Тайные страницы истории - Николаевский Борис Иванович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/132
• Следующая

Вопрос этот был поставлен перед Коминтерном на Втором конгрессе последнего летом 1920 г., докладчиком был Ленин. Проблема была новой для огромного большинства делегатов, особенно для делегатов из других стран. Вопрос не был поднят на большую высоту, его далеко идущее значение для судеб не только русского, но и мирового коммунизма не было даже намечено. Сам Ленин к этому, по-видимому, не стремился. В результате конгресс в принятой резолюции признал возможность внекапиталистического пути развития для отсталых стран, при обязательном условии активной помощи со стороны стран, где пролетариат уже находился у власти, во-первых, и осторожной, рассчитанной на долгие сроки политики диктатуры, во-вторых.

Основной политический вывод, к которому обязывало это решение, был правильно сформулирован Сталиным в его статье, подводившей итоги работам этого конгресса в области национальной проблемы. «От кавалерийских набегов по части „немедленной коммунизации“ отсталых народных масс, — писал он, — необходимо перейти к осмотрительной и продуманной политике постепенного вовлечения этих масс в общее русло советского развития»[127].

Теоретическое обсуждение вопроса на конгрессе было смазано, но принципиальное значение принятого решения было исключительно большим: если октябрьское восстание и захват тогда власти большевиками в России положил основной камень внутренней политики советской диктатуры, легализовав принцип насилия меньшинства над большинством внутри данной страны, то решение Второго конгресса Коминтерна по вопросу о внекапиталистическом пути развития стало основным камнем для внешней политики диктатуры, правда, еще в крайне осторожной форме, но оно установило принцип возможности строить советский строй, опираясь на силу, внешнюю данной стране, данному народу.

Коммунистическая практика в Туркестане ориентировалась на эту теорию, разработанную в Москве. Туркестанская Комиссия ЦК партии, несколько позднее преобразованная в Туркестанское Бюро ЦК, стала высшим партийным органом в крае. Местные организации, как повинные в ошибках 1917–1919 гг., были подвергнуты жестокому разгрому. Их мало-мальски значительные работники общероссийского происхождения, если они не подпали за свою деятельность под более суровые кары, были в порядке партийной дисциплины выселены из Туркестана в другие районы страны. Коммунисты национальных групп быть высланы, конечно, не могли. Но они были сильно урезаны в правах и были фактически лишены права занимать посты, которые давали им реальную власть над вооруженными силами, над карательными органами, над ключевыми позициями хозяйства. В частности, им был совершенно закрыт доступ на мало-мальски ответственные посты по линии ЧК-ГПУ.

Главным органом советской диктатуры в крае стал политический аппарат Туркестанского фронта, тех частей Красной армии, которые пришли в Туркестан победителями из центра. Решение об этом было принято, несомненно, заранее, еще до перенесения ставки Туркфронта в Ташкент. Третья конференция коммунистических организаций 1-й армии Туркфронта, заседавшая в конце 1919 г., перед этим переселением, приняла решение о необходимости для армейских коммунистов не только «войти во все партийные и советские учреждения Туркестана для направления партийной и организационной работы», но и «приступить к исправлению политики туркестанских товарищей». Более конкретно и детально вопрос о задачах и тактике этой работы был разработан в решениях съезда политработников Туркфронта, который состоялся в Ташкенте в июне 1920 г.

Это было не чем иным, как установлением фактической и даже формальной диктатуры политработников Туркфронта, т. е. оккупационной армии, не только над краем вообще, не только над аппаратом советской власти края, но и над всем коммунистическим движением в Туркестане. Для полноты картины необходимо добавить, что эта диктатура политработников Туркфронта была распространена и на органы террора. Сафаров в своей книге специально подчеркивал: «Так как Туркестанская ЧК до сих пор служила, главным образом, орудием лично-группового соперничества и вместо борьбы с контрреволюцией в ней заводились дела против неугодных лиц, вся чрезвычайная карательная деятельность волей-неволей сосредоточилась в Особом отделе Туркфронта»[128].

Как видим, изменений в социальной опоре диктатуры произошло очень мало: как в годы существования «оренбургской пробки», так и после ее ликвидации большевистская диктатура в Туркестане была диктатурой оккупационной армии. Разница сводилась лишь к тому, что состав этой оккупационной армии изменился, и место старых полков, сформированных еще в дореволюционные годы, заняли полки, сформированные советской диктатурой с персоналом политработников, прошедших школу гражданской войны. Этот аппарат был хорошо дисциплинирован, никаких своеволий не допускал и точно проводил политику, которую ему предписывал центр.

С этого момента Туркестанский край становится ареной большого эксперимента, отличительной особенностью которого была сложная игра советской диктатуры с населением в области политической, социальной и национальной; игра, проводимая коммунистами с исключительной настойчивостью и жестокостью. Диктатура делала вид, что она дает большие уступки национальным — не русским — группам населения в плоскостях религиозно-национальных и социально-бытовых отношений. По всему Туркестану были проведены «конференции беспартийных», к участию в которых власть особенно старалась привлекать виднейших представителей мусульманского духовенства и зажиточных слоев внегородского населения. Такие конференции обставлялись с театральною торжественностью: первые ряды в зале и места в президиуме неизменно бывали заняты «почетными стариками» в ярких восточных халатах, в чалмах и т. п. Принимались решения о восстановлении земельных прав мусульманского духовенства и народных повинностей в пользу последнего. Мулл старались вводить в местные Советы. Представителей национальных групп настойчиво зазывали в ряды коммунистических организаций, причем с коммунистов-мусульман не взыскивали за посещение мечетей, сквозь пальцы смотрели на сохранение ими гаремов и т. д. Конечно, широко применяли хозяйственные льготы, дали полную свободу торговли на базарах, разрешали открытие всевозможных ремесленных и торговых предприятий, терпели даже торговлю с заграницей и т. д.

Но все это носило только внешний характер. Никаких подлинных уступок ни соответствующим национальным группам, ни демократическим слоям населения вообще они не содержали, в том смысле, что ни малейшей крупицы реальной власти коммунисты из своих рук не выпускали. Вся эта власть оставалась в руках диктатуры, которая под прикрытием этих показных уступок именно в это время проводила лихорадочную работу по созданию своего прочного и дееспособного аппарата, способного стать послушным орудием в руках диктатуры и пригодного для всевозможных предвидимых и непредвидимых случайностей.

Официальная сеть советских учреждений, формально числившаяся обладающей всею полнотою власти в крае, фактически никакой властью не обладала, ее лишь терпели до поры до времени. Зато за кулисами строился назначенный сверху аппарат действительных обладателей власти, которые, правда, отвергали «кавалерийские набеги по части немедленной коммунизации края», но которые меньше всего были противниками принудительной коммунизации вообще. Наоборот, они работали во имя как раз этой коммунизации. Они только знали ее трудности, знали, что ее вводить можно будет только в жесткой борьбе против огромного большинства населения края, а потому вели «осмотрительную и тщательную подготовку», говоря словами Сталина, для «постепенного вовлечения» народов края в «общее русло советской политики».

Эта сложная внутриполитическая игра еще более осложнялась внесением в нее элементов большой игры внешнеполитической. Еще перед переселением в Туркестан 3-я конференция коммунистических ячеек 1-й армии Туркфронта (она заседала в Оренбурге в ноябре 1919 г.) в список наиболее важных и первоочередных задач своей работы в Туркестане включила «поддержку революционного движения в соседних с Туркестаном странах». В первую очередь речь шла, конечно, об Индии, о движениях антианглийских: антианглийские ноты особенно характерны для всей вообще внешней политики советской власти тех лет. Именно по этим соображениям в политике туркестанских представителей центральной власти одно время звучали ноты симпатии к пан-тюркистскому и даже панисламистскому движениям, ветер которых Советы стремились забрать в свои паруса, направив его исключительно против Британской империи.

• Предыдущая
• 29/132
• Следующая