Открытка - Флеминг Лия - Страница 70

• Предыдущая
• 70/119
• Следующая

Селина! Словно яркая вспышка солнца озарила сознание и рассеяла прочь туман. Калли вдруг отчетливо представила себе, как несчастная Селина пытается сделать своими распухшими ногами хоть несколько шагов перед охранниками прежде, чем ее признают негодной и обрекут на смерть. Но тут же в голове снова все смешалось. Она услышала, как рычат псы, увидела, как их натравливают на жертву, явственно ощутила запах страха и ужаса, заполнивший все пространство вокруг, и в испуге закрыла глаза, пытаясь вычеркнуть из памяти страшные картины истязаний.

– Нам не удалось спасти Селину! – проронила она едва слышно. Она рассказала священнику все, что смогла вспомнить, и они оба залились слезами, молча оплакивая невинные жертвы.

– Так вы все же вспомнили!

– Да! Но лучше бы мне этого не вспоминать! Разве можно жить с грузом таких тяжелых воспоминаний? – воскликнула она в отчаянии.

– Бог даст вам силы, дитя мое! И Он сам укажет вам путь в прошлое. Пока вы еще только в самом начале этого пути. Вам еще предстоит окрепнуть, набраться сил. Но, как говорят верующие, коли есть спина, то обязательно найдется и крест, который придется тащить на себе. Одного не могу понять! Где был Господь, когда творилось это вселенское зло? Был ли Он там в то время? – священник подавил тяжелый вздох. – Видно, нам, немцам, никогда не вычеркнуть этих позорных страниц из мировой истории. Желаю вам, Лотта, счастливого паломничества в собственное прошлое, кем бы вы ни были на самом деле. Да пребудет Господь с вами всегда, дитя мое!

Шли недели, а вместе с ними множились и ее воспоминания, ужасные, страшные, леденящие душу картинки тюремного заключения, отправки в концлагерь… Но почему ее арестовали? За что? Стоило ей задать себе этот вопрос, и словно какая-то невидимая рука захлопывала прямо у нее перед носом тяжеленную железную дверь. Огромная дверь стремительно росла в своих размерах, напоминая какое-то чудище, и она была заперта на ключ, но вот ключа, чтобы открыть эту ужасную дверь, у нее не было. Потом вдруг ей стали сниться странные сны: островерхая черепичная крыша, зеркальная гладь озера, старая лошадь, пасущаяся в поле. Перед ее глазами появлялись какие-то лица и тут же исчезали. Она даже не успевала рассмотреть их или тем более узнать. Утром она просыпалась с намерением разобраться во всех этих сновидениях, старалась ухватить ускользающие от нее образы, и от этих усилий начинала болеть голова. Ей стало мерещиться, что все эти незнакомые люди зовут ее, хотят ей что-то сказать. Но что?

Наконец она нашла себе занятие по душе. Какое счастье, что она тоже может быть полезной. Калли стала ухаживать за больными, выносила утки, приносила лекарства, словом, как могла, щадила ноги пожилых монахинь. Ей доставляло удовольствие чинить прохудившееся белье, латать наволочки и простыни. Она даже научилась делать красивую ажурную штопку, которую так искусно выполняли монастырские послушницы. Она также любила пристроиться рядом с кружевницами и могла часами наблюдать, как те плетут кружево, виртуозно переплетая множество нитей. Милые вещицы, которые выходили из рук кружевниц, шли потом на продажу, пополняя скудный монастырский бюджет. Но довольно скоро Калли поняла, что время ее пребывания в монастыре стремительно подходит к концу. Она ведь не католичка. Она не знает ни их молитв, ни их обрядов. Хотя присутствие на мессах всегда приносило утешение и какую-то особую радость ее израненной душе.

Сны из прошлого снились все чаще, они стали более четкими и ясными. Исчезла куда-то железная дверь, олицетворяющая собой тюремный каземат. Вместо нее появилась деревянная калитка, каменная ограда со ступеньками для перехода на другую сторону, туда, где открывался чудный вид на горы и озеро. Однажды на рассвете, уже в конце ноября, ей приснился маленький ребенок, мальчик, в ореоле каштановых кудряшек на голове. Вот он бежит к ней навстречу, носится наперегонки по зеленой лужайке вместе с рыжим псом и просит ее: «Ну, спой мне, мамочка, эту песенку еще раз!» Калли словно током подбросило на кровати. Она уселась и вдруг сказала на английском: «Дезмонд? Это ты?» – и почти сразу же забилась в истерике: «Дезмонд! Где ты? Вернись!» На крики прибежала одна из сестер.

– Что случилось, Лотта? Снова приснился дурной сон?

– Взгляните туда! – Калли ткнула пальцем в голую стену. – У меня есть сын! Его зовут Дезмонд. Он только что был там. Я хочу к нему! – Она вскочила с кровати, подбежала к стене, словно пытаясь удержать видение. Но ребенок растворился в воздухе. – Дезмонд! Где же ты? Подожди! – продолжала она звать сына во весь голос.

Одна из монахинь принесла Калли успокаивающий чай из ромашки. Остальные сестры собрались вокруг ее постели: впервые они услышали, как она заговорила на своем родном языке. Калли без сил откинулась на подушки. Счастливая улыбка блуждала по ее лицу. Груз неизвестности свалился с плеч. Она нашла ключ от запертой двери, и дверь распахнулась. Она свободна! И может ехать домой! Да, ей нужно срочно возвращаться домой!

– Я хочу написать письмо. Мне нужны открытка и марка. Пожалуйста! Хочу известить своих близких, что возвращаюсь домой! Пожалуйста! Помогите мне вернуться в Англию!

Одна из монахинь, сестра Береника, с изумлением уставилась на Калли.

– Чудо какое-то! – прошептала она растерянно.

– Никакого чуда, сестра! – ответила ей другая монахиня. – Просто сработал материнский инстинкт! Она должна найти своего сына.

Женщины отыскали старую открытку, еще довоенной поры, с изображением одного из соборов Лейпцига, и Калли трясущейся рукой нацарапала на обороте: «Сынок! Твоя мамочка жива и скоро вернется домой», а потом неуверенным почерком подписала полный адрес: «Далраднор-Лодж, Шотландия». Молоденькая послушница отнесла открытку на почту.

Ох уж эта почта в первую послевоенную зиму! Вся Европа, казалось, сдвинулась с места. К тому же спор за сферы влияния и контроля над оккупированной Германией между странами-победительницами был в самом разгаре. Не говоря уже о том, что сотни бывших военных, тысячи беженцев продолжали блуждать по стране в поисках пристанища. Разбои и мародерство стало обычным делом. Все искали деньги, драгоценности, ценные бумаги – словом, все, что можно продать или обменять на продукты и оружие. Участились нападения и на почтовые поезда. Грабители наивно полагали, что в опломбированных мешках перевозят банковскую наличность. В один из декабрьских дней 1945 года разбойному нападению подверглись почтовые отправления из Лейпцига. Мешки распотрошили, а всю почту выбросили вон. Открытки и письма подхватил ветер и разметал на все четыре стороны.

– Но прошу тебя, Дезмонд! Пока никому ни слова! Это наш с тобой секрет, только твой и мой! – Джесси усадила мальчика к себе на колени и прижала палец к губам. – Понимаешь, мой сладкий?

– И тогда я поеду с тобой, да? – Дезмонд обхватил няню за шею и прижался к ней всем телом.

– Да. Я знаю, ты хочешь поехать со мной. Но не уверена, что бабуля отпустит тебя так далеко. Путь туда не близкий, и едва ли мы сможем вернуться обратно. Во всяком случае, у меня точно не найдется таких деньжищ на обратные билеты.

Дезмонд понимающе кивнул головой. Он слушал няню очень внимательно, понимая, что Джесси не шутит. Вон у нее лицо какое серьезное. Раз она пообещала, что возьмет его повидаться с дядей Бобом, то так оно и будет. Но для этого надо вести себя хорошо – раз, никаких проблем в школе – два. И тогда они поплывут на большом корабле по морю, далеко-далеко. Там, в Австралии, он заживет с Джесси и Бобом одной семьей, станет их маленьким сыном, вот только бабушку Фиби он больше никогда не увидит! Но пока это их с Джесси самый большой секрет на свете. Бедная бабушка! Она едва ковыляет по дому с палочкой, левая рука у нее совсем не работает, и говорить она стала очень неразборчиво. Порой он вообще не понимает ни слова из того, о чем она его просит. Бабуля полюбила тишину, и она очень много спит. Вот они с Джесси уедут, и тогда в доме будет все время тихо. Бабуле это наверняка придется по душе.

• Предыдущая
• 70/119
• Следующая