Император для легиона - Тертлдав Гарри Норман - Страница 38
- Предыдущая
- 38/94
- Следующая
Ршавас.
— Он сделал это, чтобы мы не скоро о нем забили, — сказал Виридовикс вечером у костра. — Я знал, что этот негодяй способен на что-то подобное.
Кельт ел легкий ужин — хлеб и несколько виноградных гроздьев. Желудок подвел его, когда он увидел тело несчастного Дукицеза.
— Да, — согласился Гай Филипп и сжал своими квадратными волосатыми руками невидимое горло. — И он вдвойне идиот, потому что застрял теперь в городе, откуда нелегко будет удрать.
— Ну что ж, еще одна причина для того, чтобы взять его, — добавил Марк и налил себе в кружку вина. Все еще содрогаясь при мысли об увиденном, трибун пил вино, желая затуманить свою память.
— Хуже всего то, что ты сказал сегодня утром, — обратился Квинт Глабрио к Гаю Филиппу. — Хотя ты и не до конца осознал это. Дукицеза убил не кочевник. Не было никакой необходимости увечить его так после смерти, и пусть пощадят меня Боги, сделав так, чтобы я никогда не узнал истинной причины этого зверства.
Он закрыл лицо ладонями, словно все еще видел перед собой истерзанное тело маленького солдата.
Скаурус опустошил кружку и вновь наполнил ее до краев терпким видессианским вином. Его товарищи сделали то же самое, но вино не принесло им облегчения. Один за другим они расходились по палаткам, надеясь, что сон принесет им успокоение.
Трибун откинул брезент, закрывающий вход в его палатку, и, все еще полуодетый, вышел наружу. На нем был только легкий плащ и сандалии и шел он не выбирая дороги. Сейчас он хотел только одного — уйти подальше от своей палатки. Фос-Игрок или кто там еще мог проиграть с тем же успехом, с каким выиграл несколько ночей назад.
Часовые приветствовали трибуна римским салютом, когда он подошел к северным воротам лагеря. За пределами лагеря было еще темно. Он машинально ответил на салют, оглядел безлюдный лагерь: немногочисленные костры уже догорели, на каждом римском посту было теперь по два человека — и в лагере, и вдоль осадной насыпи. Факелы пылали до самого моря, и Скаурус знал — сегодня ни один солдат не станет спать на посту.
Ночь была ясной и прохладной, почти холодной. Луна уже давно поднялась среди бесконечной россыпи звезд. Глядя на все еще непривычные для него созвездия, Скаурус подумал: пытаются ли видессиане читать по ним свою судьбу? Такие попытки хорошо вписались бы в их веру, но он не мог вспомнить ни одного упоминания об астрологии в Империи. Нейпос, наверное, должен это знать. Эта мысль быстро мелькнула у него в голове и так же быстро исчезла.
Трибун все еще брел по направлению к северу; очень скоро он миновал римские укрепления и пошел к лагерю намдалени. Обошел его стороной, не желая встречаться с островитянами, и услышал в отдалении женские вопли. Голос принадлежал Комитте Рангаве. Наверное, Туризин Гаврас дорого бы дал за то, чтобы она оказалась в эту минуту на другой стороне Бычьего Брода.
Скаурус желчно рассмеялся — он слишком хорошо понимал подобное чувство.
Его смех испугал кого-то, человек громко втянул в себя воздух, затем раздался полувопрос-полувызов:
— Кто здесь?
Еще одна женщина, голос более низкий, чем у Комитты, и с глухим акцентом. Марк вгляделся в темноту.
— Неврат? Это ты?
— Кто?.. — начала она снова и прервала себя. — Скаурус?
— Да. — Трибуну было приятно видеть ее. Она и ее муж не жили больше в лагере легионеров, присоединившись к нескольким двоюродным братьям Сенпата Свиодо, которые вместе с другими васпураканами стали под знамена Гавраса. Марку не хватало их обоих: отважного Сенпата с его лютней и дерзкими шутками и его жены, которую трибун полюбил за смелость и ясную голову. Он слегка им завидовал, считая образцом счастливой семейной пары.
Неврат медленно подошла к нему, осторожно ступая в темноте. Ее черные, блестящие волосы, падали локонами на плечи. Как обычно, она была одета как солдат: в тунику и штаны, на поясе у нее висел меч.
— Что ты делаешь здесь в такой поздний час?
— Почему бы мне и не побродить в такой поздний час? — парировала Неврат. — Я представляю себя кошкой, крадущейся в темноте, к тому же ночь такая красивая… Ты не находишь?
— А? Да, пожалуй, красивая ночь, — ответил Скаурус машинально. Какая бы красота ни окружала его, она была для него потеряна.
— У тебя все в порядке? — неожиданно спросила Неврат, коснувшись рукой его плеча.
— Нет, не очень, — ответил он после долгой паузы.
— Могу ли я чем-нибудь помочь?
Прямой и точный вопрос. Неврат была из тех, кто задает подобные вопросы только тогда, когда в них есть явная необходимость.
— Спасибо. Боюсь, что от моих бед нет лекарства. — Он боялся, что она будет настаивать, но Неврат только кивнула:
— Я надеюсь, ты излечишься и очень скоро. — Она отпустила его плечо и через минуту исчезла в темноте.
Марк продолжал брести вперед без определенной цели. Он был уже далеко за пределами укреплений Гавраса, двое солдат прошли рядом, не заметив его присутствия.
— …И когда его отец спросил, почему тот плачет, он ответил: «Сегодня утром пришел булочник и съел ребенка!» — произнес один из солдат, и оба громко засмеялись. Судя по голосам, они были изрядно навеселе. Скаурус не знал всего анекдота, но концовка показалась ему забавной, и он невольно усмехнулся.
Мимо проскакал всадник, что-то напевая себе под нос. Неожиданно песня смолкла: похоже, всадник впотьмах налетел на кого-то. Послышались приглушенные ругательства. Приглядевшись, Марк увидел поднимавшуюся с земли женщину. Она тоже заметила трибуна и двинулась ему навстречу. Не было нужды спрашивать, почему она бродит в темноте: юбка с широким разрезом раскрывалась при каждом шаге, обнажая ее белые ноги. В отличие от солдат, она сразу заметила трибуна и уверенно подошла к нему. Девушка была худой и смуглой, от нее пахло старыми духами, вином и потом. Ее улыбка, почти невидимая в темноте, была профессионально-призывной.
— Ты рослый парень, — сказала она, оглядев Марка с головы до ног. У нее был столичный выговор, быстрый и резкий, почти стаккато. — Хочешь пойти со мной? Я сделаю так, что лицо твое перестанет быть мрачным. Тебе полегчает, обещаю.
Скаурус усмехнулся. Завязки на ее корсаже были почти распущены, маленькая грудь матово светилась в темноте. Он почувствовал напряжение, словно кираса стала ему тесной и затрудняла дыхание, хотя доспехов на нем не было.
— Пойдем, — согласился он. — Это далеко?
— Не очень. Покажи деньги. — велела она, сразу переходя к делу.
Марк вспомнил, что, кроме плаща, на нем ничего нет, даже сандалии остались в палатке. Но когда он с сожалением развел руками, на указательном пальце тускло блеснуло серебро. Он снял кольцо и протянул девушке.
— Подойдет?
Она взяла кольцо, вгляделась, затем, улыбнувшись трибуну, дотронулась до него своими уверенными, умелыми пальцами.
Как она и говорила, ее палатка была неподалеку. Снимая плащ, Скаурус подумал о том, что девушка едва ли принесет ему то облегчение, которое он искал. Все еще сомневаясь, он лег рядом и обнял ее.
- Предыдущая
- 38/94
- Следующая
