Выбери любимый жанр

Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение - Штрик-Штрикфельдт Вильфрид Карлович - Страница 17

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Власов в своем докладе, на основе соображений, обсужденных в наших беседах, составил очень ясный конструктивный план. Вместе с тем он заявил о своей готовности поставить себя в распоряжение своего народа в борьбе за свободу.

Набросок плана был хорош, но, увы, слишком многословен. Из моего опыта я уже знал, что «пруссакам» следует всё давать в сжатом, сухом изложении. Рённе еще прибавил, что, имея дело с нацистами, надо учесть их тщеславие и направление их интересов.

Вместе с обоими русскими офицерами я сократил и переработал доклад. Хотя Власов и отнесся насмешливо к этой работе, но он тотчас же уловил ее смысл.

И в последующие годы он остался верен себе: взгляд его был всегда направлен на целое, но он был готов признать необходимость малых уступок, если его основные принципы оставались неприкосновенными. Рённе полностью одобрил доклад в его новой форме. Он несколько раз беседовал с Власовым и сказал мне, что в случае совместной работы с русскими он отдал бы генералу Андрею Андреевичу Власову предпочтение перед всеми другими. В то время в Виннице содержался целый ряд старших русских офицеров, среди них полковник Шаповалов. Шаповалов бы прекрасный офицер и убежденный антисталинец. Ему протежировали, так как его поведение и внешний вид соответствовали типу хорошего немецкого офицера. Но он не был личностью, как Власов; а человек со всем соглашающийся не был бы хорош ни для нас, ни для русских. Я упоминаю Шаповалова потому, что я считал важным, чтобы во главе Русского Освободительного Движения стояла сильная и независимая личность. Необходимым условием для успешного союза была готовность искренне сотрудничать с немецкой армией, но не соглашаться следовать немецкой указке. Я не хочу обвинить Шаповалова в такой тенденции, но, по моему убеждению, только Власов обладал качествами, при которых и немецкие, и русские интересы были бы соблюдены.

Политика «малых шагов»

Мы сочли личным успехом Гелена (основавшего свои предложения на докладе Власова), что Гитлер дал ОКХ полномочия на разработку и рассылку директив по оплате «хиви», а также относительно их положения в составе германской армии. Это означало, что ОКХ мог взять в свои руки легализацию добровольцев и «хиви». То был огромный шаг вперед.

– Теперь это дело двинулось, – сказал мне Рённе, – и это вы можете передать Власову.

– И потом все эти добровольцы должны быть подчинены Власову, – позволил я себе заметить.

– А вот этого вы пока не должны ему говорить, – ответил Рённе тоном приказа, но с лёгкой улыбкой.

Конечно, мне пришлось сказать Власову не больше того, что разрешил Рённе. Но Власов тотчас же сделал логический вывод:

– Если вы охватите всех так называемых добровольцев, – а вы говорили, что их будет сейчас 800 000 или даже целый миллион, – тогда стоит лишь передать мне 200–300 тысяч, и мы, вместе с Боярским, гарантируем вам, что мы в несколько месяцев закончим для вас войну, то есть скорее для нас…

Власов думал не так, как Рённе или Гальдер, и не так, как его немецкие друзья, он думал как русский. Ведь для него это была бы не война против внешнего врага, а борьба русских со сталинским режимом. Но сих пор вооруженная борьба русских против Сталина была невозможна, так как лишь одна сторона обладала оружием, и потому ее господству ничто не угрожало.

– Теперь они будут под угрозой! Не от вас, но от нас. Вы понимаете, конечно, Вильфрид Карлович, в чем суть, и полковник Рённе тоже понимает. Теперь, я думаю, вы должны разъяснить это и вашим начальникам.

Один из начальников, о которых говорил Власов, – начальник Генерального штаба Гальдер, – отлично понимал положение. Гальдер уже под Москвой понял, что для успешного окончания похода в Россию необходимо использовать не только военные, но и политические средства. Неоднократно пытался он убедить в этом Гитлера. Как я узнал позже от Гелена, Гальдер уже очень рано высказывал мнение, что «мы проиграем войну, если Гитлер останется глух к этим советам военных».

Прощаясь, мы с Власовым знали, что сблизились еще больше.

Дальнейшим успехом ОКХ было официальное разрешение при укомплектовании всех дивизий для восточного фронта, включая и его тыловые районы, допускать определенный процент русских и украинцев. Говорили о трех-четырех тысячах человек на дивизию и рассказывали, что Гитлер лично дал на это согласие.

Был ли это уже перелом, первый шаг к новой политике?

Приказа о включении и учете добровольцев и «хиви» сам я никогда не видел, но был свидетелем, как соответствующие указания передавались по телефону во фронтовые части.

Между тем, Рённе мобилизовал и Министерство иностранных дел; и однажды в Виннице появился бывший советник германского посольства в Москве Густав Хильгер. Я знал Хильгера с 1920 года, когда он руководил репатриацией из России немецких военнопленных, а я работал в Международном Красном Кресте. Я был рад нашей встрече и привел Хильгера к Власову, с которым он долго беседовал.

Взгляды Хильгера совпадали и с «нашими» (причем под «мы» я здесь подразумеваю не только Гелена и Рённе с «клубом», но также и наших «союзников» в ОКХ), и со взглядами Власова. Мы все верили, что создавшееся положение можно изменить в благоприятную сторону. К сожалению, мы в ОКХ не знали, что и Густав Хильгер, не имевший, пожалуй, на Западе соперников в знании людей и страны, располагавший колоссальным опытом, накопленным им за два десятка лет работы в России, не встретил никакого понимания у нацистских вождей.

* * *

По предложению Отдела пропаганды ОКВ, старший лейтенант Дюрксен (один из сотрудников Гроте) был командирован в ОКХ. Дюрксен родился в России, и, хотя он был чистокровным немцем, любил Россию, что я был рад узнать. Дюрксен зарекомендовал себя как офицер благородного образа мыслей и особенно ценным было то, что он понимал настроения и душевный склад русских людей. Он получил задание уговорить Власова подписать листовку, которую Гроте предполагал разбросать за линией фронта. Если бы эта листовка увеличила число перебежчиков, это было бы доказательством, что ОКХ и Отдел пропаганды ОКВ находятся на верном пути. А мы должны были сказать, наконец, людям по обе стороны фронта, за что им бороться.

При этом посещении Дюрксен изъявил готовность взять Власова в Берлин и поместить его в небольшом «штабе», созданном из военнопленных: они были собраны там в качестве советников ОКВ. Рённе нашел это предложение превосходным: Власов смог бы немного познакомиться с Германией, а за это время ОКХ удалось бы дальше продвинуть общее дело. Тогда можно было бы снова заняться Власовым: путь для него будет расчищен.

Рённе сказал мне, что следующим шагом вперед было бы освобождение из плена русских сотрудников этого «берлинского штаба», на основе еще разрабатываемых новых правил о «восточных добровольцах», и перевод их в состояние «полусоюзников». На этот счет он хотел сразу же договориться с генерал-майором Штифом и полковником фон Штауфенбергом, Мне разрешалось информировать об этом Власова. Казалось, таким образом, что дела начали развиваться в положительном направлении.

Рённе, еще до приезда Дюрксена, спросил Власова, готов ли он подписать обращение к Красной армии, призывающее солдат прекратить сопротивление и переходить на германскую сторону. Власов категорически отказался: как профессиональный солдат, он не мог призывать к нарушению солдатского долга.

Рённе сразу понял: Власов хотел организовать Освободительное Движение – не более, но и не менее. Рённе упрашивал всё же помочь ему. Он настаивал, что без явных успехов трудно заставить начальство согласиться на следующий шаг. Этот явный успех в глазах высшего командования был бы очевиден из роста числа перебежчиков после власовского призыва к красноармейцам.

– Они будут переходить и без моего призыва нарушить свой долг, – заметил Власов.

Но он всё же понимал, что эти «порядочные офицеры», как он называл их, в ОКХ в настоящее время не могут добиться от начальства решительных политических перемен. Пришлось бы либо вообще отказаться от наших планов, либо принять политику «малых шагов».