Спортсмены - Гладков Теодор Кириллович - Страница 34

Годы без Георгия были для Серафима самыми трудными. Когда он был простым рабочим, держал рейку, вбивал колышки, таскал теодолит, мешки, ящики, пока его учили на техника, все было хорошо. Но, получив диплом, он должен был сам стать организатором и начальником - хотя бы и небольшого коллектива, - этого он не умел, а по правде говоря, просто боялся. Да ему и не очень доверяли. У некоторых он вызывал недоумение: что это за человек, который зимой и летом, в любую погоду, по утрам убегает куда-то и возвращается через час мокрый и довольный, как после бани?

Бывая дома, Серафим видел, что дом пустеет. Вера училась на биологическом факультете университета, а Лиза готовилась к поступлению. Другие сестры стали усердными помощницами отца. Отец по-прежнему служил молебны, для него ничто в мире не менялось. Георгий писал, что скоро вернется, что математика его интересует все больше и больше.

В одиночку Серафим не знал, куда ему жить. И лишь когда он бегал, возникало предчувствие чего-то нужного и интересного для себя. Но пока еще только для себя...

Наконец весной 1931 года вернулся Георгий. При первой встрече они друг друга даже испугались. Георгий отяжелел, огрубел. На отца смотрел смело, на сестер уже с усмешкой. Георгий же встревожился оттого, что брат особенно задумчив и молчалив. С первых дней краснофлотцу в родном доме сделалось тесно и душно.

- Здесь нам делать нечего, - сказал он. - Поехали, Симка, в Москву.

И вскоре (не без хлопот) они были приняты на завод «Люкс» чернорабочими.

Все лето 1931 года ушло на приглядывание к городской жизни.

Жили на Полянке, вместе с Верой и Лизой. Комнатка была крошечная, потому братья старались там не маячить, не мешать сестрам учиться, приходили только ночевать.

Их же университетом было тогда шатание по городу после работы.

«В те годы, - рассказывал старый рабочий завода «Серп и молот» А. П. Поспехов, прекрасно помнящий Знаменских, - москвичи все сделались между собою словно знакомы. Нынче вы не встретите такого, чтобы весь трамвай между собой беседу вел, а тогда - было. У Зощенки это точно подмечено - было. О чем беседу вели? Ну конечно, чепуха с чепухой ерунду молотили, а рабочие - про план и индустриализацию. Пятилетний план был нам всем ближе отца родного - очень хотелось его выполнить, чтобы поскорее жить лучше».

А на «Люксе» жили потихоньку. Приди вовремя, восемь часов помаши кувалдой или железо потаскай - и до завтра. Работа шла «на хозяев», а рядом, на «Серпе», рабочие чувствовали себя сами хозяевами.

Именно в 1931 году, в марте, было принято положение о комплексе ГТО, и летом сдача физкультурных норм развернулась повсеместно. На одном только «Люксе» ничего не разворачивалось. Когда Знаменские прочли положение, они так и ахнули - это же как раз то, что им нужно! «Физкультурник, - было написано, - выполнивший нормативы, а также зарекомендовавший себя активным участником общественной и политической жизни, награждается значком, грамотой и пользуется преимуществом при поступлении в физкультурные учебные заведения».

Решили немедленно взяться за подготовку к сдаче норм. Нормы казались трудными! Увидят физкультурников на спортплощадке, Георгий, как более смелый, подойдет, потом брату скажет: «Говорят, можно только своим».

А где им найти своих?

Наконец в конце июня удалось записаться на сдачу норм ГТО, и произошел тот печально знаменитый эпизод, который задержал рождение их как спортсменов еще на год.

В каждом забеге на 1000 метров стартовало человек по 150, а в Сокольническом парке тогда ничего не стоило заблудиться - это был просто лес. После команды «марш!» братья рванули и помчались не жалея сил. Прибежали, когда остальные еще и не завиднелись. Судья смотрит на секундомер - 2 минуты 50 секунд. А всесоюзный рекорд (его никому не удавалось побить с 1928 года) был всего на 15 секунд лучше. «Ладно заливать, - говорят братьям, - вы и не бежали вовсе - вон из кустов выскочили. Отойдите, не мешайте».'

Серафим так оторопел, что и сказать ничего не может.

- Давай еще раз пробежим? - предложил он брату.

- Да ну их!

- Нет уж давай!

Взяли еще раз карточки, вышли на старт в следующем же забеге, Георгий сердито попросил судей получше следить за кустами, и побежали. Прибегают еле дыша, спрашивают: «Ну? Сейчас сколько?» - «Да, сейчас, - отвечают им, - две - сорок восемь, только вы, должно быть, по знакомой тропинке бежали».

Серафим повернулся и ушел...

...Однажды, уже осенью, шли они после работы как собаки усталые по Землянке, где находился стадион завода «Серп и молот». Настроение было мрачное: лето прошло, и есть хочется - а за забором кто-то из девчонок весело кричал: «На старт! Внимание! Марш!»

Серафим услыхал и насупился, тогда Георгий сказал:

- Сим, а ведь мы с тобой кустари. Так мы не проживем, за ручку нас никто выводить не будет.

Серафим продолжал шагать.

- Давай прямо сейчас на стадион зайдем - не съедят же нас? Ну посмеются - пусть...

- Не пойду, - ответил Серафим.

- А я пойду, - сказал Георгий.

В их жизни это был первый случай, чтобы Серафим не послушался...

После того как их приняли на «Серп и молот», материальное положение братьев улучшилось. Работая в прессовом цехе, Георгий зарабатывал до 90 рублей, и чуть меньше получал Серафим как техник-геодезист.

От сестер они переехали за город, в дачный поселок Никольское по Курской железной дороге, где дешево, за 12 рублей в месяц, сняли чердак у одинокой старушки. При желании можно было бы найти какой-нибудь угол и в городе, но Серафим сказал: «В городе не побегаешь», - и Георгий понял, что после успеха в пробеге Химки - Москва брат решил заняться тренировками серьезно. Теперь старшему брату не раз приходилось убеждаться, что ни при каких обстоятельствах Серафим не забывает о спортивном режиме. И Георгий принял этот режим, хотя в делах тренировок и соревнований ему не всегда удавалось быть таким предусмотрительным и аккуратным, кан Серафим. С Георгием случалось, что он, к примеру, получал травму только из-за того, что бежал на авось; Серафим - никогда.

Вставали они рано, купались в пруду и, выпив по кружке молока, шли на станцию. От станции и до самой заводской проходной пролегала идеальная, словно для них созданная тропа - слева от железнодорожной насыпи - 17 километров. В те годы перегоны между станциями были совершенно пусты: поля, лесочки. Иногда они пробегали только треть пути и подсаживались на поезд, иногда половину, а в хорошую погоду бежали из конца в конец. Не бегали в дождь - скользко - и когда тропу заносило снегом. Без шапок, в малиновых фланелевых костюмах - лыжных, они появлялись в проходной за полчаса до гудка. Зимой волосы были седые от инея. Шли под душ, переодевались в спецовку, в буфете завтракали булочками с молоком (к молоку они всю жизнь питали слабость) и расходились по рабочим местам.

Чем дольше они работали на заводе, тем больше нравилась им эта новая жизнь.

Нравилось, что все здесь были объединены и уравнены одним - трудом. Нравилось, как сразу замечают хорошую работу и как все уважают особенно хорошо работающих. Это были ударники.

Все делалось по справедливости. Ударники больше зарабатывали, им выдавались красные книжки на продукты и промтовары.

Как раз в те годы на СИМе работал Н. А. Михайлов, избранный позже первым секретарем ЦК ВЛКСМ. В книге о родном заводе он пишет:

«...Построили Дом ударника - это было настоящее событие. Жилье безоговорочно решили Давать только ударникам, да к тому же самым лучшим».

Рабочие подтверждают, что все точно так и происходило.

Но всего дороже ценилось само звание ударника. Решение признать такого-то ударником принималось на общем собрании, но бывало, когда кто-то вставал и говорил: «Нет, он не ударник - вчера на радостях, что премию получил, напился и жену бил».

Общее мнение считалось самым важным.

Знаменские приняли такую жизнь сразу и безоговорочно. Забыв о прежних планах, они теперь желали одного - получить квалификацию, работать у станка. Но оказалось, что от них ждут другого.