Хищники - Шаттам Максим - Страница 43

И она покинула палатку, перенасыщенную гормонами. Удачно она выпуталась. Все очень хорошо.

Но надо поспешить, чтобы Рисби не успел позвать ее, если обнаружит оставленные документы.

Была еще глубокая ночь. После того, что она только что пережила, Энн почувствовала, что ей хочется выплеснуть переполнявшие ее эмоции.

Только не сегодня… Не надо этого.

Однако в глубине души она чувствовала, что решение принято. Ее чувства обострились до предела еще вечером, у Фревена. Больше она не могла отступать.

Ты должна бороться!

Она шла по направлению к медсанчасти.

Если не можешь удержаться, постарайся, по крайней мере, чтобы тебя никто не видел. И не оставляй никаких следов. Никаких. Как следует выбери жертву, одинокую, легкую добычу.

Среди черных облаков появилась луна.

А ведь ты, Рисби, не знаешь, какая она, ее обратная сторона, не так ли?

Энн знала, она знала, что скрывается за видимым глазу. Потому что с самого раннего детства она была зачарована обратной стороной всего сущего. Она погружалась в самые бездны, исследовала самые темные души, начиная с собственной. Самой ужасной из всех. И она занялась собой.

У входа в этот огромный дикий лес, представляющий начальную ступень эволюции, находится детство человека. И Энн его хорошо изучила, она всегда ощущала себя в стороне от остального человечества. Как убийца, которого преследовал Фревен.

И теперь из самых глубин ее памяти всплыл тихий, неуверенный и дрожащий голосок:

«Нет ничего неизменного. По крайней мере, человек сам себе хозяин».

Но он звучал как далекое эхо, исчезая во мгле ночи.

Его преследовали слова лейтенанта Фревена:

«…этот ребенок сам сделал так, что его не принимали другие, сделал своим поведением, своими желаниями и своей реакцией. Он уже был испорчен жизнью. Вся мерзость мира, так или иначе, уже испортила его больше, чем других, и теперь слишком поздно».

Кевину Маттерсу никак не удавалось разобраться в этих мыслях. «Слишком поздно». Что он этим хотел сказать?

Ты прекрасно знаешь это, ты очень хорошо это знаешь!

Он лежал на походной койке в своей палатке, сцепив пальцы рук на затылке; выпрямив руки, Маттерс потянулся всем телом. В конце концов, что он об этом знает? Это что-то типа предопределенного анализа, которому учит психология? В последнее слово он вложил особое презрение. Что они будут делать в том или ином случае? Каждый человек — особенный, разве нет? И нельзя обобщать… Однако в глубине души Маттерс знал, что вполне возможно существование определенных поведенческих схем. А психология вовсе не ненадежная «паранаука».

Но ведь у всех есть свои тайны! У всех! Даже у лейтенанта! Взять хотя бы все эти письма, которые я нашел в его чемодане, а? Это что, не его тайна?

Но очень скоро Маттерс вернулся к реальности. Если у каждого человека есть свои тайны, то большинству людей ни стыдиться их незачем, ни считать слишком серьезными. Они никому не наносят вреда, не так, как в его случае…

Я никому не делаю зла!

Он закрыл глаза и, желая успокоиться, стал размеренно вдыхать носом, а выдыхать ртом. Чтобы создать пустоту внутри себя. Если так пойдет и дальше, это вызовет подозрения. На него начнут смотреть с недоверием, а потом станут рыться в его палатке, да и в его жизни. И могут докопаться.

Его сердце стало биться сильней. Дышать, я должен сосредоточиться на дыхании и больше не думать обо всем этом.

Он стал думать о ране на плече. Когда они бежали по лесу, рана открылась, и ему пришлось сменить повязку в медпункте, куда он сопроводил умирающего. Клиффорд Харрис умер почти у него на глазах. В то время, пока Энн Доусон меняла бинты и мучила его вопросами о том, что же они обнаружили. Она ему не нравилась. В ней было что-то вызывающее. Маттерс безуспешно попытался определить то, что ему в ней претило. Маттерс на мгновение сдержал раздражение.

И тем не менее оно постоянно рыскало где-то рядом с его спокойствием, как акула в ожидании своей жертвы.

Он встал и склонился над своим личным ящиком, запертым на замок. Ему не хотелось погружаться в свои влечения, он должен был действовать сейчас, пока еще был на это способен. В противном случае он вышел бы сегодня ночью из своей палатки, еще раз наплевав на все запреты. Он еще раз унизил бы себя ради нескольких минут удовольствия. И его схватили бы, если бы он не удвоил меры предосторожности. Он должен был держать себя в руках. Скоро все изменится к лучшему.

«Он уже был испорчен жизнью. Вся мерзость мира, так или иначе, уже испортила его больше, чем других, и теперь слишком поздно».

Нет, еще не поздно!

Почему эти слова лейтенанта соответствовали ему с той же точностью, что и убийце?

Его глаза наполнились влагой.

Нет, никого нельзя считать неисправимым! Это фашистский лозунг! Даже самый мерзкий из преступников может выпутаться, — повторял молодой сержант. — Все могут выбраться из своей ситуации. И здесь нет никакой фатальности! Даже я…

Маттерс стал рыться в своем ящике. Слезы слепили его, стекая струйками по щекам.

Даже я!

Дождь начался с раннего утра. Тяжелые и холодные капли коварно стекали по шее под одежду, вызывая дрожь. Пейзаж размылся и погрузился в серый туман, окрасивший яркое небо в свинцовый цвет.

Энн добралась до лагеря ВП в половине девятого, с сумкой на плече, вымокшая и продрогшая. Везде было пусто, виднелись только прямоугольники утоптанной и высохшей травы там, где стояли палатки. Она нашла Фила Конрада и Ангуса Донована, загружавших остатки снаряжения в джип.

— Лейтенанта Фревена нет здесь? — удивилась она.

— Уже убыл, с последней группой, — ответил Донован, перекрикивая шум дождя.

— Он мне сказал…

— Нет никаких проблем, для вас осталось местечко! — успокоил ее Конрад.

Через четверть часа они уже сидели в полностью загруженном автомобиле — Конрад за рулем, Донован рядом с ним, Энн сзади. Капли дождя стучали по крыше. Чтобы согреться, Энн завернулась в одеяло, втиснулась между свернутыми палатками и деревянными щитами с надписью: ВОЕННАЯ ПОЛИЦИЯ. Донован снял очки, чтобы протереть их, и Энн обратила внимание, что у него мягкие черты лица, маленький нос и тонкие, как бы нарисованные губы. Ему было едва ли двадцать пять лет, и медсестра вспомнила, что он новичок в ВП. Конрад же с множеством его морщин, хриплым голосом и спокойствием, свидетельствовавшим о силе, был его полной противоположностью, мощь Конрада против хрупкости Донована.

С волос обоих мужчин капли стекали на их куртки цвета хаки.

— В таких условиях будем ехать не меньше двух часов, можете поспать, — сказал Конрад, заводя двигатель.

— Будет опасно? — решилась спросить Энн.

— По моему опыту, нет, путь разминирован, может начаться бомбежка, но при таком тумане это маловероятно.

Энн хотелось воспользоваться поездкой, чтобы побольше разузнать. Однако ночь была короткой, очень короткой, и усталость могла взять свое. Стоит только успокоиться, как сразу заснешь!

Она сначала завела разговор с Ангусом, но тот не стал особенно распространяться о своей личной жизни. В армии он находился всего год, его мобилизовали. До этого он работал вместе с отцом на семейной строительной фирме. Он оказался в ВП, пройдя обучение: Донован очень постарался, чтобы попасть в Военную полицию, ощущая себя тонким психологом. Он утверждал, что с самого начала именно его идеей было встретиться с вражескими пленными, привлекшими его внимание. Он воображал, что, проводя допрос людей, выявляя тип их личности, можно обнаружить шпионов. Действительность оказалось совсем другой: ночные дежурства в крохотном помещении, ежедневная рутина и такие же однообразные приказы, а его контакты с врагом ограничившись патрулированием в коридорах тюрьмы. Так бы продолжалось и дальше, но лейтенант Фревен взял его к себе, просмотрев досье и побеседовав с ним две недели назад.