Впервые. Записки ведущего конструктора - Ивановский Олег - Страница 13

На экране две прозрачные плексигласовые коробки, в них — крысы. Видно, что при взлете, когда начинают действовать перегрузки, движения крыс замедляются. Лапы широко расставлены, головы опускаются все ниже и ниже и, наконец, касаются пола. Перегрузка прижимает крыс к полу коробки, и они перестают двигаться. Проходит несколько секунд, и вдруг они отрываются от пола, на какое-то мгновенье повисают посередине коробки и начинают беспорядочно кувыркаться: то крутятся на месте, то летят куда-то в угол, вращаясь веретеном, то кувыркаются через голову — кто как. Лапы у них растопырены.

По просьбе Олега Георгиевича лаборант выключил кинопроектор.

— Вы видели, как ведут себя крысы в условиях невесомости. Как это явление объясняется? В привычных земных условиях у всех животных при изменении положения тела в пространстве меняется напряжение мышц. Команды к мышцам идут через мозг от самых разных органов — зрения, слуха, равновесия. Происходит все это автоматически, рефлекторно. В рефлексах существует ощущение верха и низа, связанное с земным притяжением — весом. При невесомости же обычные команды перестают действовать. Потеряв вес, животное теряет ощущение верха и низа, нет у него и точек опоры, дающих команды от лап, хвоста. Только зрение продолжает распоряжаться нормально, но и оно первое время не способно бороться с хаосом непонятных ощущений. Поэтому и возникает бурная двигательная активность животного — поиск нужного положения.

— Интересно, а что будет дальше?

— Сейчас посмотрим. Наблюдайте внимательно…

На экране опять заметались крысы. Однако через полминуты скорость их движения перестала увеличиваться, а еще через несколько секунд стала уменьшаться. Казалось, животные утомились. Но ведь состояние невесомости продолжалось…

Лента кончилась. Зажегся свет.

— Пока все. Вы видели, что движения крыс стали более плавными, менее беспорядочными. Такую перемену мы объясняем приспособлением животного к условиям невесомости. Нормальная работа зрительного аппарата начала побеждать хаотические сигналы от других «командиров». Нам удалось выяснить, что у разных особей приспособляемость появляется в разные сроки, у одних — быстрее, у других — позже. Окончательные ответы дадут эксперименты на спутниках Земли. Теперь вы, дорогие товарищи, немного познакомились с нашими работами, — улыбнувшись, заключил Владимир Иванович. — Если бы приехали раньше, мы бы показали, как готовили к полету несколько собачонок, из которых какой-то одной доведется быть в космосе первой.

Изготовление всей необходимой материальной части — деталей трехэтажной рамы, антенн, установка приборов и кабины для животного — все это, в общем, было делом нехитрым. Ну а затем — испытания. Проверка всего по отдельности, автономно, потом вместе — по летной программе. Испытания, испытания и еще раз испытания.

Результаты обсуждены на совещании у Главного. Решение единодушное: и ракету и спутник отправлять на космодром.

На следующий день драгоценный груз был самым тщательным образом упакован и отправлен на аэродром. Можно было вылетать и нам. В день отлета во Внукове собралась довольно живописная группа. Люди как люди, с чемоданами, все как у всех. Но у троих весьма солидных мужчин — на тонких ременных поводках изящные, остромордые, одетые в яркие попонки дворняжки. Они-то, пожалуй, и привлекали внимание многих пассажиров. С нами летели кандидатки в космический полет. Одной из них вскоре предстояло стать первой…

Вот и космодром. Громада монтажного корпуса — ракета уже в нем. Космическое оборудование в космической комнате. Все проверки после переезда на космодром прошли быстро.

Комплексные испытания. Это своего рода экзамен, последний перед стартом. На испытания собрались члены государственной комиссии, главные конструкторы, ученые, инженеры. Всем интересно посмотреть, как пока вот здесь, рядом, оживут сложные механизмы ракеты, подрагивая, будут поворачиваться рулевые двигатели, как с шипением вырвется сжатый воздух из пневматических магистралей двигательных установок…

Началось. И вдруг кто-то, вбежав в зал, крикнул: «Товарищи! Сейчас над нами будет пролетать ПС!» Испытания приостановили. Все поспешили во двор. Солнце заходило, чистое, безоблачное небо отливало синевой. Напряженно всматриваемся в горизонт. Идут минуты. Кто-то скептически произнес: «Нет, не пролетит!» На эту фразу никто не обратил внимания: увидим мы спутник или не увидим — не так уж важно. Существенно другое: он летает, летает там, в космической выси!

Через несколько минут кто-то заметил движущуюся светлую точку. Он! Он! Тот самый, что лишь месяц назад лежал здесь вот, за стеной монтажного корпуса! Светлячок летел и, казалось, двигался гордо, уверенно, неторопливо. Навсегда запомнилось — у многих на глаза навернулись слезы.

Подготовка второго спутника заканчивалась. Готовились и наши пассажирки. Две явно претендовали на первое космическое путешествие — еще не летавшая Лайка и снискавшая к этому времени широкую известность Альбина, дважды поднимавшаяся в ракетах на сотни километров. Еще в феврале 1957 года газеты писали: «Альбина и Козявка летят в мировое пространство. Затяжной прыжок в 50 километров на парашюте». И тем не менее Альбина нисколько не важничала — легкомысленно помахивала хвостом и с удовольствием грызла сахар. Родители Альбины наделили дочь умной, выразительной мордочкой, тонкими ножками и спокойным нравом. Это была грациозная собачка, беленькая, с черными подпалинами у глаз.

Кого пускать — мнения разделились. Были сторонники как у той, так и другой пассажирки, но все-таки большинство склонялось к тому, что лететь надо Лайке. Мы знали, что животное погибнет, что вернуть его на Землю нельзя — этого мы еще не умели делать.

Лайка отличалась крепким организмом и весьма стойким характером. Это определило ее судьбу — ее назначили главной. Альбина оставалась запасной, или «зиповской», а «технологической» — для проверок на Земле — стала третья собачка — Муха.

Для проверки еще и еще раз системы регенерации воздуха было решено «технологическую» Муху посадить в кабину, полностью аналогичную Лайкиной, и подержать ее там несколько суток. Муха была обеспечена по летному — всем необходимым. В «заключении» ей надлежало есть, пить, спать — словом, делать все, что положено собаке, и чувствовать себя настоящей собакой.

Вокруг кабины — приборы. Регистрируется все, что будет регистрироваться в полете. Идут вторые сутки, третьи… Все вроде в порядке, все идет, как задумано. Решили эксперимент прекратить. Подготовились открыть кабину. Естественно, желающих присутствовать при этом торжественном событии оказалось более чем достаточно. Были введены ограничения. Пришли Константин Давыдович, Евгений Федорович Рязанов, еще двое или трое наших товарищей.

Поскольку мы пребывали в святая святых медиков — на всех новые белые накрахмаленные халаты. Владимир Иванович, конечно, тут, Олег Георгиевич тоже. Около кабины суетится Александр Дмитриевич Серяпин — самый непосредственный опекун собачонок, так сказать, «ведущий конструктор» четвероногих систем.

Интересно, как там Муха? Ее мордочку хорошо видно в иллюминатор. Но глаза! Какие печальные, полные слез глаза… Кабина открыта. Муху подхватывают медики и утаскивают в другую комнату — там лаборатория. Нам же предстоит «изучать» кабину. Через пять минут стало совершенно ясно, вернее, абсолютно неясно, чем и как жила Муха эти дни. Почти ничего из того, что она должна была делать, она не делала, разве только дышала. Пища была не тронута. Мы многозначительно переглянулись.

— Владимир Иванович! Как же это понять? А если собака в полете, простите за ненаучный термин, сдохнет от голода, а это будет отнесено за счет ненормальной работы каких-либо приборов или воздействия факторов космического полета? — последовал вопрос Константина Давыдовича.

Весьма почтенный биолог, занимавшийся проблемой космического питания, — не помню его фамилии — тут же заявил, что пища «содержит в себе в необходимом количестве и в нужном процентном соотношении и белки, и жиры, и углеводы».