Железный Сокол Гардарики - Свержин Владимир Игоревич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/87
• Следующая

– Не-а, – мотнул головой недобрый молодец. – Сотник велел привести вас на забаву подивиться да ждать тут, когда сам он объявится.

Между тем на каменный помост два опричника под руки втащили немолодого статного мужчину в рваном, грязном рубище. Тело его было покрыто кровоподтеками, седая борода торчала клочьями, и все же через маску страдания на лице ясно просматривалось выражение гордое и несгибаемое. Молодая палаческая поросль втащила к месту предстоящей казни раскаленную жаровню и с деловым видом замерла по обе стороны ее. Душегуб-наставник взял лежащие тут же клещи и положил их на красноватые уголья. Я опустил глаза, не в силах дальше следить за предстоящей расправой.

– Не поворачивайте головы, – раздался за моей спиной тихий голос, едва различимый за воплями и стонами умирающих.

Больше всего в эту секунду мне хотелось как раз повернуть голову. За спиной, вне всякого сомнения, находилась моя ночная гостья.

– Вы едете к Новгороду вместе с Генрихом Штаденом, – продолжила Софья.

– Да, – едва слышно согласился я.

– Не верьте ему, он страшный человек.

– Это верно.

– Рада, что вы понимаете меня. – Она замолчала и мгновение спустя продолжила: – Стало быть, поймете и в другом. Ночью – это был сон. Забудьте и никогда никому о нем не говорите. Особенно вашему дяде. Так будет лучше и для вас, и для меня.

– Я… – Мои слова заглушил нечеловеческий вой отчаяния, и в воздухе смрадно запахло паленым мясом.

– Водой окати, – гаркнул с эшафота палач.

– Лютует, байстрючье семя, – разъяренной коброй прошипела Софья.

– Палач? – уточнил я.

– Ивашка, вылупок Телепнева-Оболенского. Оттого-то прямой крови боится. Недаром мономашья шапка от него ушла!

Голос смолк. Я обернулся, почувствовав движение за спиной. Женщина исчезла так же внезапно, как появилась. Перед моими глазами плыла однообразная масса бородатых лиц, пялящихся на жуткую казнь. Лишь краем глаза я увидел, как удаляется от места казни, проталкиваясь сквозь толпу, какой-то паренек в бараньей шапке.

– О, а вот и сотник, – раздался над головой зычный голос моего конвоира.

Штаден быстро шел, разрезая толпу, молча пятившуюся при его приближении.

– Вы здесь?

– Где же еще? Разве не по вашему повелению этот детинушка приволок меня сюда?

– Все верно, – кивнул Генрих. – Ну, как вам нравится то, что вы видите?

– Неуместная шутка, – оскорбился я.

– Какие уж тут шутки. Как вы полагаете, кто сей несчастный, коего сейчас рвут на части каленым железом?

– Не имею представления.

– Я вам скажу. Его имя – князь Воротынский. До недавних пор этот доблестный воин считался первейшим из московитских воевод. Ныне же – глядите сами.

– Царь уличил его в измене?

– Уличил. Только измены не было и в помине. Я сам участвовал в допросах и готов поклясться на Страшном Суде, что все, в чем обвиняют заговорщиков, – ложь. Царь попросту устрашился знаменитого полководца и оттого послал его на смерть. После очередной победы князь вернулся в Москву и вдруг узнал, что умышлял извести своего государя. Но поскольку ни о каких предуготовлениях к военному мятежу и под пытками выведано не было, в чем я могу вам поручиться, Малюта объявил царю, что этот старый медведь хотел сгубить его ворожбой. Догадайтесь, кто в том злом умысле князю Воротынскому был первый советчик?

– Якоб Гернель?

– Именно так. Полагаю, теперь у вас нет вопросов о том, что побуждает меня страшиться как за свою судьбу, так и за вашу. Ведь если такое происходит с первейшими, то какова цена наших жизней? А теперь уйдем отсюда, я не могу больше этого видеть!

Колокола звонили в московских церквях, и святые отцы с амвона возносили благодарственные молитвы, восхваляя милосердие Господа. Давно уже в их словах не было столько искреннего порыва, сколько в этот день. Под разухабистые песни и музыку гудошников казаки покидали Москву. С радостным облегчением крестились на колокольни хозяева лабазов, а мужья, глядевшие вслед обозу, кряхтя, почесывали проклюнувшиеся рожки.

– Не журись, капитан, – успокаивал меня Лис на канале связи. – Все будет пучком. И на нашей улице перевернется грузовик с конфетами. Щас я к Байде мотнусь, растолкую ему об останкинских видениях – и к тебе. Ты, главное, за это время сам дров не наломай.

– Каких еще дров?

– Преимущественно деревянных. А то ж тебя на минуту оставь – ты если не в застенок угодишь, так под… избушку попадешь.

– Ты сам будь осторожен. Джанибек, хоть и шальная голова, а храбрости и воинской сноровки ему не занимать. К тому же сколько у него людей – одному Богу известно.

– Утри слезу, – осадил меня Лис. – Я уже обо всем позаботился. Тут давеча котейка за рыбкой прибегал. Я ему слово ласковое на ухо шепнул. А потому ждет мурзу пиковый интерес, и чует мое сердце, шо скоро таки дождется.

Лис гарцевал на своем чистокровном английском скакуне впереди растянувшегося на полверсты обоза, с трудом сдерживая резвость застоявшегося коня.

– А вот интересно, – начал Сергей, переводя тему. – Если местный пахан Иван Васильевич Рюрикович, откликающийся на погонялово Грозный, знал, что конвой по дороге бомбанут, неужто он и впрямь загрузил его матценностями по полной? Штрудель напел, шо тут тебе и золотая казна, и меха, и всего, чего хошь, по три порции на каждое рыло.

– Да, – согласился я. – Здешний царь не слишком похож на председателя благотворительного общества.

– Мо-ло-дец! Секешь на лету. Буквально летучий секатор. Но я тебе вот шо скажу. Мы с хлопцами сундуки когда на возы грузили – чуть руки себе не поотрывали. Сомневаюсь я, чтобы царь туда банально кирпичей напихал.

– Да, кстати, – перебил я друга. – Мне тут госпожа Скуратова обмолвилась, будто бы Иван Грозный, как это она сказала: «вылупок Телепнева-Оболенского».

– Ай-ай-ай. Нехорошо сказала, но, по сути, верно. Когда царь Василий III женился на евойной матери, был он уже на излете, и потому, как ни тужился, с потомством у него выходил напряг. Так бы и остался трон без наследника, но тут князь Иван Овчина Телепнев-Оболенский решил грудью полежать за царя и, как мы видим, не посрамил отечества.

– Но, – вспоминая сеанс связи с базой, начал я, – кажется, у Василия III был еще сын от первой жены.

– И все-то он знает! – восхитился Лис. – Да. Ходили такие слухи. Помнится, когда я, прогуливая школьные уроки истории, читал Костомарова, наткнулся как-то на утверждение, что отринутый царевич выжил и стал известным разбойником Кудеяром.

– То есть получается, что Баренс решил короновать разбойника с большой дороги?

– Капитан, не делай большие глаза. Жизнь полна импровизации. Ща… А ну-ка по-быстрому разубеди меня. Это выходит, что Баренс для него шапку Мономаха тиснул? Ну, это он лоханулся. Кудеяр уже хрен-зна когда ласты склеил.

– Стой! Стой! – послышалось впереди колонны.

– Ох не ко времени мы братву помянули! Шо-то я не видел поблизости знака «дорожные работы»!

Он поднял глаза, демонстрируя мне дорогу перед собой. Там, выставив сучковатые ветви, точно оленьи рога, красовался глухой завал.

• Предыдущая
• 36/87
• Следующая