Кошка на раскаленной крыше - Уильямс Теннесси "Tennessee Williams" - Страница 10

• Предыдущая
• 10/17
• Следующая

БОЛЬШОЙ ПА (свистит от удивления, подходит к Брику сзади и берет за плечи): Господи, а я и не знал, что тебе так скверно! Потому, малыш, ты стал алкоголиком?

БРИК: Именно алкоголиком, папа. (Снова наливает виски.)

БОЛЬШОЙ ПА: Пока думал о смерти, забыл обо всем. Я и не знал, что мой мальчик спился у меня под носом.

БРИК (мягко): Теперь знаешь. Мне сейчас лучше побыть одному и … помолчать.

БОЛЬШОЙ ПА: Ты уже достаточно долго сидел молча один, а сейчас говоришь со мной. Во всяком случае я говорю с тобой. И ты будешь сидеть и слушать меня, пока я не скажу тебе, что мы закончили разговор.

БРИК: Но этот разговор ни к чему не приведет! Сколько таких было! И, наконец, это… это… мучительно!

БОЛЬШОЙ ПА: Хорошо, пусть это мучительно, но ты не встанешь с этого кресла! И костыль у тебя отниму. (Выхватывает у него костыль и бросает его.)

БРИК: Я могу поскакать на одной ноге, упаду – поползу на четвереньках.

БОЛЬШОЙ ПА: Смотри только, не сползи с моей плантации, а то придется выпрашивать на выпивку в дешевых забегаловках.

БРИК: Я согласен, папа.

БОЛЬШОЙ ПА: Но я не согласен. Ты мой сын, и я поставлю тебя на ноги. Теперь, когда меня самого поставили на ноги, я займусь тобой и приведу тебя в порядок!

БРИК: Неужели?

БОЛЬШОЙ ПА: Сегодня пришло заключение из клиники Очнера. (Лицо загорается радостью.) Единственное, что у меня могли обнаружить в этой знаменитой клинике, это спазмы толстого кишечника. Да и нервы у меня стали ни к черту из – за всех этих передряг.

В комнату вбегает маленькая девочка с горящим бенгальским огнем; она похожа на обезумевшую обезьянку и скачет туда и обратно, пока Большой Папа не выгоняет ее. Молчание. Отец и сын смотрят друг на друга. Издалека доносится женский смех.

БРИК: Ты не был готов уйти?

БОЛЬШОЙ ПА: Куда уйти!.. Когда мы уходим, мой мальчик, то уходим в никуда и навечно; что человек, что зверь, что птица – все одно! Да, я думал, что мне конец. Но сегодня я вздохнул свободно. Впервые за столько лет! Господи – три года! Это тянулось… (Слышен смех бегущих людей, мягкий звук взрывающихся ракет; их свет заливает комнату. Брик пристально смотрит на отца трезвым взглядом, затем неожиданно вскакивает с кресла и скачет на одной ноге за костылем, опираясь на мебель. Хватает костыль и торопится на галерею. Отец ловит его за рукав белой шелковой пижамы.)

БОЛЬШОЙ ПА: Останься здесь, сукин сын, пока не разрешу тебе уйти!

БРИК: Не могу. Мы говорим, говорим – замкнутый круг. Кончаем, где начали, и всякий раз выясняется, что тебе нечего мне сказать.

БОЛЬШОЙ ПА: Мне нечего сказать? А то, что я буду жить, когда был уверен, что умру?

БРИК: Ах, это… Да…

БОЛЬШОЙ ПА: Сядь, спившийся щенок.

БРИК: Папа…

БОЛЬШОЙ ПА: Делай, что тебе говорят. Пока я здесь хозяин. (Вбегает Большая Мама, грудь ее вздымается от волнения.) Черт возьми, что тебе здесь нужно?

БОЛЬШАЯ МА: Почему ты так кричишь? Я не могу больше… вы – но – си – и – и – ть это! Не могу выносить!

БОЛЬШОЙ ПА (замахивается на нее): Пошла вон!..

Рыдая, она выскакивает из комнаты.

БРИК (мягко и печально): Господи…

БОЛЬШОЙ ПА (яростно): Вот тебе и Господи!

Брик вырывается из рук и скачет на костыле на галерею. Большой Папа выдергивает у него из рук костыль и Брик, подворачивая лодыжку, цепляется за стул, издавая пронзительный крик от боли; теряет равновесие и падает на пол, стул опрокидывается на него.

БОЛЬШОЙ ПА: Выродок, сын этой тупой твари!

БРИК: Отдай костыль. (Большой Папа швыряет костыль в другую сторону.) Па, отдай костыль.

БОЛЬШОЙ ПА: Зачем ты пьешь?

БРИК: Не знаю, отдай мне костыль!

БОЛЬШОЙ ПА: Подумай лучше, зачем ты пьешь, и брось пить.

БРИК: Прошу тебя, отдай мне костыль, я не могу встать с пола.

БОЛЬШОЙ ПА: Ответь сначала на мой вопрос. Зачем ты пьешь? Почему ты выбрасываешь свою жизнь, будто какой – то хлам, подобранный на улице?

БРИК (привстав на колени): Па, мне больно. Я подвернул сломанную ногу.

БОЛЬШОЙ ПА: Прекрасно! Значит, ты не совсем еще отупел от виски и можешь чувствовать боль.

БРИК: Ты пролил мой виски…

БОЛЬШОЙ ПА: Давай заключим сделку – ты скажешь, зачем ты пьешь, а я дам тебе выпить. Сам налью.

БРИК: Сначала дай выпить, потом отвечу.

БОЛЬШОЙ ПА: Нет. Сначала скажи, что тебя заставило пить?

БРИК: Отвечу одним словом.

БОЛЬШОЙ ПА: Каким?

БРИК: Отвращение! (Раздается мелодичный бой часов. Большой Папа бросает короткий неистовый взгляд.) Ну, как насчет виски?

БОЛЬШОЙ ПА: Отвращение к чему? Ответь сначала. Бессмысленно питать отвращение неизвестно к чему. К чему ты питаешь отвращение? Скажи, к чему?

БРИК (пытается подняться с пола, цепляясь за кровать): Хорошо. Постараюсь. (Большой Папа наливает виски и торжественно подносит Брику. Молчание. Брик пьет.) Ты когда-нибудь слышал слово «ложь»? Знаешь, что оно означает?

БОЛЬШОЙ ПА: А что, тебе кто-нибудь врал?

ДЕТИ (хором за сценой нараспев): Мы хотим Большого Папу! Мы хотим Большого Папу!

ГУПЕР (появляется в дверях на галерее): Большой Папа, дети зовут тебя.

БОЛЬШОЙ ПА (грубо): Гупер, выйди.

ГУПЕР: Извини.

БОЛЬШОЙ ПА (захлопывает за ним дверь): Кто тебе врет? Мэгги?

БРИК: Не она. Это не имеет значения.

БОЛЬШОЙ ПА: Так кто же и о чем тебе врет?

БРИК: Никто и ни о чем…

БОЛЬШОЙ ПА: В чем же тогда дело, черт побери?

БРИК: Все, все вокруг.

БОЛЬШОЙ ПА: Что ты трешь лоб? Голова болит?

БРИК: Нет. Я пытаюсь…

БОЛЬШОЙ ПА: …собираться с мыслями. Но ты уже не можешь. Твои мозги проспиртованы, пропитаны на сквозь. (Вырывает стакан из рук Брика.) Что ты, черт возьми, можешь знать о лжи? Да я книгу мог бы о ней написать, и все равно всего бы не высказал. Даже близко бы не подошел. Страшно подумать, сколько раз я мирился с ложью. А притворство? Говоришь не то, что думаешь, делаешь не то, что чувствуешь. Или вот, делаю вид, будто люблю жену, а на самом деле вида ее не терплю. Это после сорока – то лет. Врал, даже когда лежал на ней… Притворялся, что люблю Гупера, сукина сына, жену его Мэй и его пятерых ублюдков, орущих, как попугаи в джунглях. Господи, да мне смотреть на них тошно… А церковь! Всего выворачивает, стоит прийти в церковь, но я хожу. А эти клубы! Масоны!… А светское вращение. Дерьмо! (Боль заставляет его скрючиться, он опускается в кресло, голос становится мягким и хриплым.) А вот тебя я люблю, сам не знаю, за что. Всегда уважал и любил тебя и еще свою плантацию, свое дело, за то, что оно сделало меня человеком. Вот тебе и вся правда… А жизнь свою прожил во лжи и рядом с ложью!.. Почему ты не можешь жить так?… Придется, черт возьми, ведь кроме лжи и фарисейства в жизни ничего нет. Если есть что другое, скажи.

БРИК: Есть. Есть еще одна штука, с которой можно жить.

БОЛЬШОЙ ПА: Какая же?

БРИК (поднимая стакан): Виски…

БОЛЬШОЙ ПА: Это не жизнь. Это бегство от жизни.

БРИК: А я и хочу убежать от нее.

БОЛЬШОЙ ПА: Тогда застрелись. Я все – таки скажу тебе кое – что. Еще совсем недавно, когда я думал, что дни мои сочтены… (Эту речь он произносит в стремительном темпе.) …я решил оставить тебе мое дело. Гупера и Мэй я ненавижу, знаю, что они платят мне тем же, а пять их маленьких обезьян мне противны, потому что – копия родителей. Почему я должен двадцать восемь тысяч акров богатейшей земли отдавать Гуперу в наследство? Почему? Но, с другой стороны, Брик, почему я должен, черт возьми, облагодетельствовать болвана, присосавшегося к бутылке? Любил я его – не любил? Почему? Когда он теперь сущий балласт? Нравственный урод?

БРИК (улыбаясь): Понимаю тебя.

БОЛЬШОЙ ПА: Если правда понимаешь, значит, ты умней меня, потому что мне совершенно ничего не понятно, я тебе вот что скажу. Я еще не составил завещания! Слава Богу, теперь срочности нет. Можно обождать. Но ты возьмешь себя в руки или нет?

БРИК: Может быть.

БОЛЬШОЙ ПА: И тебя это не волнует?

• Предыдущая
• 10/17
• Следующая