Николай Клюев - Куняев Сергей Станиславович - Страница 35
- Предыдущая
- 35/188
- Следующая
В 1911 году в августе же Клюев прочёл нам ряд песен, в том числе и „Он придёт“ и сказал — что эти песни не его, а записаны им в Рязанской губернии. В марте 1912 года Клюев напечатал эту песню за своею подписью. А затем поместил и в сборнике „Братские песни“…»
Прервём на мгновение поток брихничёвской «правды» о Клюеве и поинтересуемся, что этот «правдолюбец» писал о Клюеве Брюсову в сопроводительном письме.
«Дочь генерала Цепринского (Зинаида Николаевна Цепринская, лет 35), читая „Братские песни“, — „Мне сказали: ‘Света век не видать…’ — с негодованием заявила, что эта песня не Клюева. Он всех одурачивает. Я знаю эту народную песню, я её наизусть знаю. Знаю с детства“.
Не правда ли, интересно?
Однажды Клюев сказал:
„Я проведу тут простачков“.
Не считает ли этот негодяй нас (в том числе и Вас) простачками?
Ведь Россия огромна… У народа — много разных песен…
И „простачков“ много…
Умоляю Вас, Валерий Яковлевич, не оставить этого дела под спудом… Я не боюсь суда (в самом начале письма Брихничёв просил Брюсова потребовать от Клюева вызвать Иону на третейский суд. — С. К.)».
Здесь волей-неволей возникает вопрос: куда смотрел сам Иона Брихничёв, когда печатал упомянутое стихотворение Клюева в «Новой земле», если, как он сам пишет, слышал текст этого гимна на Кавказе в 1909 году? Но это — вопрос второстепенный.
Куда интереснее другое. Похоже, ни сам Иона, ни пресловутая «дочь генерала» понятия не имели о таком характерном для Клюева приёме, как создание собственных песен на мотивы сектантских гимнов. В это же время Клюев занят обработкой народных песен, которые позже войдут в цикл «Песни из Заонежья». Вот одна из них — песня, петая ещё в XVIII веке: «Как у моего двора приукатана гора, приукатана, углажена, водою улита, и я скок на ледок, подломился каблучок, я упала на бочок… Ах, я рад, душа, поднять, со сторон люди глядят, поимать с тобой хотят, поведут тебя рядами, меня лавочками, тебя станут бить батожьем, меня — палочками…»
Что же у Клюева? А у Клюева — «Красная горка».
Зачин — практически тот же, что и в старой песне. Но если в оригинале — бытовая сценка, то в клюевской обработке — сказочный сюжет.
Да плыть пришлось недалече… Не смогла девица взобраться на горку, ибо «козловый башмачок по раскату — не ходок»… И тут пред её очами — «паренёк-раскудрявич»… И — никаких завистливых глаз вокруг. А ежели и есть — то в художественном пространстве Клюева их нет. Не до них ни девице, ни «раскудрявичу», «по волости соседу», что подаёт суженой «бахромчат плат» и ведёт к «вихорю-коню» да к «саням лаковым»… Сказка!
И так в каждой обработке, начиная с раннего «Матроса» и до «Радельных песен» и других стихотворений, вошедших в «Братские песни». Клюев и не скрывал своих источников. Позже в письме Есенину он напишет: «Я бывал в вашей губернии, жил у хлыстов в Даньковском уезде, очень хорошие и интересные люди, от них я вынес братские песни»… Точнее было бы сказать — вынес основу их. Ведь под клюевским пером они обретали совершенно иной вид, иную мелодию, иную инструментовку. Религиозные мотивы находили воплощение в изощрённой поэтической форме, унаследованной от русских классиков и новых поэтов, в том гармоничном сочетании звука и смысла, которое становилось доступным для слуха современного читателя. Потому и пелись песни Клюева в трактирах среди собратьев, потому и переходили из уст в уста.
Это можно и декламировать, и петь, чувствуя, как душа наполняется радостью, а всё существо — нечаянной лёгкостью. Радость в духе — это определяющий признак всех клюевских «Братских песен». Братство в духе — их содержательная константа.
Клюев не «стилизовал», а творил собственные гимны и песнопения, естественно и легко используя найденное предшественниками — и новейшие поэтические достижения, которыми он овладевал, глубоко и пристально читая современных ему поэтов, пришлись впору. Эпохи смыкались в его творчестве — и старая, книжная и устная, стихия естественно и органично вбирала в себя новую волну, которая казалась каплей в том океане словесных сокровищ, что помнил Николай ещё по распевам матери. И пелись, и передавались, и заучивались его «братские песни», а, например, «духовные стихи» Михаила Кузмина остались достоянием сравнительно узкого кружка.
Они не раз, кстати сказать, встретятся на жизненной дороге — и их отношение друг к другу будет со временем меняться, — от полного взаимного неприятия до той стадии, которую, наверное, точнее всего определить словом «товарищество».
Вернёмся всё же к Ионе Брихничёву, точнее, к его пасквилю «Новый Хлестаков».
После обвинений в плагиате последовали обвинения Клюева во лжи и алчности.
«В предисловии к „Братским песням“ Клюев пишет, что они, т. е. „Братские песни“, — написаны раньше „Сосен перезвона“, но мне — в присутствии ряда лиц, на мой упрёк ему — во лжи и неискренности — сказал: „В прошлом году у нас тоже была размолвка, однако в результате наших отношении явились ‘Братские песни’“.
Как же это — то раньше „Сосен перезвон“, а то в результате наших отношений. Слишком нагло.
Что-то очень тёмное, как и всё в господине Клюеве».
Далее Брихничёв пересказывает услышанные от кого-то «клюевские» слова, «что „Братские песни“ напечатаны без его согласия», и приняв это за чистую монету, начинает «опровергать»: «…Мне, как потрудившемуся над изданием этой книги — была прислана книга с надписью — „священнику и брату“, а Свенцицкому — „с земным поклоном“». Упоминает клюевское «удовольствие, что книга издана так именно, как он хотел». И затем, обличая, приводит интересные детали: «Вообще, что хотения Клюева были приняты к сведению, видно из того, что „пророк“ просит, чтобы в предисловии Свенцицкого была вставлена фраза Клюева о самом себе, что „братские песни“ — отклики тех песен, которые пели мученики Колизея и… братья на жестоких кострах. И даже это, как можно видеть из предисловия к „Братским песням“, было исполнено».
А дальше — больше.
«Ложь и гипноз, которыми себя окружает Клюев, выдавая себя за религиозного реформатора, создали во мне представление о нём, как о чём-то очень большом.
Кажется, я первый назвал его в печати новым пророком, за мной повторили это очень многие.
Теперь каюсь.
Клюев, бесспорно, очень выдающаяся личность, но типа Хлестаковского. Только более наглая. Ибо пустил в ход самое сильное оружие: религию и братство.
Религиозные отношения основываются на вере, и мы поверили ему.
Но по плодам их узнаете их. „Они придут, как волки в овечьей шкуре“.
- Предыдущая
- 35/188
- Следующая
