Не все трупы неподвижны - Ушаков Борис - Страница 43

• Предыдущая
• 43/47
• Следующая

– Нет!

Отчим внимательно смотрит на решительное личико непокорной падчерицы и переводит оружие на меня. Мои ноги враз слабеют. Чувствую, как они начинают мелко дрожать. Ничего удивительного: я и так уже целых полчаса был героем. Видимо, дальнейшее испытание оказывается непосильным. У меня в руках фотоаппарат, но использовать его против Маркуса нельзя: в нём снимки Лурда, обещанные Марине.

– Если немедленно не отдашь фотографии, я застрелю этого олуха!

– Стреляй, мерзавец! – отважно кричит Изабель.

Я цепенею от ужаса, сердце заранее прекращает биться, но вместо того, чтобы выстрелить в мою беззащитную грудь, Маркус целится снова в девушку-эльфа. Мерзавец передумал. Сердце снова начинает работать, становится легче, но, к чести сказать, совсем чуть-чуть. Мне жалко Изабель, почти как себя.

Маркус холодно произносит:

– Слушай, тварь, хоть ты и упорная, как землеройка, больше я просить не буду. Считаю до трёх. Раз!

– Ладно! – Изабель строптиво поводит плечиками. – Но фото спрятаны не здесь.

Маркус опять гадко усмехается:

– Не изменяй факты, как тебе вздумается. Я давно знаю, что твой запас лжи неисчерпаем. Ты следишь за моей мыслью?

– Я не обманываю! Фотографии лежат в соседней комнате.

– Тогда пошли туда. Кто в ней живёт, кстати?

– Не бойся, трусливый мерзавец. Сейчас комната пустует.

Держа меня и Изабель под прицелом, Маркус заставляет нас выйти в коридор. Изабель отпирает комнату тётки Шарлотты, и мы входим в собачью конуру. За прошедшее время она нисколько не изменилась. Всё та же погрызенная мебель, усеянный чёрт-те чем пол, разорванные обои. На столе стоит недопитая бутылка пастиса.

Маркус зажимает себе нос свободной рукой:

– О, боже! Как здесь смердит! Тут что, жилец недавно сдох от дизентерии?

Не отвечая, Изабель лезет в платяной шкаф. Она долго роется в грудах каких-то тряпок, добирается до самого дна, затем растерянно оборачивается к нам:

– Фотографий нет.

– В самом деле? – притворно удивляется Маркус. – И куда же они делись?

– Не знаю.

– А кто знает?

– Я знаю! – заявляю я.

Маркус тычет пистолетом в мою сторону:

– Что знаете?

– Знаю, у кого фото.

– И у кого же?

– У Франсуа Камбрэ.

– Вздор! Ты-то откуда можешь знать? – недоверчиво спрашивает Изабель.

– Я случайно видел их у него.

– Докажите! – требует Маркус.

– На фотографиях было написано красным фломастером «Маркус мерзавец», «Маркус скотина» и ещё что-то в этом же роде.

Изабель бросает на меня изумлённый взгляд. Маркус с сожалением произносит:

– Что ж, герр Росс. Вынужден вам поверить. Эта бестия и мне прислала фото с такими же надписями. Если вы не солгали и вор обрёл имя, значит, мы немедленно идём к мсье Франсуа. Вы следите за моей мыслью?

Гуськом спускаемся по безбожно скрипящей лестнице. Первым бреду я, за мной Изабель, а замыкает наш невольничий караван Маркус. Руку с оружием мерзавец прячет в боковом кармане своего респектабельного пиджака. На первом этаже по-прежнему никого не видно. Неожиданно из столовой в коридор выходит, что-то торопливо жуя, Анибаль. Возможно, стащил печенье. Увидев нас, обделённый разумом испуганно оглядывается, но вокруг только холодные стены и равнодушный пол – спрятаться решительно негде.

– Бонжур, Анибаль! – приветствую я парня.

– Бонжур, мсье.

Анибаль отводит глаза в сторону. Видно, что он чем-то расстроен.

– Что с тобой, Анибаль?

– Я упустил Очень Большую Рыбу. Она навсегда уплыла из камышей.

– Не переживай. Очень Большая Рыба непредсказуема. Она скоро вернётся.

– Правда, мсье?

– Уверен. Скажи-ка лучше, где мсье Франсуа? Он нам очень нужен.

– Папа’ в прачечной.

Я удивлён:

– Как же он оказался в подвале?

– Съехал по спуску.

– По какому спуску?

– Который за моей спальней.

Слыхали?! Интересно, сколько ещё тайн скрывает «Галльский петух»? Оказывается, в нём есть какой-то ход, по которому можно спуститься в подвал даже в инвалидной коляске.

– Молодой человек, не могли бы вы проводить нас в прачечную? – вежливо просит Маркус.

– Да, мсье.

Повинуясь знаку Маркуса, двигаемся следом за Анибалем. Невольно усмехаюсь: нас возглавляет дурачок, а замыкает мерзавец. Закон всемирного баланса работает без сбоев.

В самом конце коридора начинается гладкий бетонный спуск. Спускаемся по нему в подвал. Здесь сумрачно и сыро. Слышен ровный гул стиральной машины. Теперь если идти направо, попадёшь в гараж, если налево – в прачечную. Идём налево. В тесном помещении, заставленном бытовой техникой, горит яркий свет. Франсуа Камбрэ неподвижно сидит в своём кресле перед одной из стиральных машин. Его худые жилистые пальцы намертво впились в Священное Писание. Если бы не блестящие от слёз глаза, неотрывно глядящие из-под скал надбровий на стеклянную дверцу стиральной машины, эту огромную бесформенную, словно облако, фигуру с бесконечной бородой можно было бы принять за гипсовую статую древнего святого. Но наше всеобщее внимание приковывает вовсе не Франсуа. Мы не можем оторвать взглядов от зубастого, мертвецки бледного лица Луизы, крутящегося в багровой мыльной пене за стеклом.

Первым в себя приходит Маркус. Как правило, у врачей и мерзавцев крепкие нервы, а тут два в одном. Маркус подходит к стиральной машине и выключает её. Гул смолкает. Жуткая голова перестаёт вращаться.

– Напрасно вы выключили, мсье, – с досадой произносит своим звучным голосом Франсуа. – Стиральная машина – это символично. Женщина – сосуд греховный. Пусть Луиза отмоется.

– А где всё остальное? – задаёт вопрос Маркус будничным тоном.

– В мусорном баке за домом.

– Почему именно там?

Франсуа сдвигает кустистые брови и поворачивает свой угрожающий нос к Маркусу:

– Сосуд греховный. Ему самое место среди мусора.

– Это сделали вы, мсье Камбрэ?

– Нет.

– А кто же?

– Адольф. Он убил Луизу сегодня на рассвете, когда она ещё спала, как обычно, приняв накануне вечером снотворное.

– Кто такой Адольф?

– Наш сын.

– Почему он отрезал голову собственной матери?

– Потому что Господь водил его руками.

Франсуа неожиданно хихикает. Маркус скептически усмехается:

– Господь? Вы в этом уверены, мсье Камбрэ?

– Да что ты с ним разговариваешь? Они тут все чокнутые! – кричит Изабель, в страхе переводя взгляд с хихикающего Франсуа на голову Луизы и обратно. (Сейчас Изабель мне уже не кажется девочкой-эльфом.) – Нужно вызвать полицию!

– В полицию нельзя, – робко сообщает Анибаль.

– Почему?

– Мама’ будет ругаться.

Неожиданно Анибаль начинает рыдать. Слёзы текут по его круглому лицу. Убогий трёт глаза грязными руками, оставляя на щеках серые следы.

– Не плачь, Анибаль, – говорю я бедному парню и обращаюсь к Франсуа, медленно подбирая французские слова: – А Пауля Гутентага в ту субботу тоже Адольф прикончил?

– Нет. Немца убила Луиза.

Вот здорово! Луизу-то я и не подозревал. Я думал, что это орудуют Франсуа с Адольфом.

– Как же Гутентаг позволил мадам Луизе себя укокошить?

– Этот проклятый немец весь день крутился возле «Галльского петуха». Его заметил Адольф и рассказал Луизе: мол, трётся здесь какой-то подозрительный тип. А немец взял да и припёрся в отель поздно ночью. Приехал на такси.

– В «Галльский петух» Гутентага впустили вы, мсье Камбрэ?

– Да. Луиза уже ушла в спальню.

– И что сказал Гутентаг?

– Я, как мы всегда поступаем с приехавшими гостями, пригласил немца в офис. Он последовал за мной, но в офисе вытащил фото этой особы и начал мне угрожать. Этот немец был сердит и уродлив, как демон из ада.

– Что он говорил?

– Он заявил, что мы укрываем у себя опасную шантажистку, которую давно разыскивает полиция нескольких европейских стран.

– И что случилось потом?

Франсуа кивает в сторону кошмарной оскаленной головы, лежащей на боку в стиральной машине.

• Предыдущая
• 43/47
• Следующая