Приключение ваганта - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/70
• Следующая

– Тут такое дело… – начал Яков Немирич. – Да ты присядь, присядь…

Недоумевающий Андрейко аккуратно сел на край лавки, застеленной полосатым домотканым ковриком, нахохлился и притих, как воробей перед грозой. Яков Немирич обычно был грубоват с пахолками, а уж сидеть в его присутствии не осмеливался никто. Пан мнил себя высокородным шляхтичем. Он утверждал, что Немиричи происходят из древнего боярского рода. Поэтому слуги всегда снимали шапки, когда появлялся пан, и низко кланялись.

– В общем, мы отправляем Ивашку учиться во Францию, в город Париж, – продолжил Немирич. – Ему нужен верный слуга. Он поставил условие, что этим слугой должен быть только ты и никто иной. Приказывать тебе я не вправе, ты человек вольный, поэтому могу лишь просить. Тебе будет положено щедрое жалованье и прочие привилегии. Такие вот дела…

– Я не согласен! – встрепенулся Андрейко. – Ведь Ивашко будет учиться не год и не два, а я не могу оставить деда Кузьму надолго. Он ведь старенький, кто за ним присмотрит?

– Этот вопрос уже решен. Даю тебе свое шляхетное слово, что твой дед ни в чем не будет испытывать нужды.

– Позвольте, ясновельможный пан, я переговорю с дедом, – Андрейко решительно встал. – Как он скажет, так и будет.

Слова Андрейки прозвучали дерзко. Яков Немирич не привык, чтобы слуги ему противоречили. Он посмотрел на Андрейку бешеным взглядом, но тот глядел прямо в глаза пану сурово и непреклонно. Немирич даже подивился – таким он видел пахолка впервые. За то время, что Андрейко провел в скитаниях вместе с его сыном, пахолок резко повзрослел, стал каким-то другим, незнакомым.

Немирич большим усилием воли потушил ярость, которая забурлила у него в груди, и примирительно ответил:

– Быть по сему. Но я уверен, что дед Кузьма отпустит тебя в Париж. Разве не интересно посмотреть на чужие земли, узнать много нового? Это пойдет тебе только на пользу. Да и Ивашко испытывает к тебе дружеские чувства…

Андрейко молча поклонился пану и покинул его покои. А спустя час он уже беседовал с дедом Кузьмой. Выслушав внука, старик тяжело вздохнул и сказал:

– Чему быть – того не миновать. Должен признаться, разлука с тобой для меня горше полыни. Человеку преклонных лет нелегко жить на белом свете, а ежели он одинокий, то тяжело вдвойне. Но ты не волнуйся, я сдюжу. Главное в твоем положении – попытать судьбу. Вдруг она обернется к тебе своим светлым ликом. Я согласен с Яковом Немиричем – повидать чужие земли не каждый сможет. Это как панский привилегий. Тем более что ты поедешь до Парижу за чужой счет. Я уверен, что там ты построишь свою судьбу. Не век же тебе ходить в пахолках.

– Деда, я буду по тебе сильно скучать. Я… я не могу! Не поеду!

– Сможешь! И поедешь! Так решила сама Макошь. Нечего тебе, молодому, сидеть сиднем возле старого трухлявого пня. Это именно та долгая разлука с тобой, которую я прозрел во время ведания. Я ошибся, когда подумал, что твои приключения закончились на Диком поле. Оказывается, там они только начались…

Так Андрейко вместе с Ивашкой Немиричем очутились в караване генуэзского купца Гвидо Фабриано. В повозке лежала одежда паныча, съестные припасы и оружие. Деньги (золотые дукаты) на обучение, пропитание, оплату жилья и прочие расходы Ивашко носил на себе. Их зашили в широкий пояс, похожий на корсет, который находился под рубахой и плотно охватывал торс юного Немирича. Такой же пояс имел и Андрейко, только монеты в нем были серебряные – жалованье слуги за год. Так решила пани Галшка, чтобы Андрейко рассчитывал в Париже только на себя и не запускал руку в мошну паныча. Кроме того, у каждого из них был еще и кошелек с мелочью серебром – на дорожные расходы…

Открыв рот от удивления и восхищения, Андрейко смотрел на приближающиеся оборонительные стены Кафы. Караван неторопливо вползал в предместье, но глинобитные и сложенные из дикого камня убогие строения его не впечатлили. Ничего необычного, в Крыму только так и строили, по дороге он немало навидался подобных строительных «изысков», когда использовался любой подручный материал, начиная с песчаника и заканчивая кирпичами, слепленными из грязи вперемешку с соломой. Андрейку заинтриговали лишь замызганные и загорелые до черноты дети, которые не обращали никакого внимания на повозки и играли почти посреди дороги, в пыли. Вернее, его поразили не столько сами мальцы, сколько их речь, состоявшая из невообразимой смеси разных языков и наречий.

Впрочем, вскоре все разъяснилось. По мере приближения к воротам, за которыми собственно и начиналась Кафа, по сторонам дороги начали появляться мастерские и лавки, хозяевами которых были представители самых разных народов и племен. Татары большей частью шорничали – изготавливали конскую упряжь, армяне торговали всякой всячиной, русичи – в основном невольники – занимались кузнечным делом, конные стражники-аргузии следили за порядком, а другие генуэзцы занимались сбором налогов и пошлин (некоторые из них и жили в предместье, потому что в городе не хватало земли под постройки; правда, дома у генуэзцев были каменные и хорошо ухоженные). Из крохотных будок выглядывали евреи-менялы, грек-гончар деловито крутил гончарный круг, чтобы изготовить очередную поливянную миску или расписной кувшин, стучал маленьким молоточком лудильщик-алан, скорее всего, по какой-то причине сбежавший из княжества Феодоро[41], сапожник-гот тачал мягкие сапоги, турок-скорняк, совмещавший работу и торговлю, чистил мех при помощи отрубей, и земля возле его лавки была белой, словно недавно прошел снег…

Но на все это многоголосное разнообразие Андрейко посмотрел лишь мельком. Его взгляд был прикован к Кафе, о которой в Киеве ходило много разных небылиц. Киевские купцы не решались торговать с генуэзцами напрямую, а самим киевлянам побывать в Кафе можно было лишь в качестве невольника, поэтому все пользовались выдумками и слухами, чаще всего нелепыми. Масла в огонь добавляли еще и генуэзские купцы, рассказывающие разные страшилки. Впрочем, путь в Кафу, как уже успел убедиться Андрейко, и впрямь был очень опасен.

Крепостная стена Кафы, как мысленно прикинул Андрейко, высотой была не менее тридцати аршин[42]. Ее сложили из огромных тесаных камней, а перед стеной выкопали глубокий ров. Стена была с зубцами, амбразурами и многочисленными башнями. На башнях виднелись красочные гербы и какие-то надписи.

Караван Гвидо Фабриано въехал в город через главные ворота по подъемному мосту. Ворота находились рядом с небольшой крепостью и были защищены двумя мощными башнями. Над ними был искусно вырезан в камне герб с барельефом воина, скачущего на коне. В руках он держал стяг с белым крестом на красном поле. Андрейко догадался, что это герб Генуи со святым Георгием Победоносцем, покровителем генуэзцев.

Гвидо Фабриано за крепостными стенами Кафы все свои обязательства перед Ивашкой Немиричем посчитал выполненными. Он доставил его, куда требовалось, в целости и сохранности, и дальнейшая судьба киевского шляхтича купца не интересовала. Тем не менее Гвидо Фабриано счел своим долгом свести Ивашку с нужным человеком, который должен был помочь ему подыскать грузовое судно, которое доставило бы киевлянина и его слугу в Геную или любой другой порт Средиземного моря. Им оказался генуэзец без определенных занятий по имени Федерико Гизольфи.

В любом портовом городе обязательно найдется человек, который относится к типу деятельных бездельников. Он нигде не работает и не служит, но всегда в курсе всех дел. За малую мзду он поможет найти кого-то или что-то, расскажет кучу всяких занимательных историй (но непременно за столом таверны, с кубком дармового вина в руках), даст совет, как обойти разные портовые формальности, выступит в качестве гида, подскажет, где остановиться на ночлег и как обустроить на предстоящий вечер личную жизнь… Этот всезнайка появляется как чертик из коробочки, стоит только пожелать встречи с ним или приложить совсем немного усилий, чтобы найти его.

• Предыдущая
• 36/70
• Следующая