Простые смертные - Митчелл Дэвид Стивен - Страница 157

• Предыдущая
• 157/203
• Следующая

– Ни в одном дворце меня не встречали столь же гостеприимно. – Шайлоу Давыдов оглядел нашу гостиную. – Моя жена так мечтала познакомиться с «К. Косковым» – с самого первого дня, когда я решил посетить Петербург.

– Да, это правда. – Клодетт Давыдова отдала Галине свою муфту из белого меха и тихонько ее поблагодарила. – И, насколько я могу судить по тому удивлению, которое выказала юная госпожа Коскова, мы обе писали друг другу, будучи абсолютно уверенными, что наш адресат – мужчина. Я правильно предположила, госпожа Коскова?

– Да, это именно так, госпожа Давыдова, не смею этого отрицать, – сказала я, и мы наконец уселись.

– Не правда ли, это похоже на некий абсурдный фарс, достойный сцены? – улыбнулась Клодетт.

– В этом мире все поставлено с ног на голову, – вздохнул Шайлоу Давыдов. – У нас женщины вынуждены скрывать свою половую принадлежность из боязни, что их идеи будут осмеяны или отвергнуты.

Мы дружно признали справедливость этих слов и снова умолкли. Наконец Василиса, вспомнив о своих обязанностях хозяйки, сказала:

– Клара, дорогая, не подбросишь ли ты в печь дровишек? Что-то у нас прохладно. И пусть Галина принесет гостям чаю.

– Мой бизнес связан с морем, господин Косков, – сказал Шайлоу Давыдов. Мой приемный отец воспринял неожиданный визит Давыдовых скорее с удовольствием, и для мужчин чай с печеньем и пирожками сменился коньяком и сигарами, которые Шайлоу подарил Дмитрию. – Я занимаюсь морскими перевозками, фрахтом, верфями, причалами, морской страховкой… – Он неопределенно махнул рукой. – Я прибыл в Петербург по приглашению вашего Адмиралтейства, но в детали я, естественно, вдаваться не могу. Я буду здесь работать по крайней мере год, и мне был предоставлен дом на Невском проспекте. Скажите, госпожа Коскова, сложно ли найти таких слуг, которые были бы одновременно и расторопны, и честны? В Марселе, стыдно сказать, подобное сочетание встречается столь же редко, как зубы у курицы.

– Черненко помогут, – успокоила Василиса. – Дядя Дмитрия, Петр Иванович, и его жена всегда как-то находят нужное количество «зубастых несушек». Верно, Дмитрий?

– Зная своего дядю, могу вас заверить: он и Золотое Руно вам добыть сумеет. – Дмитрий с наслаждением затянулся сигарой. – А как вы, госпожа Давыдова, собираетесь проводить время в те долгие месяцы, что вам придется провести в нашем холодном пустынном краю?

– О, у меня душа исследователя. Как и у моего мужа, – сказала Клодетт Давыдова и умолкла, словно дала исчерпывающий ответ. В печи, рассыпая искры, потрескивали поленья. Выдержав паузу, Клодетт пояснила: – Впрочем, сперва я намереваюсь закончить комментарий к «Метаморфозам» Овидия[252]. Я даже лелеяла надежду, что «уважаемый К. Косков» окажет мне честь и взглянет на мою писанину, если, конечно…

Я тут же сказала, что почту это за честь и что мы, «подпольные» женщины-ученые, должны всегда поддерживать друг друга. Затем я спросила, получил ли «господин К. Холокаи» мое последнее письмо, посланное в минувшем августе на адрес российского консула в Марселе.

– Конечно, я его получила, и ваши идеи показались мне очень интересными, – живо откликнулась Клодетт Давыдова. – Мой муж, который не меньше меня увлекается философией, был просто в восторге, узнав вашу точку зрения по поводу царства Тьмы.

Теперь уже заинтересовалась Василиса:

– О каком это темном царстве шла речь, дорогая?

Я терпеть не могла лгать приемным родителям, даже случайно, даже путем простого умолчания, но тема вечного, точнее, Вневременного, существования в этом безбожном, безбожном мире была явно не самой удачной для обсуждения в нашей богобоязненной семье. Пока я изобретала какое-нибудь простенькое объяснение, мой взгляд случайно упал на Шайлоу Давыдова, и я вздрогнула: глаза у него были полузакрыты, а на лбу сияло пятно – в том самом месте, где, как я знала по своим предыдущим возрождениям на Востоке, находится чакра, «третий глаз». Я посмотрела на Клодетт Давыдову. У нее на лбу светилось точно такое же пятно. У нас в гостиной явно что-то происходило. Я посмотрела на Василису и Дмитрия и увидела, что они застыли, как восковые фигуры. Василиса выглядела по-прежнему сосредоточенной, но, похоже, разум ее был полностью закрыт для восприятия. И, скорее всего, кто-то «помог» ей его закрыть. В пальцах Дмитрия все еще дымилась сигара, но лицо и тело его были совершенно неподвижны.

После прожитых тысячи двухсот лет я постепенно убедила себя, что стала неуязвимой для потрясений, но я ошибалась. Время не остановилось. Огонь все еще горел. Я все еще слышала, как Галина крошит овощи на кухне. Инстинктивно я пощупала пульс на руке Василисы и обнаружила, что он бьется сильно и спокойно. Ее дыхание было замедленным и поверхностным, но тоже спокойным. То же творилось и с Дмитрием. Я окликнула их, но они меня не услышали. Их здесь не было. Этому могла быть только одна причина. Точнее, несколько взаимосвязанных причин.

Гости между тем вновь обрели нормальный вид и явно ждали, что я скажу. Я встала, чувствуя себя одновременно и потерявшей почву под ногами, и страшно разгневанной, схватила кочергу и с яростью, какая никак не могла быть свойственна двадцатилетней дочери русского священника, заявила этим псевдо-Давыдовым:

– Если вы что-то сделали с моими родителями, то, клянусь…

– Зачем нам причинять зло таким чудесным людям? – Шайлоу Давыдов был, казалось, искренне удивлен. – Мы просто применили к ним Акт Хиатуса, только и всего.

Клодетт Давыдова тут же его перебила:

– Нам хотелось поговорить с вами наедине, Клара. Мы легко можем вывести ваших родителей из состояния хиатуса, достаточно щелкнуть пальцами, – она легонько взмахнула рукой, – и они даже не вспомнят о том, что с ними произошло.

Но мне все еще чудилось, что от этих лже-Давыдовых исходит угроза, и я спросила, не является ли хиатус чем-то родственным месмеризму[253].

– Франц Месмер – просто чертов болтун! – сердито сказала Клодетт. – Мы – психозотерики. Психозотерики Глубинного Течения.

Видя, что ее заявление меня попросту ошарашило, Шайлоу Давыдов спросил:

– Неужели вы никогда прежде не являлись свидетельницей чего-либо подобного, госпожа Коскова?

– Нет, – ответила я.

Давыдовы переглянулись, явно удивленные. Шайлоу вынул сигару из пальцев Дмитрия, пока та не успела их обжечь, и положил в пепельницу.

– Может быть, вы все же поставите кочергу на место? – сказал он мне. – Она никак не сможет помочь вам в этом разобраться.

Чувствуя себя полной дурой, я убрала кочергу и вдруг поняла, что слышу стук копыт по мостовой, звяканье уздечек и крики возниц на Невском проспекте. Здесь, в стенах нашей гостиной, моя метажизнь явно вступала в новую фазу, и я наконец решилась прямо спросить:

– Но кто же вы такие? Кто вы на самом деле?

Шайлоу Давыдов сказал:

– Мое имя – Кси Ло. «Шайлоу» или «Шило» – самое близкое из европейских имен, какое я сумел себе подобрать. Мою коллегу, которой приходится на публике играть роль моей жены, зовут Холокаи. Это наши истинные имена, мы носим их с момента нашего появления на свет. Эти имена носят наши души, если угодно. Итак, мой первый вопрос к тебе, госпожа Клара Коскова: как твое истинное имя?

Совершенно не подобающим для приличной девицы образом я взяла бокал Дмитрия и разом отпила добрую половину налитого туда коньяка. Я так давно похоронила мечту, что мне когда-нибудь доведется встретиться с такими же, как я, «вечными людьми»! И теперь, когда это произошло на самом деле, я, увы, оказалась совершенно не подготовленной к такой встрече.

– Маринус, – хрипло пискнула я, поскольку коньяк обжег мне горло. – Я – Маринус.

– Приятно познакомиться, Маринус, – сказала Холокаи, то есть Клодетт Давыдова.

– Я знаю это имя, – нахмурился Кси Ло, то есть Шайлоу. – Но откуда?

• Предыдущая
• 157/203
• Следующая