Воспоминания необразумившегося молодого человека - Бегбедер Фредерик - Страница 8
- Предыдущая
- 8/13
- Следующая
И солнце встало.
Мне не приснилось. Анна позвонила мне на следующий день. Утро вечера мудренее. Стало быть, она действовала вчера не бессмысленно, в порыве горячности, а осознанно. Она заверила меня, что не была пьяна. Значит, есть все-таки в Париже девушки, совершенно владеющие собой, которые могут неожиданно поцеловать парня. Во всяком случае, одна. Для меня вполне достаточно. В этом смысле я никогда не был особо прожорлив. Скажем так: я возвел необходимость в ранг благодетели, что не мешает мне оставаться весьма пылким романтиком.
Наша страсть была поистине нежнеющей, мимозной и милашечной. (Слова слишком грубы, чтобы передать наши чувства, так что я позволил себе придумать свои.)
У нее мне нравились:
— ее щиколотки (уже упоминалось);
— ее комплименты (но они заставляли меня краснеть);
— ее манера проводить рукой по волосам (растопыренными пальцами);
— ее стряпня (из замороженных полуфабрикатов);
— ее юбки (короткие);
— ее позвоночник (особенно когда она наклонялась);
— ее смех (над моими шутками);
— ее косточки (или ключицы);
— ЕЕ КОЖА;
— и желание сочинять такого рода перечни, которое она во мне возбуждала.
Я купил себе ружье с обрезанным стволом. Не знаю, что на меня нашло. Я совершенно не способен воспользоваться этой штуковиной и не представляю, зачем она может мне пригодиться: сам я по натуре человек спокойный, а врагов моих можно пересчитать по пальцам одной руки. К тому же эта штука стоила мне целого состояния. Но я сохранил ее, она красивая.
Ею можно оторвать человеку голову с расстояния в пятьдесят метров.
Мы целыми днями валялись в кровати, питаясь исключительно паштетом из гусиной печенки и кока-колой (анорексия — это гедонизм), смотря по телеку видеоклипы, пока передачи не заканчивались. Случалось иногда, что мы ели также фисташки, но от этого у нас появлялись язвочки во рту. Что еще? Мы наизусть заучивали диалоги Мишеля Одиара, воровали стаканы на вечеринках, носились на мотороллере, слушая Кэта Стивенса, «Ослиную шкуру» Мишеля Леграна, Сару Вон, и думали, что нас ничто не сможет остановить, что можно быть счастливыми безнаказанно. Мы еще не читали Э. М. Чорана: мы были так милы.
Кошка будила нас, чтобы ей дали поесть. Мне нравилась простота наших отношений: любовь в обмен на жратву. Наши взаимоотношения строились на несомненно более здоровых основах, нежели у большинства представителей человеческого рода. Стоило мне протянуть ей тарелку, как раздавалось довольное урчание: дашь на дашь.
Я был в отличном настроении, и меня это жутко пугало. Любая ерунда вызывала у меня улыбку, и я непрестанно наполнял легкие свежим воздухом. Однажды у меня даже навернулись слезы на глаза, когда я смотрел какой-то мыльный сериал. Никогда еще мне не удавалось так радоваться жизни. Райзер говорил, что его тошнит от счастливых людей. Я разделяю его мнение, хоть он и умер из-за этого.
Анна приносила мне круассаны, и хотя я не урчал, мысленно я так и делал. Потом я целовал ее в глаза в каждой комнате квартиры и признавался в любви, особенно в спальне. Раз уж Анна ДЕЙСТВИТЕЛЬНО была самой красивой девушкой на земле, зачем от нее это скрывать?
Мы были такими милашками. Мы пили «Вильямин».
Или откупоривали шампанское в порту Сокоа: «И ты, Брют!»
Мне повезло: Анна терпела мои каламбреды.
Так прошло немало времени, и я все реже и реже выбирался по вечерам из дома.
Когда любишь, не считаешь. Впрочем, нет: считаешь дни и часы, иногда минуты. Два дня Анна не проявлялась, и я постарел на десять лет. Я дежурил у телефона, разобрал телефон, собрал телефон. Я мог бы сдать экзамен на телефонного мастера. Наконец Анна пришла. Ее отец в больнице.
У меня даже не было возможности ее отругать!
Если бы я знал, что одна из сцен этого романа будет происходить в Венеции, возможно, я бы не столь проворно вошел в литературу. Венеция — это город для заводских комитетов, любительниц гондольеров и студентов-филологов в вельветовых пиджаках. Кроме того, это единственное место, где умереть считается шикарней, чем попасть на бал. Но Анна непременно хотела туда поехать, поскольку ее отец пожелал, чтобы она представляла его на балу у его друга, князя де Г. Итак, мы сели в «Восточный экспресс». Спали мы не много; некоторые пассажиры из нашего вагона жаловались на ночной шум. Как только мы приехали в «Эксельсиор», я тут же заснул глубоким сном.
Когда я проснулся, было уже темно. Анна куда-то исчезла, но что еще хуже — я забыл в Париже свои запонки. Спускаясь в холл, по дороге я незаметно стряхнул несколько крупинок перхоти, просыпавшихся на плечи моего смокинга. Так, живее, немножко уверенности. А у Тадзио была перхоть?
Анна ждала меня в баре «Гритти». По крайней мере, она так написала в записке, которую оставила у портье. По его словам, она вышла более двух часов назад. Я сунул ему банкноту в десять тысяч лир. Надо помогать привратникам: представители этой вымирающей профессии сумели сохранить старинную традицию шпионажа и доносов. К тому же это ремесло, которое открывает двери.
Узкие улочки кишели окрыленными поэтами и оголенными туристами. Не говоря уже о том, что на площади Сан-Марко было полно голубей.
Разумеется, Анны в назначенном ею месте не было. Однако это еще не причина, чтобы лишать себя маленького стаканчика «Беллини». Потом второго, третьего, а затем и четвертого, о, Анна, а вот и ты, где же ты была? Платье на ней было столь восхитительным, что я опрокинул стакан.
На бал мы прибыли с опозданием, а значит, вовремя. Палаццо Пизани Моретта пылал огнями в ледяной ночи. Тысячи звезд тонули в Большом Канале. На спичечном коробке я записал одну фразу: «Анна воспарила, как vaporetto». После этих слов мне тоже стало не по себе.
Завидев буфет, я понял, что уже сутки ничего не ел. Пока я восполнял эти потерянные сутки двенадцатью дюжинами бутербродов с лососевой икрой, Анна уже вальсировала с одним знаменитым актером. От этого во мне проснулась жажда. Я бродил по этажам с шампанским в руке, рассматривая люстры, фрески, декольте, а шампанское струилось по моей руке, заливаясь за рукав.
В конце концов, я знал здесь всех. В том числе Жан-Жоржа. Он танцевал фарандолу вместе с арлекинами, осыпая гостей конфетти. Баронесса де Р. сидела на плечах Шарля-Луи д'А. Платье ее было задрано до пояса. Кроме того, там был кутюрье Энрико К., танцевавший на столе сиртаки, в то время как Его Королевское Высочество принц Г. мочился за занавеску. Франсуаза С. блевала в окно. Гийом Р. и Матье К. спали на полу: переступив через их неподвижные тела, я увидел ее.
У нее в волосах был повязан платок. Она разговаривала с метрдотелем, маленькими глотками отпивая из своего бокала. Сбоку ее подсвечивал розовый прожектор, из-за которого она часто моргала. Она улыбалась без всякой видимой причины. Смотреть, как Анна живет, давно стало моим любимым занятием. Меня захлестнула волна нежности. Однако эта нежность столь же быстро улетучилась, как только я увидел, что знаменитый актер, обняв ее за талию, увлекает в маленькую гостиную.
Я поспешил за ними. Действие алкоголя усиливало мою ревность. Анна смеялась, и рука актера без всяких возражений с ее стороны ходила по ее спине вверх и вниз. Они устроились на диване — слишком мягком, чтобы сохранять приличия. Что делать? Вмешаться? Гордость не позволяла мне этого. Я выбрал более порочную тактику и уселся за столик напротив подруги Анны, Эстель, которая приходила в себя после полудюжины акробатических рок-н-роллов и почти стольких же зрелищных падений на копчик.
— Как дела? — спросил я, придвигая свою коленку к ее.
— Уф, кажется, я немного перепила… На это я даже надеяться не смел.
Я прошептал ей в ушко какую-то дурацкую шутку. Она расхохоталась. Обычно Анна должна была бы взорваться, но сейчас она оставалась совершенно невозмутимой, а знаменитый актер все сокращал расстояние между ними на этом проклятом диване. Поверженный и уязвленный, я притворился равнодушным и даже по-дружески кивнул в их сторону. Стиль рогатого слепца. Это становилось опасным, и я обратился в бегство.
- Предыдущая
- 8/13
- Следующая
