Убежище. Дневник в письмах (др.перевод) - Франк Анна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/71
• Следующая

За последнюю неделю мы все немного запутались во времени, потому что наш милый и родной колокол на Вестерторен, по-видимому, сняли для промышленных нужд и мы ни днем, ни ночью не знаем точно, который час. Я все еще надеюсь, что они что-нибудь придумают, что будет напоминать нашему району о том колоколе, например оловянные или медные часы или какие-нибудь еще.

Нахожусь ли я наверху, внизу или еще где-нибудь, все с восхищением смотрят на мои ноги, на которых красуется пара туфель редкостной (для нашего времени!) красоты. Мип достала их по случаю за 27,50 гульденов. Бордового цвета, из замши с кожей, на довольно высоком широком каблуке. Я хожу как на ходулях и выгляжу в них намного выше, чем я есть на самом деле.

Вчера у меня был невезучий день. Тупым концом толстой иглы я проколола себе большой палец на правой руке. Вследствие чего Марго вместо меня чистила картошку (нет худа без добра), а я коряво писала. Потом я головой налетела на дверцу шкафа, чуть не упала навзничь, получила нагоняй за то, что опять подняла шум; мне не разрешили открывать кран, чтобы смачивать лоб, и теперь у меня над правым глазом гигантская шишка. В довершение всех бед мой мизинец на правой ноге зацепился за трубку пылесоса. Шла кровь, и было больно, но на меня уже столько всего навалилось, что эта беда показалась сущим пустяком. Глупо, конечно, потому что теперь на пальце нарыв, и вытяжная мазь, и бинт, и пластырь, и я не могу надеть мои прославленные туфли.

Дюссел в который раз подверг нашу жизнь опасности. Только подумай, Мип достала ему запрещенную книгу, ругающую Муссолини. По дороге на нее наехал мотоцикл СС. Нервы у нее не выдержали, она крикнула: «Мерзавцы!» – и поехала дальше. Лучше не думать, что могло бы случиться, если б ее забрали в участок.

Долг дня в обществе: чистить картошку!

Один приносит газеты, второй – ножики (себе, конечно, оставляет лучший), третий – картошку, четвертый – воду. Менеер Дюссел начинает, скребет не всегда хорошо, но скребет не переставая, посматривает налево, направо – все ли скоблят таким же образом, как он. Нет!

– Анна, погляди-ка, я вот так беру в руки нож, скребу сверху вниз. Nein, не так… а вот так!

– Мне по-другому проще, менеер Дюссел! – замечаю я робко.

– Но ведь так лучше. Du kannst dies doch von… поверь мне. Мне это, naturlich, конечно, все равно, aber du mu?t es selbst… сама должна знать.

Скребем дальше. Я украдкой смотрю на моего соседа. Он еще в раздумьях качает головой (наверняка по моему адресу), но молчит.

Я продолжаю скрести. Потом опять поглядываю, на этот раз в другую сторону, где сидит папа; для папы чистка картофеля не низменный труд, но тонкая работа. Когда он читает, у него на затылке глубокая морщина, но когда он помогает чистить картофель, бобы или другие овощи, то кажется, что он не замечает ничего вокруг. Тогда у него эдакое «картофельное» лицо, и никогда он не положит в воду плохо очищенную картофелину; этого просто быть не может, если уж у него такое выражение лица.

Я продолжаю работу и снова поглядываю, мне этого достаточно, чтобы знать… Мефрау пытается завладеть вниманием Дюссела. Сначала она поглядывает на него, а Дюссел делает вид, будто ничего не замечает. Тогда она подмигивает, Дюссел продолжает работу. Тогда она смеется, Дюссел не смотрит. Тогда моя мама тоже смеется, Дюссела это не трогает. Мефрау не добилась ничего, так что теперь надо подступаться с другой стороны. После недолгого молчания:

– Путти, надень же фартук. Завтра мне опять придется чистить пятна на твоем костюме!

– Я не запачкаюсь!

После недолгого молчания снова:

– Путти, почему ты не сядешь?

– Мне так удобно, мне лучше стоя!

Пауза.

– Путти, посмотри, du spatst schon![24]

– Да, мамми, я уж как-нибудь сам.

Мефрау ищет другую тему.

– Скажи, Путти, почему англичане сейчас не бомбят?

– Потому что погода слишком плохая, Керли!

– Но ведь вчера погода была хорошая, а они тоже не летали.

– Давай не будем об этом говорить.

– Почему, об этом ведь можно говорить или высказывать свое мнение?

– Нет!

– Отчего же нет?

– Помолчи, мамихен!

– А вот менеер Франк всегда отвечает своей жене.

Менеер борется с собой, это его уязвимое место, против этого он бессилен, а мефрау опять начинает:

– Высадка союзников никогда не состоится!

Менеер белеет, когда мефрау это замечает, она краснеет, но все же опять продолжает:

– Эти англичане ничего не добьются!

Терпение менеера лопается.

– А теперь закрой свой рот, donnerwetternogeinmaal![25]

Мама едва сдерживается, чтобы не рассмеяться, я смотрю прямо перед собой.

Подобное повторяется чуть ли не каждый день, если только они не успели разругаться, ведь тогда и менеер, и мефрау держат языки за зубами.

Мне надо принести еще немного картошки. Иду на чердак, там Петер изгоняет у кошки блох. Он смотрит на меня, кошка это замечает, хоп… она убегает, через открытое окно, по желобу.

Петер ругается, я смеюсь и исчезаю.

Свобода в Заднем Доме

Половина шестого. Приходит Беп, дарит нам вечернюю свободу. Тотчас закипает работа. Сначала я с Беп еще раз поднимаюсь наверх, где ей чаще всего уже заранее дают сладкое, приготовленное на ужин.

Не успеет Беп сесть, как мефрау начинает суммировать все свои желания, и вскоре слышишь: «Ах, Беп, у меня есть еще одно желание…»

Беп мне подмигивает, мефрау не упускает случая, чтобы не ознакомить каждого, кто поднимется наверх, со своими желаниями. Это наверняка одна из причин, почему все неохотно идут наверх.

Без четверти шесть. Беп уходит. Я спускаюсь двумя этажами ниже. Сначала на кухню, затем в кабинет директора, оттуда в закуток для хранения угля, чтобы открыть для Муши мышиную дверцу.

После долгого осмотра помещения я оказываюсь в кабинете Кюглера. Ван Даан заглядывает во все ящики и папки, ищет дневную почту. Петер берет ключ от склада и Моффи; Пим тащит наверх печатные машинки; Марго ищет тихое местечко, чтобы заняться своей конторской работой; мефрау ставит на газовую плиту чайник; мама спускается сверху с кастрюлей картошки. Каждый знает свою работу.

Уже скоро Петер возвращается со склада. Первый вопрос – о хлебе, он его забыл. У двери в переднюю контору он приседает на корточки, ползет на четвереньках к стальному шкафу, берет хлеб и исчезает, во всяком случае, он хочет исчезнуть, но прежде, чем он осознает, что случилось, Муши перепрыгивает через него и забирается под письменный стол, в самую глубь.

Петер ищет повсюду, ага, вон она сидит, кошка; Петер снова вползает в контору и хватает животное за хвост. Муши фыркает, Петер кряхтит. Чего он достиг? Муши теперь сидит у самого окна и вылизывает себя, очень довольная бегством от Петера. Тут Петер использует кусочек хлеба как последнюю приманку для кошки, и точно – Муши идет за ним, дверь закрывается. Я наблюдала за всем этим через щель в двери.

Менеер Ван Даан зол, хлопает дверью. Марго и я переглядываемся, думаем об одном и том же – он наверняка снова взвинчен из-за той или иной глупости Кюглера и не думает сейчас о «Кехе».

В коридоре снова слышны шаги. Входит Дюссел, идет, корча из себя владельца, к окну, сопит… кашляет, чихает и откашливается, это от перца, ему не везет. Продолжает свой путь к передней конторе. Окна не зашторены, а это значит, что почтовой бумаги ему не будет. Он уходит с угрюмым видом.

Мы с Марго снова переглядываемся. «Завтра будет одной страничкой меньше для его миленькой», – слышу я от нее. Я киваю, соглашаясь.

На лестнице опять слоновый топот, это Дюссел, который ищет себе утешения в одном месте, с которым он неразлучен.

Мы продолжаем работу. Тук, тук, тук… Постучали три раза, время еды!

• Предыдущая
• 27/71
• Следующая