Сестра милосердия - Воронова Мария - Страница 22

• Предыдущая
• 22/72
• Следующая

Один немолодой боец пришел в себя и попросил пить. Ему нельзя было, как раненному в живот, но Элеонора подумала: зачем к мучениям умирающего добавлять еще и жажду, – поэтому дала ему несколько глотков.

Это ее враги. Но она обещала Калинину позаботиться о них и останется с ними до конца.

Она проверила свои запасы. Калинин оставил немного морфия на самый крайний случай и несколько бинтов. Это все, чем она располагает.

Но какая все же страшная тишина…

Когда же белогвардейцы наконец займут город? Скорее бы уж нашли ее саму и ее подопечных, любая определенность лучше этой томительной неизвестности.

Тут земля словно бы глубоко вздохнула.

Элеонора не успела понять, в чем дело, как раздался новый глухой удар, и со стены с оглушительным звоном упал медный таз для варенья.

Артиллерия, поняла Элеонора. Но зачем?

Здесь они были в относительной безопасности. Только если прямое попадание…

Она поднялась в холл. Хрустальная люстра под высоким сводчатым потолком раскачивалась и тревожно звенела, подвески падали с нее, будто летний дождь.

Элеонора с трудом толкнула тяжелую дубовую дверь и выглянула на улицу. Там бежали люди с окаменевшими от страха лицами. Совсем близко что-то тяжело свистнуло, и она увидела, будто в замедленном сне, как верхушка клена падает на землю, взмахнув красными листьями, словно огненным крылом.

– Сюда, скорее сюда! – изо всех сил крикнула она и замахала руками. – Господа, пожалуйте, по лестнице вниз. Места хватит!

Всего во дворце нашли убежище человек сорок, большей частью женщины с детьми. Элеонора усадила их, повторяя, что здесь они в безопасности, и как бы ни был страшен артиллерийский огонь, долго он не продлится.

Элеонора боялась духоты и открыла все заслонки в плитах. Архитектор должен был предусмотреть, что в кухне постоянно горят плиты и работает много людей, и спроектировать хорошую вентиляцию.

Запас воды был, слава богу, достаточным, полный бак литров на восемьдесят. Судя по тому, что вода немного затхлая, наполнен он давно, но привередничать нечего.

– Во утюжат! – вдруг негромко сказал пожилой раненый. – Но ты не бойся, дочка. Снаряд два раза в одну воронку не попадает.

– Да, один и тот же снаряд в одну и ту же воронку…

– Видишь, ты сама все знаешь, – засмеялся раненый и тут же поморщился от боли.

– Лежите тихонько, – посоветовала Элеонора и снова поднесла к его губам кружку с водой.

Сознание, что она ничем не может помочь раненым, было очень тягостным. Как там говорил Костров? Тяжело умирать в одиночестве. По крайней мере, эти раненые, если хоть ненадолго придут в себя, увидят свою сестру милосердия и не поймут, что их оставили погибать.

Странно было думать, что отсюда рукой подать до широкой дубовой аллеи, где воспитанницы всегда кормили белочек.

Всего несколько десятков метров, и четыре года назад… Солнечный осенний день, опавшие листья покрывают землю охряным ковром, а старые дубы причудливо сплетают свои узловатые ветви…

Элеонора поднимает с земли веточку и заглядывается, какие красивые желуди… Блестящие коричневые бочки и уютные шершавые шапочки. Она вспоминает, как в младших классах они с задушевной подругой Анечкой Яворской сотворили целый мир из желудевых человечков и упоенно играли в свою сказочную страну, пока классная дама не выбросила безжалостно «этот мусор». А потом Анечка умерла от туберкулеза, и больше у Элеоноры не было близких подруг.

Белки в этой аллее совсем ручные, достаточно было положить на ладонь орешек (наставницы специально раздавали им орешки перед прогулкой) и протянуть руку к стволу дуба. Несколько секунд ожидания, и по старой, в трещинах коре деловито спускается белка. Смешно поводит носом, неуловимым движением хватает орех и карабкается вверх.

Пройдя по этой аллее и неохотно расставшись с белками, воспитанницы попадали в парк Екатерининского дворца.

Гулять по его дорожкам было увлекательно и невозможно таинственно!

Элеонора улыбнулась, вспомнив себя в то время. Она жила, будто в предчувствии чуда, и была влюблена в мир.

Воспитанницы гуляли чинно, парами. Встречая кого-то из обитателей дворца, девочки делали реверанс. Мужчины отвечали обычно коротким кивком, а дамы милостиво улыбались.

Иногда на дорожке появлялись всадники, классные дамы окликали воспитанниц, требуя посторониться, а наездники сбавляли скорость и аккуратно проезжали мимо.

Так Элеоноре случилось встретить одного из молодых великих князей. В парадном мундире, на прекрасном вороном коне, он очень медленным шагом миновал строй воспитанниц, улыбаясь и шутливо отдавая девушкам честь.

Потом сразу перешел в галоп, и Элеонору поразила непринужденная грация, с которой он держался в седле, человек и конь, казалось, составляли единое существо.

И она по уши влюбилась, нет, не в князя, а в саму эту царственную посадку, в мундир с эполетами и немножечко в красоту придворных дам…

Как же счастлива она была тогда, да и потом, когда полюбила Алексея Ланского. Пусть он оказался недостойным человеком, но сердце ее билось тогда в полную силу, а помыслы были чистыми и самоотверженными. Этого ощущения чуда у нее никто не отнимет!

Может быть, если она останется жива, Господь сподобит ее полюбить снова…

Впрочем, и то и другое маловероятно, подумала она, ощутив, как мощные стены вздрогнули. Снаряд разорвался совсем близко.

Но все же без любви человек словно наполовину мертв. После унизительного поступка Ланского она и считала себя наполовину мертвой. А вдруг это не так? Вдруг сердце еще способно возродиться? Пусть это будет любовь без взаимности…

Новый взрыв напомнил ей, что сейчас не самое подходящее время мечтать о любви.

Она предложила отвести детей в погреб, там безопаснее. Дала всем воды. К сожалению, в шкафах не нашлось совершенно никакой еды, и у беженцев тоже ничего с собой не было. Элеонора прикинула, что ее запаса хватит, только чтобы один раз накормить детей, но пока никто не просил есть.

Осторожно поднялась разведать обстановку. Люстра в холле лежала на полу, во входной двери зияла огромная дыра, очевидно, пробитая осколком. Элеонора выглянула. Людей не было видно, ни мертвых, ни живых.

Снова наступила тишина. Она медлила, стоя в посеченном артобстрелом холле.

Вдруг вспомнила, что хозяин этого дома был расстрелян чекистами в январе в ответ на убийство в Германии каких-то видных коммунистов, она не запомнила их имен. В затерянном где-то городке Алапаевске шестью месяцами раньше погиб его сын. Ксения Михайловна рассказывала ей об этом удивительном молодом человеке, которого красные готовы были отпустить, подпиши он только отказ от отца. Но юноша не пошел на это унижение и после ссылки и тюрьмы был сброшен в шахту вместе с другими членами царской семьи.

Почти никого из блестящих кавалергардов и прекрасных дам, которых она встречала на прогулках в Царском Селе, не осталось среди живых.

Чудесный мир, в котором она готовилась жить, безжалостно уничтожен мрачной и грязной силой, вырвавшейся, кажется, из самого ада.

Эта сила принесла много горя, но пришло время, и она отступает. Россия возродится… Не сразу, нет. Предстоит много труда, но, одолев большевиков, они одолеют и все остальное – разруху, голод, болезни.

Она прислушалась. Тишина. Кажется, артиллерийская дуэль кончилась, значит, скоро наши войдут в город.

Ее вдруг испугала предстоящая встреча. Удастся ли отстоять ее раненых? Какое решение примут разгоряченные боем офицеры? Вдруг они, зная о чудовищной жестокости красных, тоже не склонны щадить их?

Ирония состоит в том, что ей придется защищать своих врагов, возможно, ценой собственной жизни. Странно, несправедливо, но другого пути нет.

– Спаситель мой, – прошептала она, – Ты положил душу свою, дабы спасти нас, Ты заповедал и нам полагать души свои за други наша и за ближних наша. Радостно иду я исполнить святую волю Твою и положить жизнь свою за царя и отечество. Вооружи мя крепостью и мужеством на одоление врагов наших и даруй мне умереть с твердой верой и надеждой вечной жизни в Царствии Твоем. Мати Божья, сохрани меня под покровом Твоим. Аминь. Господи сил, с нами буди, иного бо разве Тебе помощника в скорбех не имамы…

• Предыдущая
• 22/72
• Следующая