Хроника смертельного лета - Терехова Юлия Константиновна - Страница 102

• Предыдущая
• 102/140
• Следующая

– Пустите меня, – руки испанца были заломлены назад, но он продолжал яростно вырываться.

– Прекратить! – загремел Зубов. – Я вас всех посажу, уродов!

– Вы! – он сурово посмотрел на Орлова. – Гражданин Орлов! Вы арестованы по подозрению в убийстве Полины Стрельниковой, Ольги Вешняковой, Елены Булгаковой и Анны Королевой. Вы можете хранить молчание, или каждое ваше слово может быть использовано против вас. Вы имеете право на адвоката. Вы меня поняли?

Выплюнув это скомканное правило Миранды[60], майор требовательно уставился на Орлова, ожидая хоть какой-то реакции. Тот угрюмо кивнул, но когда попытался сделать шаг, пошатнулся и чуть не упал.

– Подождите, – Булгаков поддержал его под левую руку, – он не может идти. Я должен оказать ему помощь – у него рука сломана.

– Нет, – отрезал Зубов. – Я его забираю. Помощь ему окажет тюремный врач. Пройдемте. А вы, – он повернулся к Ланскому и Мигелю, – будьте готовы отвечать перед законом за нападение и побои. Не прощаюсь с вами, господа. Жду вас сегодня у себя, скажем, через три часа.

Он достал из кармана наручники и сомкнул их на запястьях Орлова, не обращая внимания на то, что тот скривился от боли. Мигель и Антон смотрели на происходящее и походили на голодных волков, у которых вырвали из пасти добычу. Они оба тяжело дышали, глаза горели лютой ненавистью, мышцы словно свело судорогой, ноздри раздувались. Казалось, они ни слова не услышали из угроз майора.

Тут Ланской словно очнулся и подался вперед.

– Когда я смогу забрать ее?

Зубов не удостоил его ответом.

– Нескоро, – Глинский оказался более милосердным. – Ее отвезут в судебный морг. До окончания следствия вы забрать ее не сможете.

– Закройте эту сволочь до конца его никчемной жизни, – прохрипел Мигель, – чтоб он сдох в тюрьме. Жаль, смертную казнь отменили.

– Жаль?.. – Олег в первый раз подал голос. И все повернулись к нему. – Тебе – жаль?.. – его лицо было неподвижно, но светло-голубой взгляд наполнялся гневом и болью.

– Друг, – он подошел к Орлову близко-близко, и с силой произнес, – я не верю, что это ты…

Пару мгновений они смотрели друг другу в глаза, словно прощаясь, а потом Орлов наклонил голову и ткнулся окровавленным лбом в плечо Олега. Тот осторожно обнял его. И Орлова увели…

И тут полил дождь, нет, не дождь, даже не ливень, а разверзлись хляби небесные, и обрушился на землю поток, смывающий ужас, смерть и грехи.

Тяжелые капли сливались в сплошную стену, заливая рот и нос, лишая возможности нормально дышать. Лужи превратились в бурлящий поток, который увлекал за собой рано опавшую августовскую листву, ветки, сломанные ураганным ветром, и даже мертвых птиц. Больничный парк опустел в одно мгновение и стал похож на кладбище – старое, заброшенное кладбище, куда давно никто не заходит. Только крестов и не хватало – для полноты картины.

Сергей возвращался в отделение с ощущением катастрофы. Все рухнуло в пропасть, все сгинуло – дружба, любовь, верность. То, что произошло сейчас в больничном парке, казалось ирреальным, невозможным, недоступным пониманию. Да, он давно не обманывался насчет отношений в их маленьком сообществе, но даже в самом кошмарном сне не мог представить себе подобного исхода. Ярость Мигеля, едва не вылившаяся в жестокое убийство, была неадекватной. Или все же адекватной, но чему?.. Чем объясняются его тяжкие обвинения в адрес Орлова? О чем Рыков собирался говорить с Анной и Антоном, и не явился ли этот разговор причиной сей страшной трагедии? А больше всего Сергея беспокоил Антон, а вернее – мертвый взгляд, который он заметил у того в больничном парке. Нехороший взгляд человека, для которого жизнь кончена. Слава Богу, что Орлова закрыли – особенно, если он все-таки невиновен.

«Что же со всеми нами случилось, – с тяжелым сердцем думал Булгаков, входя в больничный корпус, – и в какой момент стало необратимым? Не упустил ли я чего-нибудь, что могло спасти хотя бы Алену и Анну? И то, что может еще спасти Катрин?»

Поднявшись на второй этаж, он брел по коридору, мокрый до нитки, даже с волос капала дождевая вода. Он шел, мечтая о том, чтобы выпить грамм сто коньяку и завалиться спать. Его сутки давно подошли к концу и он мог ехать домой, только зачем? Там теперь нет Алены, и никто его не ждет. Так стоит ли туда спешить?

В былые времена он бы позвонил Антону и поехал бы к нему, чтобы выговориться и глотнуть живительного воздуха их с Анной общества. Но сейчас и речи об этом быть не могло. Сергей особенно остро ощутил образовавшуюся пустоту. Сможет ли он ее заполнить – хоть когда-нибудь? Боковым зрением Сергей зацепил скрючившуюся на кушетке фигурку старой женщины. Она сидела как-то неуклюже, боком, и напоминала кладбищенскую статую. От ее неподвижности веяло таким горем, такой скорбью, что Булгаков почувствовал: слезы вот-вот потекут по его щекам – впервые за долгие годы. Он подошел и опустился рядом с ней.

– Мадам, вам плохо? – спросил он по-английски, и она подняла на него выцветшие заплаканные глаза.

– No comprendo[61], – ответила она хрипло.

– Meine Frau, Ihnen ist schlecht[62]? – спросил он по-немецки, и она ответила ему на отличном дойче:

– Мне не плохо, милый юноша. Мне так плохо, что, по-моему, я сейчас умру.

Ну уж этого он не допустит!

– Пойдемте со мной, – Сергей взял ее за локоть, крепко, но аккуратно, чтобы не повредить хрупкие старческие кости, – я помогу вам.

– Ах, милый юноша, – проскрипела она еле-еле, – мне уже никто не поможет. Разве что эта, с косой…

Тем не менее, она пошла с ним, тяжело опираясь на его руку. Он завел ее в кабинет и усадил на кушетку. Сам зашел за ширму и стал стягивать с себя мокрый хирургический костюм. В шкафу висела его обычная одежда – льняные шорты и серая лакоста. Он переоделся и вышел из-за ширмы, вытирая влажные волосы полотенцем.

– Жики, – он помнил, как их знакомили, – я могу вас так называть?

– Конечно, милый, – кивнула она, – я помню тебя.

– Я сейчас принесу подушку, и вы отдохнете. А потом я вас отвезу, куда прикажете, – сказал Булгаков, осторожно беря ее за сухую, подагрическую руку с чуть искривленными пальцами.

– Подожди, – она остановила его, – не хочу я отдыхать. Ты мне лучше скажи – почему это произошло именно с ней? С такой красивой, молодой, талантливой? Она же – ангел! И у кого поднялась рука на ангела?

– Я не знаю, – с тоской отозвался Сергей. – Две недели назад тот же подонок убил мою жену. И я допустил это.

– Бедный мальчик, – Жики с состраданием погладила его по могучей руке. – Да, Анна мне рассказывала. Как же тебе, должно быть, тяжело…

Сергей не ответил. Значит, Анна делилась с этой загадочной дамой тем, что происходило в их жизни, и она в курсе всей трагедии?

– Она все вам рассказала? – спросил он.

– Я не думаю, – покачала головой Жики. – Я не знаю деталей. Но она не могла смириться с тем, что ее привычный мир, которым она так дорожила – рухнул. Ее терзала невысказанная, запретная любовь, запретная настолько, что она даже себе самой отказывалась в ней признаться. Все твердила, что любит мужа.

– Жики, о чем вы? Анна очень любила Антона.

– Вот-вот! И она настойчиво повторяла то же самое. Но я-то видела!

– Что вы видели? – спросил ее Сергей, нахмурив лоб.

– Наверно, я могу вам сказать. Вы вызываете доверие.

– Можете, – твердо произнес Сергей, – дальше меня не пойдет.

– Она любила испанца. Он же тоже ваш друг? Мигель – так его зовут. Она его любила.

– Жики, вы что-то путаете, – Сергей пришел в замешательство, – этого не может быть. С чего вы взяли? Она вам сказала?

– Создатель! – горестно воскликнула дива. – Да разве нужно об этом говорить! Об этом можно молчать, но смотреть так, как смотрела на него она! Так, как смотрел на нее он! Так, как они смотрели друг на друга! Дай бог, чтобы ее муж не заметил! Хотя – как можно было такое не заметить…

• Предыдущая
• 102/140
• Следующая