Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней - Томпсон Джон - Страница 28

— Одно к одному, — сказал Байнон. — Смахивает на розыгрыш, вам не кажется? Кто он такой?

Либерман пожал-плечами.

— Мальчик, который два года назад слышал мое выступление у них в университете. В Принстоне. В августе он явился ко мне и сказал, что хочет работать на меня. Не нужны ли мне помощники? Но я прибегаю к помощи только горстки старых соратников. Понимаете, должен признаться, что все мои деньги, все деньги Центра, были в «Алгемайне Виртшафтсбанке».

Байнон кивнул.

— И помещение Центра ныне стало моей квартирой — все досье, несколько письменных столов и моя кровать. Потолок пошел трещинами. Хозяин дома старается избавиться от меня. Единственный, кто мне пригодился бы из новых помощников, был бы обладатель капиталов, а не мальчик, полный живого интереса. Так что он. сам по себе направился в Сан-Пауло.

— Я бы на вашем месте не очень ему доверял.

— Это-то и пришло мне в голову, когда он разговаривал со мной. Кроме того, он был не в курсе фактов, которые излагал мне. Одного из этих эсэсовцев звали Мундт, сказал он, и он узнал о нем из моей книги. А я-то знаю, что в моей книге нет никакого Мундта. Я никогда даже не слышал о таком Мундте. Так что доверия он у меня не вызвал… И тем не менее… после того, как стихли звуки возни, после того, как я несколько раз позвал его к телефону, раздался некий звук, не очень громкий, но совершенно отчетливый, который ни с чем иным нельзя спутать: щелчок, с которым кассету из диктофона…

— Извлекают, — сказал Байнон.

— То есть, вытаскивают, да?

— Это и называется — извлекают.

— Ага, — Либерман кивнул. — Благодарю вас. Словом, кассету извлекли из диктофона. И еще одно. Наступило долгое молчание, и я тоже молчал, пытаясь сопоставить звуки ударов и возни с извлеченной кассетой. И вот в этом долгом молчании, — он многозначительно посмотрел на Байнона, — на меня из трубки хлынул поток ненависти. — Он кивнул. — Такой ненависти, с которой мне никогда не приходилось сталкиваться, даже когда Штангль в зале суда смотрел на меня. Я осознал ее столь же четко, как только что смолкнувший голос этого парня и, может быть, на меня подействовали его слова, но я был абсолютно уверен, что ненависть исходила от Менгеле. И когда телефон смолк, я не сомневался, что трубку повесил Менгеле.

Отведя глаза, он склонился вперед, поставив локти на колени; в ладони лежали сжатые в кулак пальцы другой руки.

Байнон, преисполненный скептицизма, все же с волнением наблюдал за ним.

— И что вы сделали? — спросил он.

Выпрямившись, Либерман растер руки, посмотрел на

Байнона и пожал плечами.

— Что я мог сделать, сидя в Вене в четыре часа утра? Я записал все, что мне сказал мальчик, все, что вспомнил, перечел записанное и сказал себе, что и он сумасшедший, да и я сам рехнулся. Но кто же… вынул кассету и положил трубку? Может, и не Менгеле, но кто-то там был. Позже, когда наступило утро, я позвонил Мартину Маккарти в посольство США в Бразилии; он связался с полицией Сан-Пауло, а те, в свою очередь, вышли на телефонную компанию, которая и выяснила, откуда мне звонили. Из гостиницы, откуда ночью и исчез этот мальчик. Я позвонил Пачеру и спросил его, может ли он послать запрос в Бразилию, чтобы те присмотрели за бывшими эсэсовцами — мальчик сказал, что сегодня они должны разъехаться — и хотя Пачер не рассмеялся в ответ на мою просьбу, но сказал, что нет, не может, пока не будет чего-то конкретного. Так что он не смог сказать мне, в самом ли… деле эсэсовцы уезжают, как сообщил мне мальчик. Я попытался найти немецкого прокурора, который ведет дело Менгеле, но его не оказалось на месте. Будь там Фриц Бауэр, я бы до него добрался, но нового я так и не нашел. — Он снова пожал плечами и подергал себя за мочку уха. — Так что, если мальчик был прав, они уедут из Бразилии, а его пока так и- не нашли. Его отец уже на месте и не дает покоя полиции; насколько я понимаю, он довольно решительный человек. Но сын его погиб.

Байнон сказал извиняющимся тоном:

— Сидя тут, в Вене, боюсь, я не смогу изложить подобающим образом историю о…

— Нет, нет, нет, прервал его Либерман, кладя руку Байнону на колено. — Я отнюдь йе требую от вас, чтобы вы писали на эту тему. Но вот что я хочу от вас, Сидней; думаю, что это в ваших силах и не доставит вам много хлопот. Мальчик сказал, что первое убийство должно состояться послезавтра, 16 октября. Но он не сказал, где именно. Не можете ли вы попросить вашу штаб-квартиру в Лондоне, чтобы вам прислали вырезки из других отделений вашего агентства? О людях 64–66 лет, убитых или умерших при несчастных случаях? Все случаи гибели не от естественных причин. Начиная с четверга. И только мужчин от шестидесяти четырех до шестидесяти шести лет.

Нахмурившись, Байнон водрузил на нос очки и с сомнением посмотрел на Либермана.

— Я не дурачу вас, Сидней. Мальчик был не из тех, кто мог бы пойти на это/Он пропал три недели назад, а до того регулярно писал домой и каждый раз, меняя отель, звонил.

— Готов допустить, что он, скорее всего, мертв, — сказал Байнон. — Но не могло ли случиться, что его убили просто потому, что он совал свой нос, куда не надо? Какой-нибудь молодой ревнивец, не имеющий отношения к Менгеле? Или он был ограблен и стал жертвой заурядного бандита? Его смерть ни в коей мере не доказывает, что… что нацисты составили какой-то заговор. Для чего им надо убивать людей определенного возраста?

— У него была запись. Да и с какой стати ему врать мне?

— Может, он и не врал. Запись могла и его самого ввести в заблуждение. Или, может, он неправильно понял ее суть.

Либерман набрал в грудь воздуха, выдохнул и кивнул.

— Понимаю, — сказал он. — Возможно, что и так. Это я и сам на первых порах подумал. Да порой и сейчас эти мысли приходят мне в голову. Но ведь кто-то же должен проверить — а если не я, то кто же? Если он ошибся, значит, ошибся; значит, я теряю время и надоедаю Сиднею Вайнону с пустяками. Но если он прав — значит, намечается что-то крупное, и у Менгеле есть свои резоны. И я должен найти что-то конкретное, чтобы прокурор не бегал от меня, а занялся этим делом и пресек его еще до завершения. И я хочу кое-что сказать нам, Сидней. Знаете, что?

— Что?

— В моей книге в самом деле есть Мундт, — он торжественно кивнул. — Точно там, где он и упомянул, в списке охранников Треблинки, обвиненных в жестокостях. Гауптшарфюрер СС Альфред Мундт. Я забыл его: кто в силах запомнить всех их? Досье на него очень небольшое: женщина из Риги видела как он переломил шею четырнадцати летней девочке; он лично кастрировал человека из Флориды, который готов свидетельствовать против него, если я его поймаю. Альфред Мундт. так что, если мальчик оказался прав однажды, почему бы ему не быть правым и во второй раз? Так вы сможете обеспечить мне вырезки, будьте любезны? Я был бы очень признателен.

Байнон вздохнул.

— Я посмотрю, что мне удастся сделать, — он поставил рядом свой стаканчик и вытащил блокнот и ручку. — Какие страны вы упоминали?

— Ну, мальчик говорил о Германии, Англии и Скандинавии. Также Норвегия, Швеция, Дания и Соединенные Штаты. Но, судя по тону его голоса, создавалось впечатление, что были еще какие-то иные страны, которых он не успел упомянуть. Так что вы должны так же запросить Францию и Голландию.

Поглядывая на Либермана, Байнон делал краткие заметки.

— Благодарю вас, Сидней, — сказал Либерман. — Я вам искренне благодарен. Если мне удастся что-то выяснить, вы будете первым, кто узнает об этом. То есть, не только об этом, но н обо всем.

Байнон сказал:

— Вы хоть имеете представление, сколько мужчин этого возраста умирают каждый день?

— От руки убийцы? Или при несчастных случаях, которые смахивают на убийство? — Либерман покачал головой. — Нет, не так уж много. Надеюсь, что нет. А некоторых я и сам исключу в силу их профессий.

— Что вы имеете В виду?

Либерман провел рукой по усам и взял в горсть подбородок, прижав пальцы к губам. Через мгновение он опустил руку и пожал плечами. — Ничего, — сказал он.