Кошка на раскаленной крыше - Уильямс Теннесси "Tennessee Williams" - Страница 9

• Предыдущая
• 9/17
• Следующая

БРИК: Что ты запомнил?

БОЛЬШОЙ ПА: Холмы на окраинах Барселоны, и на них стаю голодных ребятишек. Голые, в чем мать родила. Как голые собачонки, они с воем бросались на прохожих и просили милостыню. А по улицам Барселоны расхаживали откормленные священники. Жирные, сытые! Я один мог бы прокормить всю эту страну, у меня бы хватило денег. Но человек – животное, которое любит только себя. Я швырял вопившей детворе монетки и разбросал, наверное, больше, чем стоит обивка одного из кресел, на котором ты сидишь… Черт возьми, я швырял им деньги, как швыряют пшено цыплятам, чтобы избавиться от них, только бы скорее добраться до машины и уехать. А в Марокко… там проституцией начинают заниматься с четырех или пяти лет. Я не преувеличиваю. Помню, в Маракеше, есть такой арабский городок, было дьявольски жарко. Я присел на развалинах какой – то стены выкурить сигару. На дороге стояла женщина и смотрела на меня, смотрела так, что я застеснялся. Она стояла в пыли, в жаре и смотрела на меня. Слушай, слушай. С ней была маленькая девочка, голенькая, едва начавшая ходить; так вот, она ее поставила на землю, подтолкнула с что – то прошептала ей. И эта крошка, едва начавшая ходить, заковыляла ко мне… Бог мой, меня тошнит, как только вспомню это. Малышка протянула ручонку и пыталась расстегнуть мне брюки. А ей пяти не было. Можешь поверить? Я помчался в отель и заорал твой матери: «Ида, собираемся! Мы уезжаем к чертям из этой страны…»

БРИК: Па, ты что – то разговорился на ночь.

БОЛЬШОЙ ПА (игнорируя его реплику): Да. Вот так. Человек – животное, которому суждено уйти на тот свет. Но мысль о том, что сам он умрет, не пробуждает в нем жалости к другим. Нет… Ты что – то сказал?

БРИК: Протяни мне костыль, чтобы я мог встать.

БОЛЬШОЙ ПА: Куда ты собираешься?

БРИК: Хочу совершить маленькое путешествие к источнику «Эхо».

БОЛЬШОЙ ПА: Это куда?

БРИК: К бару.

БОЛЬШОЙ ПА: Да, малыш. (Протягивает ему костыль.) Человек – это зверь, который подыхает. Но если у этого зверя появляются деньги, он начинает покупать, покупать, покупать. Я думаю, единственная причина того, что он покупает все подряд – это безумная надежда купить себе вечную жизнь… Увы, это невозможно… Человек – это зверь…

БРИК (у бара): Па, ты сегодня в ударе.

Пауза. Слышны голоса.

БОЛЬШОЙ ПА: Последнее время я больше молчал. Не говорил ни слова. Сидел, уставившись в одну точку. Во мне все словно застыло. Но сегодня я вздохнул свободно. Вот я и говорю без конца. И небо совсем сегодня другое…

БРИК: Ты знаешь, что я люблю слушать больше всего на свете?

БОЛЬШОЙ ПА: Что?

БРИК: Тишину.

БОЛЬШОЙ ПА: Почему?

БРИК: В ней столько покоя.

БОЛЬШОЙ ПА: Эх, дорогой! Ты еще наслушаешься ее в могиле. (Похохатывает.)

БРИК: Что ты еще хочешь мне сказать?

БОЛЬШОЙ ПА: Почему ты хочешь, чтобы я заткнулся?

БРИК: Я часто слышал от тебя: «Брик, я хочу поговорить с тобой». Мы начинаем говорить, но серьезного разговора не получается. Ты сидишь в кресле и болтаешь о том о сем, я делаю вид, что слушаю. Пытаюсь делать вид, что слушаю, но не слышу. Людям всегда трудно друг с другом. Во всяком случае, нам с тобой. Может быть, потому, что нечего сказать…

БОЛЬШОЙ ПА: Подожди минутку, Я хочу закрыть дверь. (Закрывает двери на галерею, будто собирается сообщить ему важный секрет.) Знаешь, я думал, что у меня рак, и носил в себе свою тайну, не визжал, как свинья, хоть у нее есть одно преимущество.

БРИК: Какое?

БОЛЬШОЙ ПА: Неведение. Свинья не знает, что умрет, а человек знает. И поэтому обязан сжать зубы. (Вдруг скрытая жестокость овладевает им.) И нести свою тайну в себе, если он человек. Удивительно, если…

БРИК: Что, Па?

БОЛЬШОЙ ПА: Слушай, а не повредит ли стаканчик виски спастическому колиту?

БРИК: Нет. Только пойдет на пользу.

БОЛЬШОЙ ПА (ухмыляется, как волк): Брик, тебе все равно не понять! Я снова вижу небо! Господи, солнце вновь засияло над головой!

БРИК (рассматривает виски): Тебе стало легче?

БОЛЬШОЙ ПА: Лучше! Черт возьми! Я могу свободно дышать!.. Всю жизнь я прожил, собравшись в кулак. (Наливает виски.) Громил! Пил! Крушил! А теперь хочу разжать пальцы и ко всему прикоснуться, все потрогать. (Шевелит руками, как будто касается воздуха.) Знаешь, что я имею в виду?

БРИК (рассеянно): Нет. А что ты имеешь в виду?

БОЛЬШОЙ ПА: Ха! Ха!.. Наслаждение. Радость от обладания женщиной! (Улыбка исчезает с лица Брика, чуть сохраняясь.) Да, малыш. Хоть мне и стукнуло шестьдесят пять лет, я еще не остыл к женщинам.

БРИК: Замечательно, папа.

БОЛЬШОЙ ПА: Ты прав, черт возьми! Только теперь я понял, что напрасно держал себя в узде. Сколько упустил в жизни из – за того, что все делал с оглядкой, боялся выйти за рамки… Какая чушь! Ну и виски, так и жжет! Но ничего! Теперь я на свободе, мы еще, как говориться, попляшем на балу.

БРИК: На балу?

БОЛЬШОЙ ПА: Именно на балу! Черт возьми! Последний раз я спал с твоей матерью, дай бог памяти, лет пять назад. Тогда мне было шестьдесят, а ей пятьдесят восемь. Но я никогда не любил ее! Никогда!

В холле звонит телефон. Входит Большая Мама, восклицая.

БОЛЬШАЯ МА: Мужчины, вы что, не слышите, что телефон звонит? Я на галерее и то услышала.

БОЛЬШОЙ ПА: Пять комнат выходят на галерею. Тебе обязательно понадобилось пройти именно через эту? (Большая Мама делает вид, что смеется над его шуткой, проходит в холл.) Ух! Когда ее нет, я не могу даже вспомнить, как она выглядит, а стоит ей войти, я вижу, что это за красавица, и не хочу видеть. (Смеется свой шутке; вдруг резко выпрямляется, почувствовав сильную боль, продолжая хихикать, осторожно ставит стакан на стол. Брик направляется к балкону.) Куда ты?

БРИК: На воздух.

БОЛЬШОЙ ПА: Нет, останься здесь, мы еще не закончили разговор!

БРИК: Я думал, уже закончили.

БОЛЬШОЙ ПА: Еще не начинали.

БРИК: Значит, я ошибся. Прости.

БОЛЬШАЯ МА (стоит в дверях, держась за ручку): Звонила мисс Салли. Знаешь, что она придумала? Выяснила у своего врача в Мемфисе, что такое спазмы. Ха! Ха! Ха! Говорит, ей стало легче жить, когда она узнала… Ну, открой!

БОЛЬШОЙ ПА (придерживает дверь, чтобы она не вошла): Не открою. Я говорил, чтобы ты не таскалась здесь. В доме пять комнат. Нет, обязательно здесь проходить!

БОЛЬШАЯ МА: Ну, разве можно так разговаривать! Ты еще это всерьез говоришь. (Он запирает дверь.) Дорогой ты мой! Дорогой! Ты не пошутил? Я ведь знаю, что ты любишь меня. (Еле передвигая ноги, с рыданием в голосе, она уходит. Голос у нее, как у обиженного ребенка. Брик срывается с места, берет костыль и направляется к галерее.)

БОЛЬШОЙ ПА: Я одного прошу – оставить меня в покое. Она не верит, что меня от нее выворачивает. Я спал с ней слишком много лет. Надо было кончать это дело намного раньше, но старухе все было мало. Вот и растрачивался на нее. Говорят, каждому мужику отпущен свой лимит. Но все равно, кое – что у меня еще есть в запасе. Найду себе девку и отдам ей все, что осталось! За ценой не постою, удушу ее в мехах, закидаю бриллиантами и не буду слезать с нее до утра. Ха! Ха! Ха!

МЕЙ (весело, за дверью): Это кто же так смеется?

ГУПЕР: Это Большой Па смеется?

БОЛЬШОЙ ПА: Дерьмо!.. Ну и сволочи оба! (Подходит к Брику, касается его плеча.) Да, Брик, мальчик мой, я… я… счастлив! Счастлив! (Покашливает, закусывая нижнюю губу, робко касается головой головы Брика. Но кашель усиливается; в смятении идет к столу, выпивает виски, лицо его искажено гримасой боли. Брик вздыхает и с усилием встает.) Что, ты не можешь посидеть спокойно?

БРИК: Все жду.

БОЛЬШОЙ ПА: Чего?

БРИК (печально): Щелчка…

БОЛЬШОЙ ПА: Что это еще за щелчок?

БРИК: Щелчок в голове, после него наступает покой. Есть определенный предел, до которого я должен дойти, а когда я дохожу до него, раздается щелчок, вроде как… или…

БОЛЬШОЙ ПА: Как?

БРИК: Как щелчок выключателя, только в голове, свет гаснет, наступает прохлада ночи (глядит, печально улыбаясь) и покой.

• Предыдущая
• 9/17
• Следующая