Сейчас и на земле - Томпсон Джим - Страница 24
- Предыдущая
- 24/47
- Следующая
– Эй, постой! Что ты там потащил?
– Позиция 4, – на ходу бросает похититель, – их ждут в...
– Подождут. Что ты взял?
– Черт побери. Полдюжины штук. Скажу вам потом...
– Полдюжины! Да я же отсюда вижу, что все восемь. Что там у тебя? Кронштейны для баков?
– Точно. Номер скажу потом...
– Нет уж, изволь сейчас. Да вы что, ребята, очумели? Вы что, не знаете, что мы должны вести учет? Мы что, должны на части разрываться? У нас же сопроводиловок будет меньше, чем деталей для сборки.
А иногда так:
– Эй, подожди! У крыльев этих деталей прорва! Скажи им, чтоб как следует у себя посмотрели.
– Да нет у них ни черта, Дилли. Они уж неделю плачутся из-за них. Лучше я их возьму, а если вдруг окажется...
– Мун! Мун!
– Чего тебе, Дилли?
– Здесь наш приятель хочет стащить стационарные трубки, но у крыльев их и так завал.
– А ну-ка, положи на место! – приказывает Мун, мрачно глядя на экспедитора.
– Бога ради, Мун. Они мне позарез нужны.
– Не неси чушь. Там у них в цехе полно стационарных трубок.
– Но им нужна трубка Пито. Я и хотел...
– Так и думал, – хмуро констатирует Мун. – Хотели переделать их в трубки Пито. Вот подождите, узнает об этом матконтроль.
– Да брось ты, Мун.
– Давай, давай, клади. – И сакраментальный вопрос: – Что это с вами, ребята, такое? Вы что не знаете, что ли, что мы обязаны вести учет? Мы что, должны зарегистрировать пятьдесят стационарных трубок и ни одной трубки Пито, тогда как у нас по двадцать пять тех и других?
Самый ужасный трюк, к которому прибегают экспедиторы, – это когда они забирают детали прямо из покрывочного или гальванического цеха, ничего не сообщая нам. Еще один – это переделка одних деталей в другие без составления акта. Правда, существуют правила, запрещающие подобные вещи, но заводское начальство старается смотреть на это сквозь пальцы. Здесь действует один закон: для преодоления прорыва все средства хороши, а дальше хоть трава не расти.
Если бы все дело было только в этом, я, наверное, мог бы радоваться, потому что при такой неразберихе с меня и взятки гладки и никакие задержки и нехватки на одного меня взваливать нельзя. Мне от этого не легче, но все же. И тем не менее я, кажется, нашел другой выход. Весь этот базар и бесконечные споры не по мне. На мой взгляд, все можно разрешить проще и без излишней нервотрепки. На самом деле все упирается в систему учета. Ее нельзя исправить, ее надо в корне поменять. На данный момент запчасти регистрируются по местонахождению на складе и по принадлежности к той или иной сборочной линии, так что одна деталь сегодня может находиться в одном месте, а завтра в другом. Эти вечные перемещения ничего, кроме вреда, им не причиняют. Из-за этого мы можем зафиксировать дефицит какой-нибудь детали, тогда как их у нас избыток, и, соответственно, наоборот. Следовательно, единственный способ не проглядеть наличную деталь – это искать ее с первой строки первой страницы учетной книги до последней строки последней страницы. Но здесь главная сложность в том, что все детали комплектуются в расчете на двадцать пять самолетов. Что вытекает из этого? Я полагаю, что парень, выдумавший эту систему, даже не представлял себе всех последствий. Чтобы получить энное количество одной детали, учетчику нужно сделать ровно тридцать записей! К тому же в учетной книге нет специальной графы для даты поступления и отправления. Чего ж тут удивляться, что мы никогда ничего толком выяснить не можем, когда ругаемся с другими отделами? Здесь все слово за слово, вернее, на одно наше слово мы слышим целый поток возражений, и мы же еще и всегда виноваты. Но ближе к делу. Так вот насчет успехов. Час с чем-то я теперь провожу на сборочных линиях, отслеживая детали, которые совершают обращение между нами, и выявляю действительные нумерации новых деталей. Казалось бы, чего проще – спроси их, и все, но дело в том, что многие авиадетали заначивают. Затем я возвращаюсь на склад и, как правило, нахожу ряд деталей, которым здесь не место. Конечно, у посыльных были и есть инструкции, обязывающие их приносить нам только те детали, от которых отказались другие склады, и они божатся, что так и делают. Но если нет, а это случается сплошь и рядом, то что ты тут поделаешь? Работа посыльного для новичков – мало кто остается на ней дольше испытательного срока. К тому моменту, когда ты пошлешь рапорт на посыльного, – а я этого ни разу не делал, – его и след простыл: он давно в каком-то другом отделе или цехе. Так что, повторяю, тут ничего не поделаешь. Да и, надо признаться, не одни посыльные всегда виноваты. Скажем так, половина на половину. Честно говоря, больше всего бед у меня из-за Муна. Он все время забывает записывать детали, которые получает. Или вместо номера детали записывает название, а это не одно и то же. Мы, например, получаем три или четыре сотни различных типов шпангоутов, и отличить их по названию или описанию невозможно. Особенно когда твой словарь ограничен, как у Муна. Это можно сделать только по номеру. Не меньше неприятностей от Гросса. Но он это делает нарочно. Я совсем не могу положиться на его учет. Все приходится переучитывать. Что касается Мэрфи, то он аккуратен и собран и ко мне относится дружелюбно. Но у него свои заскоки: он может написать все вверх ногами и в разном порядке – «31» вместо «13» и "Э" вместо "Е". В известном смысле все имеет и свои хорошие стороны, как и в случае с экспедиторами, но все равно мне это не по душе. У меня такое ощущение, что рано или поздно я сорвусь. Меня так и подмывает как-нибудь все выложить Муну, заставить Гросса все исправить или катиться к чертовой матери, а Мэрфи сходить к глазнику. Но, разумеется, я этого не сделаю. Надо приноравливаться.
Во время работы я не хожу в туалет, не отойду воды попить. У меня просто нет времени. На обед всего тридцать минут, а только минут пять нужно, чтобы выйти с завода и где-нибудь приткнуться, и еще пять, чтобы вернуться. Это как минимум, если я не хочу глотать свой обед на бегу, даже не покурив, а надо еще попить и сходить в туалет за счет компании. Все так делают. Так что как только раздается гудок, я бросаюсь к двери, и две тысячи работяг бегут наперегонки. К тому моменту, когда я выбегаю, сидячих мест вдоль стен сталепрокатного цеха уже не отыщешь. Вижу единственное оставшееся местечко подальше и мчусь туда.
– Эй, дурья башка! – окликает кто-то.
Не оглядываюсь.
– Эй ты, хрен собачий!
Убыстряю шаг. Остановиться – значит, признать, что у тебя есть кликуха. Пробираюсь вдоль стены и, если нет указания «Запретная зона», сажусь, на ходу откручивая крышку бутылки из сумки с обедом, чтоб не терять ни секунды драгоценного времени.
Да, мне это не нравится. Когда меня впервые окликнули вот так, я побелел, остановился как вкопанный и спрашиваю: «Кто сказал?» А это паренек лет двадцати, такой аккуратненький, весь так и светится добродушием. Он даже опешил. Пробормотал что-то вроде: «Да чего ты...» – а кто-то из стоявших рядом встрял, дескать, шуток не понимаешь и прочее. Я и пошел себе и больше никогда не останавливаюсь. Но мне это не нравится. Я не говорю, что меня раньше не называли всякими именами. В каптерках отеля и в лагере нефтяников приходилось слышать и похлеще слова. Стоит сплошная матерщина, и, если тебе от этого тошно, как мне, стараешься всеми силами выбраться оттуда, но потом все равно приходится возвращаться, и становится еще хуже, особенно когда тебе тридцать пять и понимаешь, что выбраться некуда.
Кстати, раз уж мы об этом. За те десять недель, что я здесь, слова «х...», «п...», «е...ть» мне приходилось слышать столько, сколько потом за всю жизнь не слышал. Они срываются с уст каждого, от управляющего заводом до последнего работяги. Пока поднимаешься в контору управления, услышишь их раз пятьдесят за час, даже женщины и девушки настолько привыкли к этому, что бровью не ведут. Запчасть – е...ная. Металлопрокатный опять е...т мозги. Если эти зае...бы из конструкторского не сделают того-то и того-то, мы им дадим п...ы. Дизайн зае...сь (или х...вый). Если в чем-то сделал ошибку – е...нулся или ох...л. Не знаю, почему эти словечки так любят в авиапромышленности, но причина, наверное, есть. Я все хотел написать на сей счет Бену Боткину, даже сделать небольшое эссе, только не стал. Если уж и буду писать, так свой рассказ. Я его уже почти закончил и, может, хоть что-нибудь на нем заработаю. Во всяком случае, надеюсь.
- Предыдущая
- 24/47
- Следующая
