Выбери любимый жанр

Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен - Страница 72


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

72

В 3 часа дня, после пушечного салюта, который прогремел по всему городу, около 5000 придворных сановников, военных и представителей аристократии собрались в Николаевском зале Зимнего дворца для торжественного и глубоко трогательного молебна, который отслужили перед чудотворной иконой Казанской Божьей Матери. Это был тот самый образ, перед которым молился фельдмаршал Михаил Кутузов в августе 1812 года перед отъездом в Смоленск, чтобы сразиться с Наполеоном, только что вторгшимся в Россию. Во время службы Николай «истово молился, и на его бледном лице было трогательно мистическое выражение», – отметил французский посол Морис Палеолог. Александра стояла рядом, ее рот был плотно сжат в очень характерной для нее манере[866]. Все собравшиеся «выглядели чрезвычайно напряженными и оживленными, словно собирая свои силы, чтобы вместе предложить их своему правителю»[867]. «Лица были напряженными и мрачными, – вспоминала Мария Павловна (Мари). – Руки в длинных белых перчатках нервно сминали носовые платки, под широкими полями модных в то время шляп глаза у многих были красны от слез». После службы придворный капеллан зачитал манифест об объявлении войны с Германией, после чего Николай поднял правую руку перед Евангелием и объявил: «Мы не примиримся до тех пор, пока последний вражеский солдат и последняя лошадь врага не покинут нашу землю»[868]. Сразу же после этого «совершенно спонтанно почти пятитысячный хор грянул национальный гимн. Пение это было не менее прекрасно оттого, что голоса перехватывало от волнения. Затем раздались многократные крики «ура», так что кругом покатилось эхо!»[869]

После этого царь и царица покинули зал. Лицо Николая был пустым, Александра более чем когда-либо выглядела «печальной Мадонной, со слезами на щеках». Проходя, она наклонялась, чтобы утешить людей. Люди падали на колени или пытались схватить руку Николая и поцеловать ее. Когда царская чета появилась на балконе, выходящем на Дворцовую площадь, они увидели перед собой огромную толпу людей, около 250 000 человек, которые терпеливо ждали, «притихшие, с мрачными и восторженными лицами». Толпа опустилась на колени «как один», «в немом обожании»[870]. Николай осенил себя крестом и подвел вперед Александру, чтобы поприветствовать их, после чего они оба отступили внутрь. Но толпа не хотела отпускать их: «Каждый раз, когда государи покидали балкон, люди требовали их повторного появления громкими криками «ура!» и пением «Боже, царя храни»[871].

Следующий день был «совершенно замечательным», как позже записала Татьяна в своем дневнике. Правда, вечером Николай на этот раз не играл в домино и не читал вслух своей семье[872]. Вернувшись в Петергоф в 7:15, все провели остаток дня «тихо»[873]. На следующее утро центр Санкт-Петербурга как будто вымер. Всеобщее внимание теперь было приковано к железнодорожным станциям, куда стекались войска, колонна за колонной. Они тянулись длинными лентами отовсюду, распевая любимые русские народные песни, махали фуражками цвета хаки, оставляя вслед за собой рыдающих женщин и детей[874]. 22 июля (4 августа НС) союзница России Великобритания объявила войну Германии. Ники получил об этом телеграмму от короля, своего двоюродного брата Джорджи. Они оба борются «за справедливость и права», как писал он, и он надеется, что «эта ужасная война скоро кончится». А пока же «Бог да благословит и защитит Вас, мой дорогой Ники… Ваш вечно преданный двоюродный брат и друг»[875].

В те первые бурные дни июля – августа 1914 года Россия была охвачена всепоглощающим, почти феодальным чувством государственности, которое возвращало в прошлое к старой былинной Руси-матушке. «Казалось, будто царь и его народ обнялись крепко и в этом объятии стоят перед великой русской землей», – провозглашало «Новое время» в соответствующих моменту верноподданнических тонах[876]. Объявление войны было подходящей кодой для всех церемоний предыдущего года трехсотлетнего юбилея. «Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные», – объявил Николай в своем манифесте, выразив надежду, что «в грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом»[877].

Столица, возможно, и была охвачена глубоким чувством патриотизма, какое каждый русский знал по «Войне и миру» Толстого, но в сельской глубинке большинство крестьян были скорее покорны, чем воодушевлены, прекрасно понимая, что бремя военных тягот падет на них, как это бывало всегда. Распутин был в отчаянии, что его предупреждение не было услышано и что у него не было возможности лично убедить Николая не вступать в войну[878]. Слова телеграммы, которую он послал в последние дни перед объявлением войны, с тех пор рассматриваются как пророческие:

«Грозна туча над Россией: беда, горя много, просвету нет, слез-то море, и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, а неописуемый ужас. Знаю, все хотят от тебя войны, и верные, не зная, что ради гибели… Все тонет в крови великой»[879].

* * *

Оставался один последний грандиозный общественный акт церемониала, который должна была исполнить семья Романовых в исторической столице России, Москве, 5 августа. Императорский двор и дипломатический корпус совершили поездку длиной 444 мили (714,5 км) на поезде на юг для участия в событии, которое посол Великобритании сэр Джордж Бьюкенен назвал случаем, когда «сердце России выразило чувства всего народа»[880]. Царь и царица проследовали в Успенский собор, в Кремль, к торжественному молебну, за ними – их дочери. Мэриэл Бьюкенен показалось, что они были «несколько подавленными и мрачными, с бледными лицами». Ольга, в частности, шла с «отрешенным выражением лица». Мария была в слезах, и Мэриэл заметила, как «Анастасия то и дело поворачивалась к ней и говорила ей что-то утешительное»[881]. К большой досаде родителей, Алексея опять пришлось нести. Сейчас особенно, больше, чем когда-либо, нужно было бы, чтобы наследника российского престола видели крепким и здоровым.

В своей речи в тот день Николай подчеркнул, что эта война затрагивает все славянские народы Российской империи: это будет не просто война, а защита славянства от тевтонов. Мощное воздействие религиозной церемонии внутри Успенского собора поразило Бьюкенена, он назвал ее «настолько прекрасной и впечатляющей, что трудно выразить»:

«Длинный ряд архиепископов и епископов в облачениях из золотой парчи, их митры сверкают драгоценными камнями, фрески на стенах на золотом фоне, иконы в окладах из драгоценных камней – все это вместе сложилось в многоцветную и блестящую картину, которую являл взору прославленный старый собор.

Как только мы заняли свои места позади императорской семьи, послышался глубокий бас священника, который стал произносить речитативом начальные тексты литургии, а затем вступил хор и наполнил церковь гармонией, выводя псалмы и гимны православного богослужения. Когда служба близилась к завершению, император и императрица, а затем великие княжны обошли храм, преклоняя колени в глубоком почитании перед каждой святыней или целуя некоторые особенно чтимые иконы, которые подносил им митрополит».

вернуться

866

Paleologue. «Ambassador’s Memoirs», p. 41.

вернуться

867

Marie Pavlovna. Указ. соч., p. 162.

вернуться

868

Azabal. «Romance and Revolutions», p. 153.

вернуться

869

Cantacuzene. «Revolutionary Days», p. 162.

вернуться

870

Azabal. «Romance and Revolutions», p. 153; Marie Pavlovna. Указ. соч., p. 163.

вернуться

871

Там же.

вернуться

872

АСМ, с. 13.

вернуться

873

«Николай», с. 157.

вернуться

874

Arbenina. «Through Terror to Freedom», p. 20–21.

вернуться

875

LP, p. 398.

вернуться

876

Wortman. Указ. соч., p. 401.

вернуться

877

The Times, 4 August 1914 (НС).

вернуться

878

Распутин был в больнице в Тюмени, поправляясь после покушения на него, которое тем летом совершила психически больная женщина.

вернуться

879

Варламов А., «Григорий Распутин – Новый», М.: Молодая гвардия, 2007, с. 424.

вернуться

880

Buchanan. «My Mission to Russia», vol. 1, p. 214.

вернуться

881

Florence Farmborough. «Nurse at the Russian Front», London: Constable, 1974, p. 21; Buchanan. «Queen Victoria’s Relations», p. 217; Buchanan. «Dissolution of an Empire», p. 102.

72
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело