Спортсмены - Гладков Теодор Кириллович - Страница 33

Никто - и старший брат в том числе - не говорил им, что физические нагрузки, движение могут быть удовольствием. Эту истину они познали сами.

Но Сергей Иванович мог научить их только тому, что знал сам. Он говорил весомым властным голосом, убеждал более словами, чем примером, но голос голосом, а нужны же и знания. Его знания были ограниченны. О физическом воспитании он прочел у философа Джона Локка, который, как известно, посвятил целую книгу формированию юных английских джентльменов. До революции в России была популярна немецкая система физического развития Мюллера. У Мюллера Сергей Иванович тоже кое-что позаимствовал. Но ни Локк, ни Мюллер никак не были рассчитаны на российскую деревеньку после семнадцатого года, а про отечественных специалистов - профессоре Лесгафте, например, - старший брат никогда и не слыхивал. Цели своей он все же достиг - Георгий и Серафим стали здоровыми, крепкими, выносливыми, но чему учить их дальше, Сергей Иванович не знал...

Время шло. Уже на третьем году после революции в Москве состоялись спортивные соревнования двадцати городов республики. В 1922 году 200 легкоатлетов встретились на чемпионате РСФСР. В 1928-м состоялась Всесоюзная олимпиада - 7000 участников, а между тем совсем рядом, в каких-нибудь тридцати-сорока километрах от открывшегося стадиона «Динамо», зимой и летом купались и бегали два парня, взрослели и не делали ни одной попытки хотя бы прийти посмотреть соревнования.

Все складывалось так, что Георгий с Серафимом должны были бы пойти по стопам старшего брата и в выборе своего будущего. Сергей Иванович организовал клуб в Зеленовке, потом работал массовиком на фабрике имени Володарского, наконец, уехал в Москву, где устроился на заводе инструктором физкультуры.

Тот же путь избрал Георгий Знаменский. В 1925 году его приняли на «Володарку» массовиком. И он сразу нашел себя. Вот как рассказывает о том периоде бывшая работница фабрики П. В. Наумычева:

«Помню, днем он ходил всегда в простеньком физкультурном костюме, ну а вечером накидывал пиджачок - коротенький такой, с одеждой ох плохо было. Я была в активе, комсомолка, ведала ссудной кассой, все его дела происходили у меня на глазах. Делал он все: и стенгазету выпускал, и плакаты, и кружки самодеятельные организовывал, и спектакли, и игры всякие, и футбол, и танцы. С утра до ночи по фабрике снует. А на фабрике все больше мы, девушки, работали - «девочки», как нас называли, и каждая, бывало, после работы домой, в деревню торопится, к хозяйству. Директор выйдет: «Что же, - говорит, - они у тебя все разбежались?» А Жора спокойно: «Ничего, - говорит, - придут». И верно: коров подоят, огороды польют, и вот одна за другой прибегают. Темно уж, а у нас возле фабрики самое веселье. Те, которые при хозяине работали, говорили, что прежде такого не знавали».

Но Серафим в организаторы не годился, хотя работал тут же, каменщиком на строительстве плотины.

Он постоянно пребывал в каких-то размышлениях, и, о чем ему мечталось, можно только предполагать, исходя из некоторых его поступков.

Плотина. Жара. Голые по пояс каменщики, черные и запыленные, укладывают камни. Наступает время перекура, все усаживаются, Серафим продолжает таскать камни. Конечно, насмешки. Он терпит-терпит, а потом уйдет. И все молча.

Многим, конечно, было невдомек, что он придерживается своих спортивных принципов. Но сказать, объяснить себя Серафим никогда не мог решиться.

Конец рабочего дня. Он искупается и идет в фабричную библиотеку. Читает, ни с кем не заговаривая, часто отводя глаза в сторону и задумываясь. А Георгий в это время «работает» с массами.

(Уже после смерти Серафима Георгий говорил жене, что многое из того, что он, Георгий, воспринимал не более чем факт, для его брата становилось объектом долгих размышлений. Когда студентами они держали в руках один и тот же учебник, раскрытый в одном и том же месте, Георгий успевал прочесть страницу, а Серафим - несколько строк.)

Прибегал Георгий или кто-то от Георгия: «Айда в футбол играть!» Серафим шел. Играя, оживлялся, но в игре никогда не спорил, а если спор возникал, то молча ждал, пока игра не продолжится. «Ну а ты что скажешь?» - обращались к нему. «Давайте играть, - отвечал он, - а то скоро темно». Он как бы считал, что нарушение правил есть дело совести нарушителя. Слова тут не нужны.

В жизни и спорте Георгий и Серафим образовали пару, которая у летчиков, например, называется «ведущий» и «ведомый». Сперва ведущим был Георгий. «Работа на фабрике - рабфак - образование и профессия инструктора физкультуры» - эта программа шла от него (а еще раньше, как мы знаем, от Сергея). Серафим послушно ее принял.

Но выбор вида спорта, в котором они позже прославились, сделал Серафим.

Георгий признавался, что вплоть до случая при сдаче норм ГТО (о нем еще будет рассказано) бегать он любил меньше, чем, например, плавать, и был уверен, что и младший брат так же считает.

Серафиму же бег приглянулся гораздо раньше. Бег соответствовал его характеру. Бег он выбрал за простоту правил. Тут, казалось ему, не о чем спорить: дорога широкая, места хватит всем - обгоняй, если ты сильнее. В беге он увидел выражение простого, прямого, открытого принципа, согласно которому и надо жить.

Вот два эпизода, которые могут дать представление о характере Серафима.

Сестра Вера рассказывала: отправились по грибы, вышли на лесную дорогу. Ночью дождь прошел сильный, грязь, в грязи выше ступицы груженая телега застряла, хозяин за узду лошадь тянет, а сам ее кнутом по животу, а кнутовищем по голове бьет. Лошадь только зубы скалит. «Что же ты делаешь!» - набросился на мужика Серафим, а мужик, чужой, не из их деревни, как заорет: «Тебе-то что?! На, попробуй вытащи! Базар не ждет!»

Серафим выпряг лошадь, взялся за оглобли и ведь вытащил, как мужик ни насмешничал. Потом сестра час в ручье отстирывала брата, без грибов остались.

Когда Георгий уже был в Севастополе, физкультурников «Володарки» позвали в гости ребята из села Константинова под Подольском. Там сыграли в футбол, потом Серафима определили с шестом прыгать. Он смотрел- смотрел, как это получается у других, и досмотрелся, что планку подняли аж (!) на два метра. «Ну ты будешь прыгать? А то обедать не дадим». Вручили ему шест, он разбежался, уперся шестом что было силы, а шест возьми и лопни пополам - сосновый - прыгать больше не с чем.

Поругали, посмеялись, но обедать дали.

Пошли гости 18 километров обратно, на полпути заметили, что Серафим на правую ногу припадает. «Ты чего, Сима?» - «Да вот чего-то». - «Да ведь вон как распухла! Это ты, когда упал, да?» - «А кто ее знает». Последние два километра Серафим ни разу не ступил на правую ногу. До домашнего крыльца допрыгал на одной левой.

Георгия призвали на военную службу в тот самый момент, когда братья уже получили от фабрики рекомендацию на рабфак.

Прежде не брали, а в 1927 году взяли. Помог случай и общительный характер Георгия. В соседнее село Жу- ковку, в родные места, приехал морской командир. Гулял, видит, в поле здоровенный парень - прямо Микула Се- лянинович - ворочает камни, очищает участок. Разговорились. «Нам такие моряки нужны!» И скоро от Георгия стали приходить письма с краснофлотскими приветами. Серафим не ответил брату ни разу, но все видели, что он отзывается на них, как листья на ветер.

Георгий писал, что на учениях волной перевернуло шлюпку, пятеро утонули, а он выплыл, и Серафим утром бежал на Пахру, плавал по километру, по два, по три.

Потом приветы вдруг стали артиллерийскими - оказалось, Георгий откомандирован в школу морских артиллеристов. Математика - «отлично». И Серафим тоже нашел место, где его учили математике, - ушел с отрядом геодезистов.

Георгий писал, что стал главстаршиной, командиром орудия, и Серафим мог бы ответить, что не отстает - получил диплом техника-геодезиста.

Только в сорок первом году Георгий узнал, какую страшную обиду вызывали у Серафима те его письма. Не на него, Жорку, конечно, а так, вообще. За то, что раньше его не брали в Красную Армию.