Сестра милосердия - Воронова Мария - Страница 46
- Предыдущая
- 46/72
- Следующая
Теперь трудно было представить, что любовь к Алексею действительно жила в ее сердце, заставляя то обмирать от восторга, то падать в бездну отчаяния. Какими глупыми казались сейчас ее тогдашние переживания! А может быть, то, что произошло с ней во время ареста, это наказание за грех? По крайней мере, логично: не берегла своей невинности, так и получи. А раз это заслуженное наказание, то его нужно с благодарностью принять, вот и все.
– Мне было с ним так скучно, что я поступилась принципами и нашла ему работу переводчика, лишь бы он только отвязался! Удивительно пустой человек.
По длинной паузе Элеонора поняла, что от нее ждут какого-то ответа.
– Вероятно, вы правы.
– Я решила, что любовь вообще не для меня. Одиночество – вот настоящая свобода. А тут вдруг Костров! – Катерина засмеялась.
– Скажите, а он знал? – вдруг спросила Элеонора и тут же рассердилась на себя за неуместное любопытство.
– Знал. Он состоял в одном кружке с моей спасительницей. С тех пор прошло почти десять лет, тогда Сергей был совсем молодым парнем, но именно он набрался мужества поговорить со мной. Моя спасительница очень хорошая и добрая женщина, но она была старой девой и ничего не понимала в половых отношениях. Только теоретически знала, что это ужасно. А Костров объяснил мне все как есть, благодаря тому разговору я не возненавидела всех мужчин на свете и, что еще важнее, не возненавидела саму себя. Поэтому я не понаслышке знаю, как это важно – говорить.
– А дальше?
– А что дальше? Я тогда была для него ребенком. Когда выросла, стала надежным товарищем. Много всего нам пришлось пережить… Он же долго подпольщиком был, а я у него связной. Считай, он мне жизнь свою доверил. И я не подвела, – улыбнулась Катерина, – я думала, что он хоть и прекрасный человек, но все же мужчина и не чужд мужских предрассудков. Раз он обо мне такое знает, то я для него бракованный товар, порченое яблочко. Товарищ – да, а как женщина просто не существую. Как говорил князь Андрей, падшую женщину нужно поднять, но почему именно я должен это делать?
Элеоноре стало стыдно. Она всегда считала Катерину невежественной особой, а главное, сама прочла роман только месяц назад.
– Одно время я думала, что Сергей в тебя влюблен. Даже ревновала, что ли, – улыбнулась собеседница, – но ты мне все равно нравилась!
Катерина вдруг поцеловала Элеонору. Все же главное качество большевиков – бесцеремонность. Они никогда не спрашивают, нравятся тебе их действия или нет.
– А оказалось, Сергей давно меня любит, но боялся сказать. Думал, я соглашусь из ложного чувства долга или попрошу перевода в другой город, если откажу… В общем, так бы и не признался, не разругайся мы насмерть по политическим вопросам. Орали-орали и не заметили, как стали целоваться! Ах, Элеонора, как хорошо, что мы с тобой поговорили, – Катерина засмеялась и легонько боднула ее в плечо, – у меня так на душе спокойно стало, не описать словами! Счастье, оно тоже требует выхода.
– Я очень рада за вас с Сергеем Антоновичем и желаю вам оставаться такими же счастливыми, как сейчас. Хоть вы и атеисты, но я буду молиться за вас.
– Спасибо… Но я должна тебе признаться, – вдруг тихо сказала Катя, – когда с девушкой происходит то, что случилось со мной, что-то умирает навсегда. Я даже не знаю, что это такое, но что-то очень хорошее. И я боюсь, что этого Сергею будет не хватать больше, чем мне…
Повинуясь внезапному порыву, Элеонора обняла парторга и провела ладонью по ее мягким волосам.
– Вы справитесь, – прошептала она.
От сочувствия она почти забыла о своей беде. Не то чтобы стало легче узнать, что она не одинока, но по крайней мере Элеонора поняла, что отчаиваться стыдно.
Стоял прекрасный весенний день, солнце, редкий гость, заливало двор-колодец и обычно темную комнатку Элеоноры. В такую погоду стыдно сидеть без дела, и она решила помыть окно. Две недели назад она делала генеральную уборку перед Ппасхой, но на стеклах уже осела городская копоть.
Стоя на подоконнике, она терла створку старой газетой и с удовольствием слушала, как та скрипит по чистому стеклу. То ли солнечные лучи были виноваты, то ли весенний воздух, то ли приятная работа, но Элеонора вдруг поймала себя на том, что напевает какой-то простенький мотив.
Хороший денек и радость на душе… Взглянув вниз, она вдруг увидела знакомую фигуру. Присмотрелась – неужели Саша? Привыкшее к плохим новостям сердце екнуло, но сегодня был такой особенный день, что Элеонора забыла о приличиях и окликнула подругу, перегнувшись через подоконник.
Саша помахала ей, Элеонора послала воздушный поцелуй и побежала открывать дверь.
Ждать пришлось очень долго, Саша поднималась медленно и с сильной одышкой. Услышав ее тяжелое дыхание, Элеонора выругала себя за несообразительность – надо было спуститься на улицу.
Подруга выглядела очень плохо. Далекому от медицины человеку могло бы показаться, что Саша пополнела, но Элеонора видела, что это отеки, а на самом деле женщина истощена. Немудрено, ведь почти всю беременность она провела впроголодь.
– Сашенька, какой приятный сюрприз, – улыбнулась она, пропуская подругу, – только тебе, наверное, уже тяжело совершать такие путешествия? Ты бы позвонила мне на службу, я бы сама с большой радостью тебя навестила.
Саша только покачала головой.
– Прости, у меня тут кавардак. Садись, отдыхай, я сейчас все уберу. Может быть, хочешь прилечь?
Подруга жестом остановила ее. Стул в комнате был один, и Элеонора устроилась у Саши в ногах, на краешке своего матраса.
– Я должна тебе сказать одну важную вещь, – сказала Саша медленно, – это очень важно. Мне скоро рожать, и я чувствую, что непременно умру.
– Саша, какой вздор! Ты родишь здорового малыша и останешься жива. Это обычные страхи беременных женщин, и пройдет совсем немного времени, как ты над ними посмеешься.
Подруга мягко улыбнулась в ответ:
– Милая, ты забываешь, что у меня есть опыт. Ни с Ванечкой, ни с Соней я не думала ничего подобного.
– Тогда время другое было. Никто не голодал. Совершенно естественно, что в этот раз беременность не могла протекать так же безмятежно, как раньше. Организм истощен, вот тебе и приходит в голову бог знает что! Ты здоровая крепкая женщина, все будет прекрасно.
– Дай бог, конечно, но я все же должна тебе признаться. Не хочу с таким грехом на совести новую душу на свет пускать, – голос Саши дрогнул, а глаза наполнились слезами. Элеонора ничего не сказала, только обняла ее колени. Почему она никогда не находит нужных слов? Ни в последнем разговоре с Катериной, ни сейчас.
Саша похлопала ее по плечу. Неожиданно показалось, что вернулось прошлое, и она снова юная смолянка, вдруг оказавшаяся в пугающем и завораживающем мире операционной, а Саша – ее заботливая наставница.
– Милая моя девочка, – произнесла Саша грустно, – ты льнешь ко мне, а я не имею права на твою ласку. Это же я донесла на тебя…
Элеоноре очень хотелось, чтобы эти слова никогда не были сказаны. О предательстве Саши она догадалась бы сама, если бы строго-настрого не запретила себе думать о том, кто сдал ее и Архангельских. В сущности, у нее было так мало близких людей, что, кроме Саши, и подозревать-то некого… И все же очень грустно об этом узнать.
– Ничего, – тихо сказала она, не меняя позы, – ничего.
– Ты не прогонишь меня?
– Бог с тобой, нет! Сейчас такое время…
– Милая моя! – Саша заговорила горячо и быстро. – Если бы ты знала, как тяжело мне досталось счастье! Столько лет любить украдкой, втихомолку! Знать, что мы ничего плохого не делаем, и каждую минуту ждать презрения и позора… Делать вид на людях, что мы едва знакомы, и расставаться каждый вечер… Мы любили друг друга больше лет, чем вместе провели ночей! И тут вдруг такой поворот, когда я уже перестала надеяться. Эля, я ведь просто человек и просто хотела жить!
Элеонора кивнула. Люди склонны персонифицировать зло, назначать главного злодея и возлагать на него ответственность за все творящиеся вокруг безобразия. А может быть, все гораздо проще? Может быть, Ленин, Маркс и кто там еще не так уж виноваты? Они указывают цель, а пулю выпускают просто люди, которые просто хотят жить…
- Предыдущая
- 46/72
- Следующая
