Избранное - Григорьев Николай Федорович - Страница 51

ленинский за собой.

Сергей слушал стенания старика, слушал, наконец не удержался,

прервал его:

- Прости, Федор Антонович, но думаю, дело было иначе. Фронтовики

хотели получить ленинский броневик - именно ленинский: ведь это знамя

на поле боя! А ты - ни в какую!.. И все-таки броневик вырвался от

тебя, потому что не в гараже же стоять ленинскому, когда враг у ворот!

Быков молчал, и Домокуров не мог понять, что с ним: спит или в

беспамятстве... Но Дуняша поспешно вызвала дежурную сестру, и ему

сделали укол.

А Домокуров, прощаясь, сказал, со странным ощущением, что говорит

он уже в пустое пространство:

- Федор Антонович! Ты не виноват. Ты не потерял броневик.

Ленинский броневик ушел от тебя своей героической дорогой. А тебе за

твою службу революции - честь и слава!

x x x

Трудно понять смерть человека... Пока человек дышит - уже пульс

не прощупывается, уже и приставленное к губам зеркальце не

затуманивается от последних выдохов - веришь в победу организма...

Домокуров, расстроенный, со слезами на глазах, постучался к главному

врачу больницы. Тот беспомощно развел руками:

- Ранение в голову. А на темени центр управления зрением

человека. Болезнь, по словам Федора Антоновича, долго не проявляла

себя, но он же... В своих розысках меры не знал. Вот болезнь и

развилась прогрессирующими темпами... Вы спрашиваете - выживет ли? Как

медик, могу лишь... - И врач опять развел руками.

...Домокуров работал в музее за своим столом, когда к нему

ворвалась, занеся мороз, Дуняша.

- Выжил! - вскрикнула она и задохнулась от радости. - Выжил, ура!

- И она победно взмахнула шапочкой, обдав Сергея снегом. Он вскочил

ошеломленный. В первое мгновение испугался за Дуняшу: в уме ли она?..

Но она затараторила: - По магазинам бегала, вот букетик, но разве это

цветы? Но все равно поднесу. Доктор сказал: "Кризис миновал, будет

жить. А вы идите выспитесь". Но разве тут до сна?.. Сережа! - Дуняша

обняла его и умчалась.

Сергей задумался: "А ко крыльцу ли я сейчас там буду?"

Поразмыслил - и вернулся за стол... Да только работа не пошла.

x x x

Машины двигались на предельной, разрешенной в городе, скорости.

Выборгская сторона - это северный пояс индустриального

Ленинграда. Завод здесь тесно соседствует с заводом - и на улицах

запах дыма и гари. Чахлые, неспособные покрыться здоровой листвой

деревья... 1939 год - над районом довлеет старина. Заводы построены

еще капиталистами - цехи тесные, как клетушки, никаких удобств для

рабочих. Но у Советской власти пока хватает средств лишь на то, чтобы

дать в цеха свет и воздух, разгородить их от сети приводных ремней,

опасных для работающих, шаг за шагом обновлять станочный парк...

Сюда, на Выборгскую, и устремились машины из Музея Ленина. Что же

произошло?

В штабе поисков броневика зазвонил телефон. Алексей Несторович

Штин не спеша снял трубку. Опять о каком-то броневике... Сколько их

уже было, обнадеживающих звонков!

Но на этот раз руководитель штаба насторожился. Кричали в

телефон, перехватывая друг у друга трубку, молодые голоса.

- Товарищи! - вмешался Штин в хор возбужденных голосов. - Не все

сразу!

- А мы из штаба Быкова! Его ученики!

- Опишите броневик.

Выслушав комсомольцев, Алексей Несторович тут же поднял на ноги

членов штаба.

Сели в машину. Штин, устраиваясь, развернул газету и уткнулся в

нее. Профессор Фатеев усмехнулся:

- Не притворяйтесь, дорогой. Не поверю, что в такую минуту вы

способны читать!

- А у вас, Лев Галактионович, что за молитвенник? - отпарировал

тот.

Профессор время от времени, таясь, заглядывал в потрепанную

записную книжку, но тут убрал ее в карман.

Случайные разговоры, усердное внимание к пустякам - каждый из

ехавших сдерживал волнение по-своему.

Только Быков сидел отчужденный, не разжимая губ. На нем кроме

очков была больничная повязка, которая охватывала голову и заслоняла

от света правый глаз. Когда на выбоинах мостовой машину встряхивало,

он болезненно морщился и искал руку сидевшей рядом Дуняши. Она что-то

шептала ему и иногда вкладывала в рот таблетку.

Лев Галактионович предпринял попытку развлечь больного.

- Встречаются люди, - заговорил он, - обладающие мощной силой

воли, и эта воля сламывает порой даже известные нам законы природы.

Пример: уже смерть витает над головой больного, уже организм его и вся

медицинская наука бессильны сохранить жизнь, а человек встает и

возвращается к своему делу... Или другой пример. Все вы, товарищи,

конечно, слышали про Камо. Настоящая фамилия революционера

Тер-Петросян Симон Аршакович. Легендарная личность! Изобретательный,

отважный. Камо, например, снабжал партийную кассу деньгами, которые,

случалось, среди бела дня экспроприировал у казенного транспорта,

охраняемого казаками. Однажды, когда Камо схватили и ему угрожала

смертная казнь, он притворился сумасшедшим, да так искусно повел свою

роль, что даже ученые-психиатры признали его невменяемым. А едва выйдя

на свободу, он опять взялся за свое опасное дело...

- А он умер? - спросил вдруг Быков, не поворачивая головы, но

несколько приподняв ее.

- Погиб, - ответил профессор. - Кажется, в тысяча девятьсот

двадцать втором году.

Домокуров сидел рядом с шофером, не отрывая взгляда от

спидометра.

Возгласы досады вырвались у всех, когда поперек улицы опустился

полосатый шлагбаум. Пришлось переждать, пока чумазый паровозишко, как

назло еле шевеля колесами, проследовал через улицу из одних заводских

ворот в другие.

- "Светлану" миновали, - кивнул шофер Домокурову, - теперь

недалече.

Тут Домокуров поймал себя на мысли, что он уже уверовал в

подлинность находки. Не хотелось думать иного: "Двенадцать лет поисков

- должен же быть наконец победный финиш!"

Шофер, справляясь у прохожих, высмотрел боковую улочку, и машина

мягко закачалась в неубранном снегу, пробираясь между заборами и

деревянными домиками с мезонинчиками, верандами, садовыми беседками.

Загремели цепями матерые псы и принялись облаивать машину, по

очереди передавая ее друг другу, как эстафету.

Словно и не Ленинград уже, а дачный поселок, погрузившийся в

зимнюю спячку.

Едва кончилась улочка, как на пути машины стеной встал сосновый

бор. Колоннада бронзовых стволов, и на каждом косматится настоящий,

неестественный для города лесной мох. Кроны деревьев величаво шумят

под верховым ветром, роняя пышные, как бы невесомые хлопья снега.

Изощряются в кокетливых движениях синицы, лепясь к веткам то так, то

этак, то бочком, то вниз головой. Солидно гукают округлые на морозце

красногрудые снегири...

- Товарищи! - воззвал профессор. - Я околдован... Взгляните, это

же лесная сказка! Да поверните же вы очи к природе, горожане угрюмые!

Однако никто в машине не внял приглашению полюбоваться в самом

деле великолепным сосняком, давшим имя этой городской окраине -

Сосновка. Все жаждали и готовились увидеть иное...

Машина осторожно пробиралась вперед, и вот среди сугробов

слепящей белизны резким пятном обозначился казенного вида двухэтажный

деревянный дом.

Возле дома люди. Небольшая толпа, но сразу чувствовалось: в

большом возбуждении.

Машина подъехала к крыльцу. Первым вышел, разминаясь, Лев

Галактионович, за ним - Штин и Домокуров.