Простые смертные - Митчелл Дэвид Стивен - Страница 56

• Предыдущая
• 56/203
• Следующая

– Да нет, Несс, сделала! Сделала! Ты сказала, что тоже любишь меня! Ты сказала…

О господи. Отчаяние столь же привлекательно, как холодный гнев.

– Семь раз. В первый раз в постели. Я помню… Возможно, это было шесть раз, а может, восемь – какая разница, Несс, я… О чем ты, Несс? Неужели все это была одна большая ложь?.. В таком случае, может, ты ставила какой-то чертов эксперимент, способный свести человека с ума?

Слишком поздно теперь нажимать на педаль тормоза: мы уже перелетели через край пропасти.

– Нет-нет-нет, я вовсе не впадаю в истерику, я просто… Нет. Нет! Я просто не понимаю, что случилось, вот и… Что? Что ты сказала? Повтори последние слова! Господи, какая дерьмовая связь… Нет, повтори то, что ты сказала… Нет, я просто говорю, что телефонная связь здесь дерьмовая… Как это? Ты считаешь, что для тебя это именно так?

Олли с силой ударил кулаком в стекло телефонной будки. Господи, как можно хотя бы думать, будто ты кого-то любишь?

– …Нет, Несс, нет-нет… не вешай трубку! Послушай, я просто… хочу, чтобы все стало по-прежнему, Несс!.. Но если ты объяснишь, если мы поговорим, если ты… Я совершенно спокоен. Да, спокоен. Нет, Несс! Нет, нет, нет…

Ложное затишье, затем взрыв: «Так твою мать!», и Куинн снова несколько раз врезал кулаком по стеклу. Это привлекло внимание прохожих, и я незаметно ускользнул прочь, слившись с потоком любителей шопинга, а потом, сделав петлю, вернулся назад и, проходя мимо будки, увидел, как мой однокашник, больной от любви, сгорбился и спрятал лицо в ладонях. Плакать? Да еще на публике? Это весьма прискорбное и поучительное зрелище меня слегка отрезвило, и я даже взглянул на свое отношение к Холли иными глазами. Помни: что Купидон дает, то Купидон и отнимает.

Австрийско-эфиопский диджей был молчалив, скрывался под капюшоном, заявок не принимал и только в самый последний час ринулся в ремиксы KLF «3 a.m. Eternal», «Phuture» «Your Only Friend» и «Norfolklorists’» «Ping Pong Apocalypse». Клуб «Вальпургиева ночь» размещался в нижнем этаже крыла большого и старого отеля «Le Sud», шестиэтажного, состоявшего из сотни номеров угловатого лабиринта; в 50-е это здание было превращено в гостиницу из санатория для богатых людей, больных туберкулезом. Благодаря последней перестройке клуб «Вальпургиева ночь» оказался внизу, в помещении с голыми кирпичными стенами в стиле «Дэвид Боуи в Берлине», и расширил дансинг до размеров теннисного корта. Пульсирующий свет прожекторов, как на подводной лодке, время от времени высвечивал ту или иную группу из двух или трех сотен танцующих, изрядное количество которых были представительницами женского пола, обладавшими упругой юной плотью. Пара понюшек дури с милым названием «перхоть дьявола» вновь поставила на ноги нашего Могущественного Куинна, только что пережившего глубокую душевную травму, так что мы вчетвером решили отправиться в клуб и хорошенько повеселиться. Редкий случай, но я был единственным, кто не участвовал в оргии, которую устроили трое моих приятелей-«хамберитов»; теперь они все сидели на диване в форме подковы, и каждый обхаживал молодую привлекательную чернокожую девицу. Несомненно, Четвинд-Питт разыгрывал свою традиционную карту девятнадцатого наследника престола, Фицсиммонс швырялся франками, а милашка, которую выбрал Куинн, по всей видимости, находила его просто симпатичным, неглупым и пьяным. Что ж, все они вели вполне честную игру. В любой другой вечер я бы тоже с удовольствием «половил рыбку» и не стал бы притворяться, что мой альпийский загар, и взгляд, страстный, как у Руперта Эверетта, и угольно-черная рубашка, как у Гарри Энна, и джинсы, как у Макото Грелша, плотно обтягивающие бедра, не привлекают внимания красоток с длинными ресницами; но на этот раз в канун Нового года я бы предпочел, чтобы меня захватила музыка какого-нибудь данс-трека. Может быть, я решил подвергнуть себя, так сказать, «искушению Христа» во имя того, чтобы половое воздержание сегодня вечером в клубе «Вальпургиева ночь» дало мне хоть какой-то кредит в банке кармы, а также возможность возродиться к новой жизни благодаря одной девушке из Грейвзенда? На это был способен ответить только «доктор Кокаин», и после архангельского ремикса «Walking on Thin Ice», исполняемого черт знает кем, я решил, что мне, пожалуй, стоит пойти и проконсультироваться у этого доброго доктора…

Кабинки в мужском туалете здесь были столь же удобны, сколь неудобны они были в сортире «Ле Крока»; похоже, их дизайн был создан специально для вдыхания кокаина: кабинки часто мыли, они были достаточно просторны и не имели того провоцирующего преступления, пустого пространства между верхней частью дверцы и потолком, как это принято в большей части британских клубов. Я воздвигся на «троне» и вытащил карманное зеркальце – я позаимствовал его у одной миниатюрной, как эльф, филиппинки, пытавшейся подцепить на крючок того, кто обеспечит ей супружескую визу, – и чек, этим вечером выигранный у Четвинд-Питта в «двадцать одно»; порошок был завернут в маленький пластиковый пакетик и спрятан в коробочку с пастилками «Друзья рыбака», чтобы в случае чего сбить с толку любого полицейского с собакой-ищейкой… Первые пять секунд так жгло, словно мне в носоглотку напихали крапивы, но потом…

Уф-ф, наконец-то отпустило!

Звуки контрабаса вибрирующим эхом отдавались у меня во всем теле, и господи-как-это-было-хорошо! Я спустил в унитаз бумажную «соломинку», смочил клочок туалетной бумаги и дочиста вытер поверхность зеркальца. Крошечные огоньки, которые я никак не мог толком рассмотреть, легкими колючими вспышками мелькали на самом краю моего поля зрения. Я вывалился из кабинки, точно Сын Божий, повергающий в прах идола, и тщательно рассмотрел себя в зеркале – все было хорошо, даже если зрачки у меня и были невероятно расширены, как у дракона с острова Комодо, а не обыкновенного Homo sapiens. Выходя из сортира, я встретился с одним юнцом, с ног до головы одетым в «Армани»; этот тип всему на свете предпочитал хороший косяк, а звали его Доминик Фицсиммонс. Он уже успел выкурить джойнт, и свойственные ему остроумие и сообразительность как прыгнули с тарзанкой с моста, так до сих пор и не вернулись.

– Хьюго, а ты-то что делаешь в этом чудесном местечке, черт подери?

– Зашел попудрить носик, дорогой Фиц.

Он вгляделся в мою левую ноздрю.

– Похоже, туда залетела снежная буря. – Он улыбнулся подтаявшей улыбкой, и я невольно подумал, что у его матери точно такая же улыбка, а больше ничего общего у них нет. – А мы познакомились с замечательными девочками, Хьюго! Одна для Ч.-П., одна для Олли и одна для меня. Пойдем, я тебя с ними познакомлю.

– Ты же знаешь, как я стесняюсь в женском обществе.

Фиц нашел это заявление слишком смешным, чтобы над ним смеяться.

– В штанах у меня… просто… пожар!

– Ей-богу, Фиц, кому приятно быть третьим лишним? Они хоть кто?

– В этом-то самая фишка и есть! В общем, помнишь африканскую народную песню «Ye Ke Ye Ke»? Лето… восемьдесят восьмого, по-моему. Невероятный был хит.

– Ну… что-то такое, кажется, помню. Как звали этого типа? Мори Канте?

– Мы будем сегодня на подпевках у Мори Канте.

– Точно! А разве самому Мори Канте девочки-припевочки сегодня не нужны?

– У них вчера был большой концерт в Женеве, но сегодня они свободны. Знаешь, их никогда не учили кататься на лыжах – наверное, у них там, в Алжире, снега не хватает, – так что они всей компанией на два-три дня приехали в Сент-Аньес, чтобы научиться.

Вся эта история не внушала мне доверия, даже, пожалуй, сильно не внушала, но озвучить свой скептис я не успел: к нам, слегка покачиваясь, подошел Четвинд-Питт и заявил:

– Самое время з-заманить их chez Ч.-П. Там, в холодильнике, еще остался изрядный кусок грюйера, тебе вполне хватит, чтобы насытиться, Лэм, и ты не будешь чувствовать себя обделенным.

• Предыдущая
• 56/203
• Следующая