Простые смертные - Митчелл Дэвид Стивен - Страница 80
- Предыдущая
- 80/203
- Следующая
Я судорожно пытался подобрать подходящий ответ. Неужели Тони Блэр действительно поверил, что у Саддама Хусейна есть ракеты, способные уничтожить Лондон в течение сорока пяти минут? Неужели он действительно поверил в фантастическую идею насаждения на Среднем Востоке либеральной демократии и в возможность спокойно наблюдать за тем, как эта демократия там будет распространяться? Я уныло пожал плечами:
– Кто его знает…
– Аллах знает! – твердо заявил Азиз. – Блэр знает. Жена Блэра знает.
Господи, да я бы отдал год жизни за то, чтобы заглянуть в мысли нашего премьер-министра! Даже, может, три года! Он ведь умный человек. Об этом свидетельствуют, например, его ловкие увертки во время интервью. Неужели он не думает, глядя на себя в зеркало: Ох, Тони, а ведь этот проклятый Ирак совсем разгромлен, и все там теперь вверх тормашками – так зачем же, зачем ты слушал Джорджа Буша?
Прямо над нами крутился беспилотник. Почти наверняка – с вооружением на борту. Я подумал о том, кто им управляет, и представил себе стриженного ежиком девятнадцатилетнего юношу-оператора по имени Райан где-нибудь на базе в Далласе, который, посасывая через соломинку ледяное фрапучино, вполне способен сейчас выпустить из этого беспилотника ракету и уничтожить всех, кто находится и в самой больнице, и рядом с ней, а сам даже запаха горелого мяса не почувствует. Для этого «рядового Райана» и больница, и мы – это всего лишь пиксельные точки на экране, которые под воздействием высокой температуры слегка дергаются, превращаясь из желтых в красные, а затем в голубые.
Потом беспилотник улетел, и я заметил, как белый грузовик-фургон на большой скорости взбирается сюда по грязной разбитой дороге от пропускного пункта. У дверей больницы грузовик резко затормозил, и водитель – голова его была обернута окровавленной куфией – выпрыгнул из кабины и бросился к дверце пассажирского сиденья. Мы с Азизом подошли поближе, чтобы ему помочь. Шофер, примерно моих лет, вытащил из машины что-то завернутое в простыню. Он попытался сделать несколько шагов, но споткнулся о шлакоблок и упал, прижимая сверток к груди. Мы помогли ему встать, и я увидел, что на руках у него – мальчик лет пяти или шести. Ребенок был без сознания, лицо его покрывала мертвенная бледность, а из уголка рта ручейком стекала кровь. Мужчина, лихорадочно сверкнув глазам, выпалил пулеметную очередь арабских слов, из которых я понял только слово «доктор», и Азиз повел его в больницу. Я последовал за ними в то просторное помещение, которое когда-то служило гостиной. Там медсестра пощупала мальчику пульс, но ничего не сказала и позвала одного из врачей, возившегося с пациентом в дальнем углу. Он что-то крикнул ей в ответ, но к нам не подошел. Когда мои глаза привыкли к полумраку, царившему в доме, я увидел Насера, который разговаривал с каким-то стариком со странным, ничего не выражавшим лицом; на нем была потрепанная куртка, и он все время обмахивался веером. Затем возле меня вдруг оказался какой-то человек с тихим, вкрадчивым голосом – от него даже здесь отчетливо пахло кремом после бритья – и принялся задавать мне какие-то сложные вопросы на диалекте; мне показалось, что в этих вопросах таится угроза, но я сумел разобрать только слова «Босния», «Америка» и «убить». Свою пылкую речь он завершил красноречивым жестом, проведя пальцем по горлу и как бы перерезая его. Я то ли кивнул, то ли покачал головой, надеясь внушить ему ту мысль, что вообще-то я его понял, но все эти вопросы слишком сложны, чтобы я мог немедленно на них ответить. Затем я повернулся и пошел прочь. Но тут же совершил глупость: оглянулся – и зря, потому что этот тип пристально смотрел мне вслед. Азиз вышел следом, и когда мы снова присели на тротуар под прикрытием своей полу-«Короллы», он сказал:
– Он из милиции. Он тебя испытывал.
– И что, прошел я испытание?
Азиз не ответил. Немного помолчав, он сказал:
– Я – за Насером. Если тот человек придет, прячься. Если придут люди с оружием… тогда прощай, Эд.
И Азиз поспешил назад, в больницу. Местность вокруг была совершенно открытая, какой-то пустырь, на котором совершенно негде было укрыться. Но в отличие от предыдущей встречи возле мечети, когда меня чуть не взяли в плен, сейчас у меня было время подумать. И я стал думать об Аоифе, о том, как она сидит в классе у миссис Ваз, учительницы начальной школы Стоук-Ньюингтон, и поет «Somewhere over the Rainbow». Потом я подумал о Холли – как она в убежище для бездомных неподалеку от Трафальгарской площади помогает какому-нибудь сбежавшему из дома ребенку заполнить бланк социального обеспечения.
Но человек, вышедший из дверей больницы шагах в двадцати от меня, оказался не Азизом, не Насером и не каким-нибудь воинственным исламистом, размахивающим автоматом Калашникова образца 1947 года. Это был водитель того белого грузового фургона, отец раненого мальчика. Он смотрел куда-то вдаль, мимо своей машины, в сторону Фаллуджи, где вертолеты – так-так-так! – строчили из пулеметов по толпе в четверть миллиона людей.
А потом рухнул на землю и зарыдал.
– Вот я тебя где поймал! – Дэйв Сайкс вошел в мужской туалет гостиницы «Маритим», когда я уже мыл руки, думая о том, какой драгоценностью является вода в Ираке. Оркестр в банкетном зале наяривал джазовую версию «Lady in Red» Криса де Бурга. Дэйв огляделся в просторном гулком пространстве. – Да тут можно состязания по гольфу устраивать!
– И весьма элегантные, – сказал я. – Пол тут из настоящего мрамора.
– Классное местечко! В самый раз для мафиозных разборок. А в пяти кабинках можно поставить пятерых пулеметчиков.
– Хотя, пожалуй, в день свадьбы вашей родной дочери не стоит.
– Да, пожалуй, действительно не стоит. – Дэйв подошел к писсуару и расстегнул молнию на брюках. – Помнишь сортир в «Капитане Марло»?
– Вспоминаю с любовью, как ни странно это звучит. Там, помнится, было замечательное граффити. Не то чтобы я сам когда-нибудь вносил свой вклад в украшательство тамошних стен, но все же…
– У нас в «Капитане Марло» было самое замечательное граффити во всем Грейвзенде! Кэт постоянно заставляла меня замазывать стены краской, но через пару недель та же надпись или рисунок появлялись снова.
Сидевший у меня внутри журналюга, разумеется, не мог не спросить:
– А вы по той жизни не скучаете? Когда были хозяином заведения?
– Отчасти скучаю, конечно. Особенно по некоторым нашим завсегдатаям. Хотя и не могу сказать, что скучаю по той адской работе – ведь приходилось крутиться с утра до ночи – или по дракам. Или по налогам и бесконечной бумажной возне. Но тот старый паб служил нам домом целых сорок лет, и было бы странно, если б я о нем даже не вспоминал. Там и ребята наши выросли. А вот съездить туда и просто посмотреть на него я не могу. Я этого просто не вынесу. Его ведь переименовали: он теперь «Пурпурная черепаха». Боже мой! И в нем полно всяких яппи, которые из рук не выпускают свои пижонские мобильники. А наверху все наши комнаты превращены в «административные помещения». А ты когда-нибудь ездишь в Грейвзенд?
– Нет. С тех пор как мама умерла, ни разу не был.
Дэйв застегнул молнию на брюках и пошел к раковине, стараясь ставить ступни точно одна перед другой – так ходят старики, которым неплохо бы расстаться с несколькими лишними фунтами веса. Возле раковины он осторожно качнул сосуд с жидкостью для мытья рук: густой пузырь моментально шлепнулся ему на ладонь.
– Ты только посмотри! День ото дня жизнь все больше похожа на какой-то фантастический роман. И дело не только в том, что ты стареешь, а дети твои разлетелись из дома в разные стороны; дело в том, что мир стремится куда-то вперед, а сам ты страстно мечтаешь вернуться назад, в то десятилетие, которое было для тебя самым счастливым и комфортным. – Дэйв держал покрытые мыльной пеной руки под струей теплой воды, и вода все текла и текла. – Знаешь, Эд, радуйся Аоифе, пока можешь, пока она еще маленькая. Ведь как оно бывает: только что ты носил своего милого сорванца на плече, а уже в следующее мгновение его точно ветром сдуло, и только тут ты начинаешь понимать то, о чем все время лишь подозревал: как бы ты ни любил своих детей, они даны тебе лишь на время, как бы взаймы.
- Предыдущая
- 80/203
- Следующая
