Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен - Страница 71

• Предыдущая
• 71/126
• Следующая

Среди молодых офицеров на борту одного из британских кораблей, «Нью Зиланд», был молодой принц Джордж Баттенберг, племянник Александры, чей брат Дикки влюбился в Марию во время визита семьи в Наухайм в 1910 году. Джорджи приехал погостить к своим двоюродным сестрам и брату в Царское Село. Офицерам «Штандарта» показалось, что во время всего пребывания у них он уделял много внимания Татьяне, с которой они договорились переписываться[849]. В последний день официального визита эскадры, 14 июня, утро было солнечное, ясное, на небе – ни облачка. Императорская семья с ответным визитом поднялась на борт флагманского корабля ВМС Великобритании «Лайэн» на торжественный обед с адмиралом, затем девушкам показывали корабль. Им устроили настоящую экскурсию, показав «каждый уголок» корабля. Экскурсию для царских дочерей проводили четыре энергичных молодых мичмана, специально подобранных адмиралом. Один из них, Гарольд Теннисон, вспоминал свой восторг и осознание оказанной чести: «Я водил по кораблю княжну Ольгу, она необычайно хорошенькая и очень веселая». Она и ее сестры были «самым жизнерадостным и симпатичным квартетом, который мне довелось встречать в последнее время, они покатывались со смеху и все время шутили». «Если бы они не были принцессами, – признался он с большим сожалением в письме домой, – я бы не отказался с одной из них погулять!»[850][851]

К концу дня экипаж корабля «Лайэн» был полностью очарован сестрами Романовыми: они не «могли говорить ни о чем, кроме дочерей императора, об их красоте, их обаянии, их веселом нраве, искренней простоте и легкости общения»[852]. В тот же вечер на борту кораблей «Лайэн» и «Нью Зиланд» должен был состояться прощальный бал для 700 гостей. Корабли были для этого специально соединены тросами. Но, к большому разочарованию гостей бала, Александра не позволила своим дочерям присутствовать на нем. Мэриэл Бьюкенен заметила выражение «задумчивого сожаления» на лицах английских офицеров, когда они прощались с четырьмя сестрами Романовыми. Девушки, как всегда, приняли решение своей матери «без споров и возражений», хотя и выглядели немного «удрученными». Переходя на императорский катер, который должен был отвезти их обратно в Петергоф, Ольга «оглянулась на большой серый корабль и помахала рукой офицерам, вытянувшимся по стойке «смирно» на палубе. Она улыбнулась, но в глазах ее были слезы»[853]. Этот момент Мэриэл Бьюкенен, оглядываясь на прошлое, десятилетия спустя будет вспоминать с огромным сожалением: «Счастливые голоса, улыбающиеся лица, воспоминания о золотом летнем дне, когда мир еще мог смеяться и говорить о войне, как о чем-то далеком»[854].

15 июня (28 июня НС) пришло известие об убийстве в Сараеве сербским националистом наследника австро-венгерского престола, эрцгерцога Франца Фердинанда. Николай не упомянул о нем в своем дневнике: политическое убийство такого рода было обычным делом для российской действительности. Возможные последствия этого события поначалу были им недооценены. Гораздо важнее для него сейчас был приближающийся отдых семьи в финских шхерах на «Штандарте». Но в этот раз он был испорчен очередной травмой Алексея: тот ушиб на яхте ногу и снова слег. В конце поездки Александра сказала Анне Вырубовой о своем предчувствии, что чудесные дни, которые проводила семья в Финляндии, навсегда миновали и им «больше никогда не бывать вместе на «Штандарте», хоть семья и собиралась снова подняться на борт яхты осенью, когда они планировали посетить Ливадию. И Алексею, и его матери, по мнению врачей, «солнце и сухой климат» были необходимы[855].

7 июля семья вернулась на Нижнюю дачу в Петергофе, чтобы встретить французского президента Раймона Пуанкаре, который прибыл с четырехдневным визитом. Важным событием во время его визита стал военный гвардейский смотр в Красном Селе. Николай возглавил процессию на своем любимом белом коне, следом за ним ехали все российские великие князья, а за ними – Александра с детьми в открытых колясках, тоже запряженных белыми лошадьми. Как оказалось, это был последний большой парад российской имперской военной славы: через два дня после отъезда французского президента Австро-Венгрия объявила ультиматум Сербии, а 15 июля (28 июля НС) – войну. Россия по договорам и традиции была обязана защищать сербов, своих братьев-славян, и теперь война казалась неизбежной. В перерывах между срочными совещаниями с министрами Николай, который помнил фиаско в войне с Японией (поэтому перспектива военных действий его страшила), отправил срочную телеграмму своему немецкому кузену Вилли. «С Божьей помощью наша испытанная временем дружба должна найти возможность предотвратить пролитие крови», – телеграфировал он[856]. Между тем ему пришлось неохотно уступить генеральному штабу и дать согласие на то, чтобы объявить всеобщую мобилизацию. Таким образом, 600-тысячная русская армия была приведена в боевую готовность. Это вызвало агрессивную реакцию со стороны Германии, которая теперь выступила в поддержку Австро-Венгрии. В это тяжелое «время больших страданий» делались последние отчаянные попытки урегулировать конфликт дипломатическим путем. Александра отправила полную отчаяния телеграмму Эрни в Гессен: «Господи, помоги нам всем и не допусти кровопролития». Она, безусловно, искала и мудрого совета Григория. Он пришел в ужас при мысли о войне и неоднократно умолял ее и Николая: «Войну нужно остановить – войну нельзя объявлять, это будет конец всему»[857].

Вечером 19 июля (1 августа НС в Европе) Николай, Александра, тетя Ольга и дети ходили в церковь молиться. Они только что вернулись и сели ужинать, когда прибыл граф Фредерикс с официальным уведомлением, которое вручил ему германский посол в Санкт-Петербурге: Германия объявляла войну России. «Узнав эту новость, царица заплакала, – вспоминал Пьер Жильяр, – и великие княжны также залились слезами, видя, как страдает мать»[858]. «Скоты!» – написала о немцах Татьяна в своем дневнике в тот вечер[859]. Следующий день, 20 июля (2 августа НС), был раскаленным от зноя. В ожидании неминуемого объявления Россией войны люди заполонили улицы Санкт-Петербурга, как в 1904 году, устраивали шествия с иконами и пением национального гимна. Новость распространилась как лесной пожар. «Женщины жертвуют драгоценности, собирая средства для семей резервистов», – сообщил корреспондент «Таймс»[860]. В 11:30 около 50 000 человек окружили посольство Великобритании, они пели «Боже, царя храни» и «Правь, Британия»[861]. Весь день неумолчно звонили колокола. В городе стояли в заторе автомобили, дрожки. Множество людей кричали, пели и размахивали «дешевыми печатными копиями портретов любимого [царя-] «батюшки»[862]. Витрины магазинов тоже были полны портретов Николая, и «почитание его было таким глубоким, что мужчины приподнимали шляпы, а женщины – даже хорошо одетые элегантные дамы – клали крестное знамение, когда проходили мимо них»[863]. Во второй половине дня Николай в полковничьей форме и Александра и девочки все в белом прибыли в столицу на «Александрии». Алексея, который все еще не поправился после своей последней травмы, пришлось оставить дома. От царской пристани по Дворцовому мосту императорская семья прошла короткое расстояние до Зимнего дворца через толпы людей, падавших на колени и кричавших «ура», пение гимнов и крики благословения Николаю[864]. «В Костроме в прошлом году ничего такого не было, – сказал один из очевидцев. – Они готовы отдать за него свою жизнь»[865].

• Предыдущая
• 71/126
• Следующая