Море волнуется — раз - Туманова Юлия - Страница 7

• Предыдущая
• 7/51
• Следующая

— Конечно, можешь! — торопливо уверила Тамара.

Они задумчиво уставились друг на друга, потеряв нить беседы.

Впрочем, Пашка эту нить вообще в руках не держал и в глаза не видел. Чего от него хочет подруга сестры, оставалось тайной за семью печатями.

— Гордая она очень, — вздохнула Тамара, — а мы, две дуры, даже не поинтересовались ни разу, откуда у нее деньги, чтобы вместе с нами по кабакам шляться и изображать богатую бестолочь. Такую же, как мы!

— Ну какая же ты бестолочь! — вежливо возразил Павел Антонович.

Тамара махнула рукой. Мол, чего там, все я про себя знаю.

— А она чаевые оставляет еще больше нашего. Все независимость проявляет, понимаешь?

— Понимаю. Ну, давай, я с ней поговорю, что ли. Еще раз.

Таких разов было — не перечесть. Куда деваться, если Ладка на самом деле — гордая?! И носится со своей самостоятельностью, как с писаной торбой!

— Паша, ты лучше узнай, зачем ей палатка, — неожиданно для самой себя попросила Тамара.

— Какая еще палатка?

Томка рассказала, какая. И уточнила задумчиво, что абсолютно непонятно, зачем она Ладке понадобилась.

— И что? Ну, я выясню зачем, а дальше?

— Не знаю. Если она в поход собралась, надо ей продуктовый набор с собой подсунуть.

— Тамара, — он устало потер переносицу, — мы же взрослые люди, а? Давай не будем ерундой заниматься!

— Ну, да, — разозлилась она не на шутку, — ерундой не будем, лапки сложим и станем ждать, пока твоя сестра с голодухи не окочурится! Сонька вон рассказала, что у нее в холодильнике творится! Зато на дурацкие учебники Ладка всю зарплату тратит! А дежурства?! Ты знаешь, что она еще полставки взяла? Еле на ногах стоит…

Жалость к подруге и обида за нее вдруг стали такими огромными, что деться от них было некуда. И еще злость на собственную куриную слепоту, и на беззаботность, и на легкомыслие, и еще черт знает на что.

— Том, ты чего? Ты тут не реви, пожалуйста! — испугался Пашка. — Придумаю я что-нибудь.

— Правда, придумаешь? — всхлипнула она.

— Конечно.

Он вовсе не был уверен в том, что обещал. А жизнь приучила Аполлона обещать только то, что реально выполнимо. Впрочем, всегда оставалось два-три процента на непредвиденные обстоятельства. Он просчитывал ситуацию вдоль и поперек, но точно знал, что только дураки не ошибаются и предусмотреть все — невозможно.

Данная ситуация контролю не подлежала. Стало быть, надо просто попробовать ее разрешить в свою пользу, вот и все. Попытка — не пытка.

А главное — пусть Тамара уйдет и перестанет смотреть на него глазами побитой собаки.

— Пока, — сказала она, поднимаясь.

— Пока. Я позвоню, как только увижусь с Ладкой.

— Куда позвонишь? — осторожно полюбопытствовала она.

— Тебе, куда же еще! — начал раздражаться он.

— У тебя есть мой телефон? — поразилась Тамара.

Пашка потер дужкой очков за ухом. Телефона, конечно, не было. Как не было раньше необходимости созваниваться с подругой сестры. Все они были для него пигалицами, и со школьных времен — когда эта троица под Ладкиным руководством развлекала народ очередной хулиганской выходкой, обдирала коленки на деревьях, а потом училась пользоваться маминой помадой и щеголяла по очереди в модных ярко-зеленых лосинах, на высоких каблуках, которые подворачивались от неумелой походки, — никаких изменений Пашка в них не замечал.

А зачем? В жизни должны быть постоянные величины.

Как Тамара, например. И черт с ней, с ее новой ультракороткой стильной стрижкой, умелым макияжем и взрослыми амбициями. Такие мелочи он во внимание не принимал.

Она продиктовала свой номер, он записал.

Сел к таблицам, и через несколько секунд мысли о Тамарином посещении выветрились из его головы. Чтобы в самый неподходящий момент вернуться.

За дверью оказался Пашка, и она тут же пожалела, что проснулась. Брат был хорошим человеком, но занудой, и озабоченное выражение его лица не сулило в данный момент ничего хорошего.

— Воспитывать, что ли, пришел? — уточнила Лада, зевая.

Он брезгливо поморщился, взглянув на простыню, в которую она куталась.

— Халат же есть, Ладка!

— Как ты мне надоел! — отреагировала ласковая сестричка и двинулась на кухню.

Край простыни волочился за ней по полу, и Пашка торопливо подхватил его, будто верный паж.

— Ты обедала?

— Я спала! Ты что, не видишь?

— Ну, хоть завтракала?

— Тарелка овсянки, восемь бутербродов с колбасой и два литра чая, — отрапортовала Лада.

Пашка покачал головой и полез в холодильник. Там обнаружился пакет молока и колготки. Ткнув в них ухоженным длинным пальцем, брат возопил:

— Это что?!

Лада посмотрела на него сочувственно.

— Паш, ты же с девушками встречаешься, должен знать, как это называется.

— Почему это в холодильнике?

— Чтобы не испортились! — отрезала она и стала наливать в чайник воду.

Брат проворно оттеснил ее от раковины.

— Фильтр для чего, балда? Сколько раз тебе говорить, воду из крана пить опасно! Что ты как маленькая? — привычно бубнил он.

Ей захотелось оказаться на Луне. Говорят, там до сих пор не замечено никаких следов пребывания человека или ему подобных существ.

А в общем-то, черт с ней, с Луной! Сегодня она заберет у Соньки палатку, и поездка на море станет вопросом времени.

Подумав об этом, Лада обрела обычную бодрость духа и даже благодушно потрепала брата по загривку. Для этого, правда, ей пришлось влезть на табуретку.

— Чего ты, малохольная? — насторожился он.

— Хороший ты человек, Аполлоша, — улыбнулась она, — только нервный очень.

— Я просил тебя не называть меня этим дурацким именем!

— Это не я! Это родители тебя так назвали! — хихикнула она.

Родители, в принципе, угадали. Аполлон на самом деле получился Аполлоном — высоченным рельефным красавцем с правильными чертами лица. Впрочем, правильной была и натура. Пашка жил по четкому расписанию, в меру занимался спортом, читал только классику, спал ровно восемь часов, свидания с девицами отмечал в блокнотике четким, каллиграфическим почерком, пищу пережевывал тридцать два раза, как и рекомендуют специалисты.

От всего этого у Ладки дух захватывало, и до сих пор она не могла разобраться — восхищаться братом или пожалеть его, бедного.

— Нет, мое имя, пожалуй, единственная ошибка наших родителей, — задумчиво изрек вдруг Пашка.

— А мое? — хмыкнула Ладка.

Он оглядел ее критическим взглядом.

Хм… Олимпиада — звучит гордо, а перед ним тут стоит на табуретке встрепанный тощий задира-воробей.

— Да, с твоим тоже вышла промашка, — решил он.

— Ну вот, а я же не жалуюсь, — удовлетворенно кивнула Ладка, спрыгнула ему на шею, повисела немножко, раскачивая ногами, и съехала на пол.

— Ох, ну опять как маленькая!

Вместо того чтобы возмутиться, она еще и язык ему показала.

Вообще, еще лет семь назад, когда Ладка заканчивала школу, вся семья с замиранием сердца ждала, что она наконец-то повзрослеет. А именно: выбросит на помойку рваные джинсы и футболки с Куртом Кобейном, перестанет корчить рожи в общественном транспорте, сделает модную прическу вместо двух тощеньких пегих хвостиков и начнет ходить на свидания, а не пудрить кавалерам мозги, сталкивая их лбами между собой.

Лада этих надежд не оправдала. Ни тогда, ни сейчас.

Просто взгляд ее родителей на становление личности весьма отличался от ее собственного. Их больше интересовали внешние проявления. Наверное, спортивная карьера сказывалась, где все решалось на соревнованиях, на виду у тысячи зрителей. В раздевалке, в спортзале ты можешь вытворять что угодно, а перед публикой обязан выглядеть суперменом. Приблизительно так.

Это означало, что дома Ладка имела право стоять на голове, а в остальное время обязана была существовать, как все нормальные люди.

В принципе, разумно. Но юношеский максимализм требовал предельной ясности. Почему это, черт возьми, она не имеет права сама решать, как, когда и где отмачивать очередной фортель?!

• Предыдущая
• 7/51
• Следующая