– Нет, больше желтая. И только я ее взял, как слышу, Бельский сразу: «Ты куда?!» Я остолбенел, стою. Он подошел ко мне, глянул мне в руки, на эту шахмату, губу вот так выпятил и говорит: «Фу, гадость какая! Выбрось ее! В печку! Ну!» И как я Бельского ослушаюсь? Я подступил к печи, заслонку приоткрыл и выбросил. И обратно заслонку закрыл.

Тут Савва опять замолчал. Маркел немного подождал, потом спросил:

– И шахмата сгорела, да?

Савва еще помолчал и продолжил:

– Я стою, смотрю на печку. А Бельский опять говорит: «Гадость какая! Белый цесарь! Как бы какого колдовства на нем не было. Ну да теперь все начисто сгорит». И постоял еще немного, после опять стал ходить взад-вперед. А после за ним пришли, и он с ними вышел. А я подошел к печи, заслонку открыл, кочережкой подсунул и достал. Вот это.

И Савва показал фигурку – обгорелую шахмату, белого цесаря, уже не только без шапки, но и почти без головы.

– Бери, – сказал Савва. – Может, тебе пригодится.

Маркел взял шахмату и стал ее рассматривать. Ничего в ней особого не было. Савва опять заговорил:

– Я, когда узнал, что это цесарь, очень напугался. Думал, а вот хватятся, начнут искать и узнают: Савва сжег царского цесаря! Значит, на царя наколдовал, порчу на него напустил, и царь от этого помер.

– Так он же тогда уже и так был мертвый, – с удивлением сказал Маркел.

– Ну, мало ли… – сердито сказал Савва. – Стали бы там разбираться! А сказали бы: раз сжег, так виноват, спустить с него, с пса, шкуру, посадить его на кол и сверху варом обварить! Ну, и что там у вас еще? А так отдал, и все!

– И все? – переспросил Маркел.

– Ну, не совсем, – ответил Савва. – Я же уже один раз промолчал, когда была эта беда с царевичем. А теперь еще с царем и я опять молчи?

Маркел смотрел на Савву. Савва улыбался. Маркел спросил:

– А про Степана ты что говорил? Так просто?

– Нет, не просто, – сказал Савва. – Они и вправду сейчас ходят, хватают всех подряд. Но ты об этой не думай, я тебя выведу. Это же наша служба – ходить по всему дворцу и днем и ночью. Да я, если будет надо, через дымоход тебя вытащу.

– Тогда чего сидим? – сказал Маркел. – Пошли. – И встал. И, убирая белого цесаря в пояс, прибавил: – Вещица забавная. Может, и вправду сгодится.

Савва на это только усмехнулся, но вслух ничего не ответил, открыл дверь и первым вышел из чулана. За ним вышел Маркел.

Да, и еще вот что: перед тем, как выйти, Савва обломил лучину, и теперь они были со светом, идти стало легче. Но Савва почти сразу же сказал, что надо идти низом, через склепы, так оно будет надежнее. Они так и сделали – спустились вниз и пошли по этим самым склепам, то есть по каменным подвалам, где было очень тесно и дышать почти что нечем. Да и лучина там почти не светила. Зато и в самом деле, сколько они шли, никого не встретили. Только иногда Маркел видел крыс. Крысы были здоровенные.

– На царских-то хлебах! – сказал про них Савва.

А больше ничего не говорил. Там они шли еще немало. Потом Савва вдруг остановился, повернулся к Маркелу и сказал:

– Только, если вдруг начнут тебя допытывать, где ты ее взял, говори, что сам в золе нашел.

Маркел пообещал сказать. Савва пошел дальше. А Маркел подумал: ну и скажет он, а кто в это поверит? Ведь сразу спросят: как ты попал в царские покои, кто тебя туда впустил, Савва, что ли? А пройдя еще немного, Маркел подумал уже вот о чем: ну и что, что Бельский приказал сжечь шахмату?! Да он на расспросе так и скажет: я подумал, вдруг на нее порча напущена, вот и велел ее сжечь. А если бы шахмата не обгорела и у нее в короне и в самом деле нашлось зелье, Бельский опять бы сказал: я так сразу и подумал, что она ядовитая, слава Богу, что ее сожгли, и он опять будет прав. Вот только если бы… И тут Маркел крепко задумался… Вот если бы кто сказал: да, там было зелье, и его туда велел вложить Бельский, вот это было бы да! Но только кто такое скажет? Только тот, кто эту шахмату точил и знает, в чем ее секрет. То есть вот к кому надо идти – к тому точильщику Жонкину! Только он может сказать наверняка, было в шапке зелье или не было. И вот если он скажет, что было и что оно там было потому, что так велел Бельский… Да только зачем это Жонкину? Он сумасшедший, что ли, брать на себя такое? Или, может…

• Предыдущая
• 36/59
• Следующая