Семейщина - Чернев Илья - Страница 154
- Предыдущая
- 154/207
- Следующая
После второго лафитника Аноха Кондратьич впал в обычную для него в таких случаях словоохотливость:
— И где ты подцепила его, Фиска? Мы и не примечали ничего…
— Их заприметишь, как же! — лукаво прищурила левый глаз Ахимья Ивановна.
— И то… Поедай, поедай, парень! Теперешнее время есть что, слава богу… Прибились, видно, к одному пути… Какой нынче достаток в артели — кажинный бы год так! И хлебушка полно, и масла-то Епиха на базар возил продавать… Раньше всех мы в артель вошли… Двадцать две животины сдал круглым счетом — не почесался! — хвастанул старик. — А ты как, паря, насчет артели?
— К вам же иду, — ответил Ванька, — сегодня только заявление подал. У них как раз правление. Епиха все подбивал… Оттуда она и привела меня, — кивнул он на Фиску.
— Вон, значит, где вы встрелись! — понимающе вставила Ахимья Ивановна.
— Ну, раз Епиха сказал, тому и быть… Голова у нас Епиха! — пустился снова разглагольствовать Аноха Кондратьич. — Этот ума даст. К настоящему делу артель произведет… Выходит, вместе с нами ты, в нашей артели?
— Выходит, — подтвердил Ванька.
— И что это народ кобенится, какую холеру, прости господи, дожидает еще? — не унимался Аноха Кондратьич. — Чтоб налогами задавили?
— К тому дело и клонится: уничтожить одноличника… Раз такое постановление вышло, чтоб в колхоз, — власть своего добьется, — поддержала старика Ахимья Ивановна. — Погодите, поживем, не то еще увидим: на коленях к нам поползут, за руку хватать станут — примите, дескать… Да не поздно ли будет?
— На што-то всё надеются старики, — презрительно чмыхнул Аноха Кондратьич. — А на што? Успенье показало им, какая это надежа… Снова, чтo ли, того добиваются? А ты во время банды-то где был, парень?
— На покосе, — ответил Ванька. — То есть, сказать так: первый день дома просидел, прибегал ко мне Спирька, требовал явиться, да я не пошел. Не пошел — и все. Ну, думаю, их к такой-то матери, самозванцев… А когда на другой день собрался на покос, вижу — автомобили бегут с красноармейцами… стрел тут поднялся… Думаю, как бы под шальную пулю не угодить, — свернул в хлеба…
Глаза Фиски зажглись радостным огнем.
— Мы тоже натерпелись. Ой, какой страсти натерпелись, оборони господь! — пустилась в воспоминания Ахимья Ивановна. — Изотку посадили, Фиска на покос к артельщикам побежала к ночи, упредить их… У самой вся середка кровью изошла… И всех-то жалко — и парня, и девку, и зятьев, — и никого нет, и стрел ночью… Вот думушки-то мне было в ту ночевку!
Долго рассказывала Ахимья Ивановна о подвиге своей дочки, вызволившей артельщиков из неминучей беды. Все это Ваньке было уже известно, и он кивал головою и с восхищением поглядывал на свою невесту-красавицу…
До самой черной ночи засиделся Ванька у полюбившихся ему с первого раза обходительных стариков.
7
Фиска проводила жениха за ворота. На прощанье они крепко обнялись — и Ванька исчез в темноте. Она долго еще стояла одна, вслушивалась в удаляющиеся хрусткие шаги любимого по замороженной льдистой земле.
Вдруг из соседнего проулка вывернулись трое. Они шагали крупно, шумные и голосистые, ревели какую-то бравую песню. В руках одного из них в лад песне взвизгивала гармошка… Парни приближались, и Фиска юркнула в калитку, — чего доброго, прицепятся пьяные, не враз-то отвяжешься от них. Но ее разобрало любопытство: что за гулеваны такие по ночи шляются, куда идут? Они притаилась у ворот, чуть приоткрыла калитку- в щелку-то все будет видать, как станут они проходить мимо. Под их окнами парни остановились, затихли.
— Кажись, не спят еще — свет, — услышала Фиска сиплый, приглушенный голос.
— Свет… постучимся, — настойчиво предложил другой, и Фиска узнала в нем но голосу Гришу Солодушонка.
В ставень затарабанили. Фиска бесшумно скользнула от ворот в избу.
Готовясь ко сну, Аноха Кондратьич творил начал: поясно изгибаясь, он припадал ладонями на лежащий на лавке подрушник, выпрямлялся, крестился, шептал молитву.
— Кто там стучится? — обратился он к Фиске, недовольный тем, что его отвлекают, вводят в грех. — Поди-ка узнай, выдь… Спать надо, а тут… Хэка, паря, дня им мало! Начал покласть не дадут как следует.
— Это Гриша Егоров с товарищами, батя.
— Гриша? — удивился Аноха Кондратьич. — Вот беда… Чем угощать станем?
Лицо старика стало озабоченным: как бы не обидеть такого уважаемого гостя, — нельзя не принять его подобающе.
Стук повторился — осторожный, но достаточно нетерпеливый.
— Выдь, выдь! — засуетился Аноха Кондратьич. — А ты, матка, — приказал он жене, — сготовь чего ни на есть. Самовар ставь… Вот беда: вина нету!
— Не надо бы мне в казенку лазить… два ведь раза ходила… Жених ведь… — позевнула Ахимья Ивановна.
— Да, при сватовстве немыслимо было беречь… Вот задача! — растерялся Аноха Кондратьич.
— Ничо, еще раз схожу, — улыбнулась Ахимья Ивановна.
— А есть? — обрадовался старик.
— Как не быть. Одна пол-литра в припасе на случай.
— Ишь, как сгодилась! Ну и голова ты у меня! — возликовал Аноха Кондратьич.
Тем временем Фиска ввела гостей. Все трое были изрядно навеселе.
— Здорово, дядя Аноха, — наклоняя голову у притолоки, пробасил Гриша. — Спать, кажись, собрался? Безо время мы…
— Здорово… Не шибко еще и спать-то… — почесываясь, степенно поднялся ему навстречу Аноха Кондратьич. — Какой сон, раз бог гостей дает? Присаживайтесь.
Не крестясь, парни расселись на лавке. Ахимья Ивановна живо собрала на стол. Из горницы пришел сонный Никишка. Увидав на столе поллитровку, Гришины товарищи переглянулись, — не зря, выходит, тащились они по ночи через весь Краснояр.
Беседа завязывалась туго. Аноха Кондратьич для прилику поспрашивал Гришу об отце, о том, как служилось в армии. Гриша отвечал односложно, устало, будто через силу, то и дело поглядывал на Фиску…
А когда сели за стол и прошлись по маленькой, Гриша неприметно переглянулся, с упорно молчащими друзьями своими, Андрюхой и Митрием, и неожиданно сказал:
— А и дочка же у тебя выросла, дядя Аноха! Малина — не осевка… Вот бы такая мне под стать была! Хочу
жениться…
— Это которая дочка-то? У меня их три…
— Да вот эта самая, Фиса, что, с нами сидит, чаем нас поит, — перебил Гриша и покосился на Фиску.
Она не ответила на его взгляд, будто вовсе не о ней речь идет.
— Фиска-то? Да она у нас… — начал было Аноха Кондратьич, по тут кто-то под столом так пнул его в ногу, что он осекся, и слово о недавнем сватовстве застряло у него в глотке. Он закашлялся, словно бы захлебнулся вином, закрутил головой. — Эка язва!..
Старик недоуменно поглядывал то на Фиску, то на Никишку, — кто из них двинул его по ноге? И зачем? Разве не правда, что ли, что Фиска просватана? Будто ища поддержки, он повернул голову к печи, где с чем-то возилась Ахимья Ивановна, но встретил оттуда столь остерегающий взгляд, что впору хоть снова поперхнуться… Аноха Кондратьич пришел в полнейшее замешательство.
«И то сказать, — подумал он, — этот-то женишок куда поспособнее будет… командир! Да и Егор Сидору-пастуху тоже не ровня… Может, и не просватана еще Фиска по-настоящему? — Он теребнул себя за бороденку, точно хотел удостовериться: не спит ли он. Нет, не спит, и Фиска действительно просватана за Ваньку Сидорова. — Что ж они, язвы постылые, лягаются?»
Невдомек ему было: и Фискин пинок, и суровый взор старухи лишь напоминали ему о том, что излишне он распустил язык, что с Ванькой договорено только что о сватовстве чужим людям не сказывать, чтоб не осудили зря: вот-де, не успел мать похоронить, да уж и женится, и что свадьба назначена на рождестве, когда, как они надеялись, зять Епиха, председатель артели, будет уже на ногах. А до рождества-то сколь еще времени — земля перевернуться может, не только Фискина судьба…
В ожидании ответа Гриша упрямо глядел на растерянного хозяина, и тут на помощь старику пришла Ахимья Ивановна. Она вытащила из печи сковороду картошки, поставила гостям, подсела к столу:
- Предыдущая
- 154/207
- Следующая
