Прикосновение - Маккалоу Колин - Страница 44
- Предыдущая
- 44/125
- Следующая
Сэр Эдвард и леди Уайлер покинули Кинросс-Хаус через восемь дней после рождения малышки Элеоноры. Судороги у Элизабет не возобновлялись, силы быстро возвращались к ней. Врач посоветовал счастливым родителям шесть месяцев воздерживаться от исполнения супружеских обязанностей, но обнадежил, что вторая беременность пройдет легче. Эклампсия – недуг первых беременностей.
Беспокойство у сэра Эдварда вызывала только выбранная Элизабет кормилица, поскольку у нее самой молоко так и не появилось. Выкормить малышку предстояло кузине Яшмы и Жемчужины по имени Крылышко Бабочки – ее ребенок умер примерно в то же время, когда родилась Элеонора. Но молоко китаянки?!
– Еще неизвестно, подойдет ли оно вашему ребенку, – увещевал врач. – Все расы в мире разные, и, возможно, молоко матери, принадлежащей к одной расе, не годится для ребенка, принадлежащего к другой.
Очень вас прошу, миссис Кинросс, постарайтесь найти белую кормилицу!
– Чепуха! – отвечала Элизабет, в которой вдруг проснулось шотландское упрямство. – Любое молоко – это молоко. Иначе кошки не выкармливали бы щенят, а собаки – котят. Я читала, что в Америке негритянки кормят белых младенцев. У Крылышка Бабочки молока хватит на двоих, моя Элеонора не будет голодать.
– Как вам угодно, – со вздохом сдался сэр Эдвард.
– И все-таки странные они люди, – сказал он жене в поезде по дороге в Литгоу. – Неужели Александру Кинроссу совсем нет дела до политики? Робертсон, Паркс и даже либералы, заигрывающие с рабочим классом, твердо убеждены: китайцы представляют опасность, их эмиграцию в Австралию следует пресечь. Многие требуют депортировать здешних китайцев на родину. А Кинросс строит свою империю с помощью китайцев, а его жена нанимает в кормилицы не кого-нибудь, а китаянку! Если они и впредь будут придерживаться подобных взглядов, им несдобровать.
– А я не понимаю, с какой стати, – невозмутимо возразила леди Уайлер. – Если бы Александр эксплуатировал китайцев, обращался с ними как с рабами, в его доспехах появилась бы трещина. Но он не дает ни малейшего повода вмешиваться в его дела.
– Дорогая, не все политики способны рассуждать логично.
От молока китаянки малютка Элеонора росла и крепла, никому не доставляя хлопот. В возрасте шести недель она могла проспать всю ночь, не просыпаясь, а в три месяца уже пыталась сесть.
– Да куда же ты так торопишься, резвушка? – ворковала Руби, целуя плотненькие щечки. – Идем-ка на ручки к тете Руби… Ох, Элизабет, как она напоминает мне моего нефритового котенка! Он был такой милый!
– Глаза у нее будут голубые, – предположила Элизабет, без малейшей ревности наблюдая, как Элеонора льнет к Руби. – Не синие, как у меня, но и не сероватые, как у моего отца. Яркие и в то же время светлые. А волосы, кажется, останутся черными.
– Да, – согласилась Руби, возвращая малышку матери. – И кожа будет смуглее, чем у тебя, – скорее, как у Александра. И вообще она его копия: смотри, личико овальное, а у тебя – круглое.
Глаза, о которых зашла речь, устремили на Руби совершенно осмысленный взгляд, опровергая общепринятое убеждение, что трехмесячные дети на такое не способны. Будто понимает, что говорят о ней, мелькнуло в голове у Руби. Она вынула из сумочки письмо.
– Ли прислал, – объяснила она. – Хочешь, почитаю?
– Да, пожалуйста, – попросила Элизабет, осторожно перебирая детские пальчики.
Руби прокашлялась:
– Ну, не буду утомлять тебя первыми строчками… выберу отрывки. Слушай, что он пишет: «Меня перевели в следующий класс, и у нас уже начались уроки латыни и греческого. Наш наставник, мистер Мэтьюз, – порядочный человек, который не считает нужным пускать в ход трость; в школе Проктора телесные наказания не в чести, ведь все здешние ученики – иностранцы знатного происхождения. Красивая фраза, правда? Математика мне дается легче, чем английский, значит, придется всерьез заняться английским. Мистер Мэтьюз говорит, что кого угодно может научить литературе! Для меня он составил особую программу чтения – вся английская классика, от Шекспира и Мильтона до Голдсмита, Ричардсона, Дефо и еще сотни авторов. Он считает, что читаю я еще слишком медленно, но это поправимо. Честно говоря, я больше люблю историю, только не бесконечные английские войны вроде войны Алой и Белой розы. Во всех этих крестовых походах, битвах и предательствах больше вымысла, чем чистой науки. Мне больше нравятся древние греки и римляне, которые сражались под предводительством великих полководцев и преследовали благородные цели. Для них война была наукой и искусством».
– Сколько ему сейчас? – спросила Элизабет, с улыбкой выслушав загордившуюся Руби.
– В июне будет двенадцать. – Глаза Руби влажно заблестели. – Это для меня время тянется еле-еле, а для него оно летит как на крыльях. Читать дальше?
– Да-да!
– «Это письмо я отправлю из соседней деревни, потому и пишу откровенно все, что думаю. Конечно, ни один инспектор не осмелится вскрывать наши письма, и все-таки я не уверен, что их не читает никто, кроме адресатов. Ученики здесь попадаются разные, среди них есть не только добросовестные зубрилы и благородные натуры. В младших классах я узнал, что сыновья махараджей и князей присваивают то, что им не принадлежит, а лгут так же легко, как говорят по-английски. Возможно, поэтому наставники и считают своим долгом тайком вскрывать и читать наши письма – только чтобы предотвращать опасные шалости учеников. Но письмами Александра я горжусь: он пишет умно, рассудительно и не скупится на полезные советы».
– Александр пишет ему? – удивилась Элизабет.
– Гораздо чаще, чем я. Ведь он Александр Кинросс, владелец самого прибыльного в мире золотого рудника, – безупречный советчик. Не знаю почему, но к Ли Александр привязался еще в Хилл-Энде.
– Почитай еще, – попросила Элизабет.
– «Благодаря золоту в школе мне живется легко и беззаботно. Я без смущения смотрю в глаза однокашникам, потому что подобно им могу заказывать костюмы на Сэвил-роу и платить за ложу, когда наставники возят нас в Лондон, на спектакли и оперы. Мама, как бы мне хотелось иметь твой снимок, и чтобы ты на нем была вся в драгоценностях, как настоящая русская княгиня! И конечно, папину фотографию».
– Ты исполнишь его просьбу? – спросила Элизабет.
– Конечно. А Суну давно не терпится покрасоваться перед фотографом в лучшем наряде.
– Читай дальше, Руби. Как складно он пишет!
– «Математикой я занимаюсь так успешно, что теперь беру уроки вместе с теми, кто готовится поступать в Кембридж. Мистер Мэтьюз уверяет, что у меня Ньютоново чутье, а по-моему, он просто пытается подбодрить меня. Заниматься математикой мне бы не хотелось – инженерное дело гораздо интереснее. Я хочу строить стальные машины.
Мои лучшие друзья – Али и Хусейн, сыновья персидского шаха Насреддина. Жизнь в Персии – сплошное приключение: вечно кто-нибудь покушается на жизнь шаха, но вряд ли он погибнет, его бдительно охраняют. А неудачливых убийц предают публичной казни – в назидание остальным, как говорят Али и Хусейн».
Руби отложила письмо.
– Больше там нет ничего интересного для тебя, Элизабет. Остальное предназначено только для матери, а если я начну читать, то опять расплачусь. – Подняв руки, она поправила волосы. – Как думаешь, сойду я за русскую княгиню? Само собой, в новом платье от Соваж. И в бриллиантах с рубинами.
– Хочешь, одолжу тебе ту нелепую бриллиантовую диадему, которую недавно подарил мне Александр? – спросила Элизабет. – Ты только представь – диадема! Скажи на милость, на что она мне сдалась?
– Наденешь, если с визитом в колонию явится какой-нибудь принц крови, – невозмутимо заявила Руби. – Александра наверняка пригласят полизать королевскую задницу.
– Где ты набралась такой грязи?
– Там, где выросла, дорогая Элизабет, – в сточной канаве.
Через шесть месяцев после рождения Элеоноры ее родители вернулись к исполнению супружеских обязанностей, причем Элизабет даже не скрывала, как они ее тяготят. Сбивало с толку прежде всего то, что Александр прекрасно знал, как ненавистны ей его прикосновения, и тем не менее не пренебрегал долгом. Несмотря на то что их близость превратилась в холодный, механический, не доставляющий ровным счетом никакого удовольствия акт, Александр исправно являлся в спальню к жене. Интуитивно понимая, что обсуждать эту тему с любовницей Александра не следует, чтобы не злить его, Элизабет задала вопрос ему самому:
- Предыдущая
- 44/125
- Следующая
