Не выходите замуж на спор - Лисина Александра - Страница 6
- Предыдущая
- 6/70
- Следующая
— У меня и с Тьмой не все в порядке, — успокоила его я. — Зато Свет не причиняет прямого вреда, так что, если благословение не получится, тебе ничего не грозит. Ты же не темный, как Шмуль или Улька.
Медведь, неловко переступая обросшими ногами, в смысле наполовину лапами, попятился еще дальше.
— Да? А когда ты мне лапу лечила, шерсть потом еще с полгода не росла.
— Это я просто перестаралась с наведением красоты.
— А когда цветы под окном растить пыталась — помнишь, что вышло?
Я кинула задумчивый взгляд на густо зеленеющий невдалеке лес.
— Подумаешь, степени перепутала… Но, если не хочешь благословляться, могу и проклясть.
— Да иди ты! — шарахнулся прочь оборотень, зачем-то испуганно прикрывая передними лапами зад. — Твои опыты только Марти спокойно переносит, и то потому, что ему уже ничто не навредит!
Я пожала плечами.
— Ну и ладно. Не больно-то надо было. Живи и дальше с блохами, и пусть они тебя сожрут окончательно.
Медведь вдруг переменился в морде лица и подозрительно замер.
— Хелечка, надеюсь, ты это не всерьез? Ты ведь не умеешь проклинать, правда?
Я хищно улыбнулась.
— А кто его знает? У меня дар — как маяк: то вспыхнет, то погаснет. Так что, если не хочешь сюрпризов…
— Тьма с тобой, чудовище, — страдальчески скривился Василек. — Давай благословляй… только осторожно!
Я довольно потерла руки и простерла их над съежившимся медведем. Нет, ну а что? На ком прикажете тренироваться? Светлые от меня уже шарахаются, не без оснований воспринимая мои благословения за проклятия, а темных трогать мне категорически запретили. Причем запрет на убийство был выставлен суровой маменькой, а не Старой Жабой, поэтому нарушить его я не могла. Но надо же как-то выкручиваться?
С торжественным видом возложив ладони на лоб припавшего к земле оборотня, я сосредоточилась. Василек, напротив, зажмурился и на всякий случай закрыл лапами глаза. При этом бока его судорожно дергались — то ли от страха, то ли блохи все же замучили беднягу до основания, а потом он и вовсе затрясся, как в лихорадке.
— Благословляю! — громким шепотом (ночь же на дворе!) произнесла я, ни фигаськи не зная, что в итоге получится.
Василек замер, лихорадочно пытаясь понять, чего лишился на этот раз. А через пару секунд неожиданно дернулся, высоко подпрыгнул… и так громко взвыл, что с крыши одной из башен с истеричными воплями взлетела стая ворон, а в комнатах студентов начал загораться свет.
— Хелька-а-а! Что ты натворила, ненормальная?!
— Что такое? — забеспокоилась я. — Вась, тебе больно?
— Ты зачем меня всего благословила? Вместе с блохами?! — заорал полумедведь, юлой завертевшись на месте и пытаясь отчаянным рывком сбросить с себя что-то невидимое. — Они же озверели совсем! Щас сожрут к такой-то матери!
— Хм, — задумалась я, когда он заметался перед нашим корпусом как бешеный. — Это ты меня с мысли сбил, пока трясся. Но результат все равно интересный. Как считаешь, твоих блох теперь можно считать блаженными?
— Хелька!
— Да думаю я, думаю, — с досадой отозвалась я, на всякий случай отступив в сторонку, пока свалившийся на землю и яростно по ней катающийся медведь меня не зашиб. То-то была бы радость лешему, который сегодня остался без мухоморовки. — Но пока что-то в голову ничего не приходит. Вась, а давай я попробую благословить их еще раз, только теперь на смерть? Вдруг они издохнут? Тебя не заденет… я надеюсь, но, если заденет, мы мертвологов позовем! Я их быстренько соблазню, и они поднимут тебя заново. Смерть, как они утверждают, это еще не конец.
— Убью! — внятно прорычал вставший на четвереньки оборотень, посмотрев на меня налитыми кровью глазами.
— А может, не надо? — с надеждой спросила я, когда он яростно царапнул землю заметно отросшими когтями и напружинился, как перед прыжком. — Вася… Васенька… Василечек ты мой мохнатый! Знаешь, мне что-то не нравится зверское выражение на твоей морде…
— Хр-р-р! — свирепо выдохнул медведь. Ой, кажется, оборотень у нас теперь полноценный! И злой, как ему положено, хотя это совсем не вовремя. — Ахр-р-р!
— Драпать пора, — сообразила я и как можно быстрее поднялась. Вернее, свечой взлетела вверх, успев поджать под себя ноги. Невменяемый оборотень прямо с места подпрыгнул, но с обиженным ревом грохнулся обратно на землю, не дотянувшись до меня всего на ладонь. — Васенька, ты не буйствуй, люди все-таки спят… Ах, уже не спят? Ну тем более. Зачем им смотреть, как под окнами носится здоровенный бурый медведь в красных труселях? Неужто тебе не стыдно?
Однако «Васенька» не смутился. Только следил за мной злыми глазами и остервенело чесался, явно не собираясь приходить в себя.
Задумчиво потерев пятую точку, я подлетела поближе, зависнув над головой угрожающе заворчавшего медведя, а потом вздохнула и простерла над ним сразу обе руки.
— Что ж, попробуем иначе… Блохи! Силой, данной мне Светом, благословляю вас кусать только тех, кого я считаю врагом!
Вид моих поднятых ладоней явно напомнил оборотню о чем-то нехорошем, потому что он тут же закрыл пасть и, странно хрюкнув, попытался сбежать. Я, естественно, ринулась следом. Но возложить на него руки во второй раз никак не получалось, потому что дурной медведь вдруг начал вилять, словно я собиралась его подстрелить. А я очень хотела до него дотронуться. И совсем забыла, что творить благословение, находясь в темной ипостаси, более трех раз подряд чревато неприятностями. Поэтому, нагнав стремительно улепетывающего оборотня, внезапно обнаружила, что мои крылья дымятся, и, испуганно охнув: «Папочка святой!» —…рухнула прямо на загривок взревевшему от неожиданности Ваське. При этом мои ладони намертво вцепились в его уши, ноги я каким-то чудом успела перебросить по обе стороны его шеи, усевшись верхом, как на коня. Мимолетно порадовалась, что впервые в жизни смогу прокатиться на озверевшем приятеле, а Василек… у него, кажется, случился такой стресс, что от ужаса он перекинулся обратно в человека и прямо на бегу рухнул так, что я самым неэстетичным образом улетела в кусты.
— Хе-э-эль… — донесся до меня через пару минут страдальческий стон. — Хе-э-эля-а-а…
Торопливо ощупав руки-ноги, я выпуталась из зарослей шиповника и на карачках выползла из кустов.
— Чего?
— Ты сво-о-олочь… — просипел Василек, снова принявший вид крупного, волосатого, как тот медведь, но по-своему неплохого парня. Правда, всклокоченные волосы и грязные разводы на теле придавали ему диковатый вид, а порванные на заднице труселя были несколько… неуместны, но я только выдохнула:
— Живой!
И облегченно рухнула в траву.
Приводить Ваську в чувство нам пришлось вчетвером и до самого утра. Мы — это растрепанная и перемазанная в земле я, нутром почуявший беду ангел, примчавшаяся на наши крики Улька и уже успевший к тому времени заснуть оракул, которого мы безжалостно разбудили, когда заволакивали беспамятного оборотня в их общую комнату. Разобиженный Шмуль высунуть нос из соседней не пожелал, но звать его мы не стали — наверняка мелкий перестарался с мухоморовкой и теперь дрых без задних ног.
Потом я долго гладила лежащую на моих коленях голову оборотня, у которого после первого нормального обращения наступил жестокий откат. Улька, давно и безнадежно увлекшаяся целительством, одно за другим испытывала на нем свои зелья. Марти с печальным видом сидел на подоконнике, с ходу заявив, что тут он не помощник. А Зырян торопливо доедал оставшиеся после ужина пирожки.
Боль мы Васильку в конце концов сняли — хвала Тьме, среди Улькиных запасов нашлось-таки нужное зелье, — но страшнейший зуд унять так и не смогли. В результате несчастный медведь сперва кидался на стены. Потом, когда его попытались образумить, уже на нас. В конце концов его пришлось туго связать и засунуть под одеяло, время от времени рискуя подойти и вытереть выступивший на его лице пот. Потом он тихо страдал, пугая своими подвываниями соседей. Скрипел зубами и громко охал, когда в него пытались влить очередную целебную гадость. Улька без пользы извела на него почти все свои запасы, уже даже не радуясь, что нашелся достойный повод испытать их в действии. А потом мы только молча сидели и беспомощно переглядывались, не зная, чем помочь.
- Предыдущая
- 6/70
- Следующая
