Избранное - Григорьев Николай Федорович - Страница 37

отыщется, некуда ему деться... Чертеж - это мелочь. Я вам покажу

кое-что позначительнее...

И он бережно выставил на стол скульптуру под чехлом - маленькую,

размером она не превышала настольную лампу. Снял чехольчик и отступил

на шаг: глядите, мол.

Домокуров всмотрелся:

- Ленин!

Глиняная, серо-зеленого цвета статуэтка, необожженная и кое-где

уже скрошившаяся. Но как выразителен образ Владимира Ильича!

Оба теперь сидели на одном стуле, плечом к плечу. Скульптор

задумчиво поворачивал статуэтку то одной стороной, то другой.

И скупо, как бы через силу, время от времени произносил два-три

слова.

Он, Евсеев, ночью потянулся к глине... Это была самая глухая,

траурная ночь над Советской страной. Люди плакали. Сил не было

заснуть.

"Как же мы проснемся наутро без Ленина?" Эта мысль не умещалась

ни у кого в голове...

- А я лепил... - прошептал Евсеев. - Это было мое надгробное

слово Ильичу.

Скульптор поднялся.

- А теперь взгляните на этюд отсюда. Вот в этом ракурсе.

Домокуров, встав со стула, посмотрел из-под руки скульптора, и в

статуэтке внезапно открылись ему новые черты.

- Сергей Александрович, а ведь статуэтка мне знакома. Где я мог

ее видеть?

Евсеев улыбнулся:

- Не скажу. Догадайтесь!

И Домокуров догадался.

Маленькая вещица имела хотя и неполное, но несомненное сходство с

монументальной фигурой на площади у Финляндского вокзала.

- А вот здесь... - и Евсеев широким жестом пригласил Домокурова

осмотреться, - я лепил фигуру для памятника в полном масштабе - двух

сажен высотой.

Домокуров был озадачен. Помещение просторное, но даже до потолка

не будет двух саженей.

- Как же вы, Сергей Александрович, здесь поместились с работой?

Евсеев браво вскинул голову. Потом опустил руки в обширные

карманы блузы и показал головой вниз:

- Очень просто, через проруб! Два этажа соединили в один.

Домокуров с интересом выслушал подробности.

На полу нижнего этажа была установлена массивная металлическая

площадка. На роликах. Скульптор мог поворачивать ее как ему удобно для

работы. А чтобы многопудовая масса глины, нарастая, не обвалилась,

лепка происходила на кованом каркасе. И по мере того как дело

двигалось, скульптуру обносили со всех сторон деревянными лесами,

точно такими как при постройке зданий.

Внизу рабочие разминали сухую глину, замачивали ее в бадье, при

помощи лебедки подавали на леса.

Это специальная глина. Добывается у Пулковских высот близ

Ленинграда. Свободная от примесей, очень пластична, то есть вязка,

послушна в руках, а при высыхании не растрескивается. Пулковская глина

известна каждому скульптору.

А вот и другие принадлежности работы...

- Окоренок, - сказал Евсеев.

Сергей Иванович увидел половину распиленного поперек бочонка. Это

как бы чаша с водой. Во время работы скульптор окунает в чашу руки.

Есть и молоток, деревянный, с широким торцом, для утрамбовки

накладываемой на каркас глины.

Наконец, стеки. Это легкие звонкие палочки. Скульптору они нужны

для выработки деталей лица, рук, костюма.

x x x

Однако самое интересное в рассказе Евсеева было впереди.

Образ Ленина... Гений пролетарской революции... Как же воплотить

его? Никаких образцов. Во всем мире нет монументального памятника,

воздвигнутого революционеру. Значит, изобретай, надейся только на

удачу.

Щуко и Гельфрейх разрабатывали архитектурную часть памятника. Но

даже эти видные зодчие не отважились спроектировать фигуру Ленина по

своему усмотрению. Они настежь распахнули двери мастерской, призвали

на помощь людей, знавших Ильича лично, - его соратников по

революционной борьбе, учеников.

Побывал в мастерской Михаил Иванович Калинин, приезжала Надежда

Константиновна Крупская. Оба рассказывали о Ленине.

А старые питерцы по вечерам набивались к порогу скульптора

толпами.

Путиловский слесарь, клепальщик с судостроительного, и ткач, и

булочник, и железнодорожный машинист - множество рабочих приобщилось в

эти дни к искусству ваяния.

Вначале только уважительно глядели, как под пальцами скульптора

словно бы оживает глина, а потом порадовали его и толковыми советами.

- Кстати... - и Сергей Александрович притронулся к плечу

Домокурова, как бы требуя особенного внимания к дальнейшему. - Вот

бывает так: лепишь, лепишь, а для полноты образа, чувствуешь, чего-то

недостает. Начинаешь искать это "нечто" - ощупью, наугад. Рождается

одна деталь, другая, третья... но чувствуешь - не то, все не то.

Ужасно это мучительное ощущение - бесплодность, хоть бросай работу.

Когда лепил Ленина, - продолжал скульптор, - не получалась правая

рука. Ну никак. Жест вялый, невыразительный... А ведь Ильич на площади

был счастлив встречей с дорогим его сердцу питерским пролетариатом. А

речь его - это же призыв к историческому перевороту в судьбах

человечества!

Евсеев, разволновавшись от воспоминаний, пошел вышагивать по

комнате. Внезапно остановился:

- Дайте вашу руку.

Сергей Иванович протянул правую, стараясь воспроизвести положение

руки на памятнике.

- Так, - сказал Евсеев, - похоже. Но главное не уловили. Сложите

пальцы дощечкой, а большой оттопырьте. - И он, схватив ладонь

Домокурова, резко скосил ее вниз. - Вот этот энергичный ленинский

жест! Я уловил его здесь, у одного из рабочих, который заговорил со

мной, - о чем, уже не помню. И меня как осенило.

Появился Щуко. Владимир Алексеевич несколько раз заставлял

рабочего воспроизводить этот жест - такой скупой и вместе с тем

удивительно полновесный.

"Великолепно, великолепно, - шумно радовался академик, -

наконец-то решение найдено. Именно так надо поставить руку и никак

иначе!"

Не менее счастлив был и сам рабочий. Он много раз слышал Ленина

на митингах и незаметно для себя перенял жесты Ильича, которые,

врезавшись в память, стали его собственными жестами.

x x x

У выхода из мастерской стоял объемистый деревянный ларь. В нем -

сухая глина.

Домокуров придержал шаг и вопросительно взглянул на Евсеева.

- Да, это та самая, - кивнул скульптор. - Рассыпана после того,

как была отлита гипсовая форма... Правда, не вся - ларь с тех пор не

раз пополнялся... - Он пошарил в ларе. - Вот вам комочек на память! А

о чертеже не беспокойтесь, - напомнил Евсеев. - Вот выберу время...

- Сергей Александрович, а от кого вы получили чертеж?

- О, это я отлично помню! - оживился скульптор. - Это было так.

Владимир Алексеевич Щуко забежал и, даже не садясь (он всегда такой

стремительный), облокотился о край стола и нарисовал на листке бумаги

круглую башню, а сбоку как бы два крылышка. Сказал: "Интересная

деталь, сделайте".

- А где он сам узнал про крылышки?

Лицо добрейшего Сергея Александровича стало строгим. Он даже

выдержал паузу - для внушительности:

- Помилуйте, спеша, заехал академик... Главный руководитель по

сооружению памятника... С моей стороны было бы бестактностью задавать

не относящиеся к делу вопросы. Я лепщик - и не более того.

Впрочем, Евсеев не умолчал, что он и Щуко - старинные друзья.

"А вот это кстати, что друзья", - подумал Сергей и попросил

познакомить его с академиком. Как сотрудника музея.

- Отчего же, можно... - Евсеев подкрутил усы. - Только как это