Спасенный светом. Что вас ждет после смерти - Бринкли Дэннион - Страница 24

Я не мог их порицать, так как вид у меня был в самом деле жуткий. Моя кожа имела угольно-синий оттенок до самых ногтей. На подушке и простыне были красные пятна от кровавого кашля. Мои легкие наполняла жидкость, и они трещали при каждом выдохе.

Особенно жутко для посетителей было находиться у смертного одра человека, который весело улыбался. Но я ничего не мог с собой поделать. Я говорил отцу, что это всего лишь вопрос точки зрения.

— Для тебя это выглядит так, будто я ухожу и больше никогда не вернусь, — объяснил я, — а для меня — будто я возвращаюсь домой.

Ко мне подошла сестра с бумагами, которые я должен был подписать. Взглянув на них, я понял, что это документы о моем согласии на операцию на сердце. Двое хирургов сказали мне, что я могу выжить, только если они попытаются заменить клапан искусственным. Я ответил, что готов умереть и не хочу операции, но они оставили это без внимания и подготовили документы в расчете, что я изменю решение.

— Я этого не подпишу, — заявил я. — Пусть решает Бог.

В палату вошли два хирурга и с суровым видом остановились у моей кровати. Один из них изложил мне факты.

— Чем дольше вы будете тянуть, тем меньше у вас шансов перенести операцию.

— Вот и хорошо, — ответил я, — потому что никакой операции не будет.

— Если мы не прооперируем вас в течение десяти часов, ваше сердце слишком ослабеет для хирургического вмешательства, — настаивал он.

— Прекрасно, — сказал я. — Значит, я смогу умереть.

Я видел, как мой отец в углу комнаты говорит с Фрэнклин. Вскоре она встала и вышла из палаты.

— Мы оставим документы здесь, — проговорил хирург. — Вы можете подписать их, если передумаете.

Через несколько минут Фрэнклин вернулась. Несколько секунд она говорила с отцом, а потом оба подошли к моей кровати.

— Фрэнклин только что звонила Реймонду, — сообщил отец. — Он едет сюда.

Я был рад это слышать. Реймонд несколько недель провел в Европе, читая лекции. До этого звонка он не знал ни о том, что я в больнице, ни даже о моей болезни. По словам Фрэнклин, он должен прибыть сюда из Джорджии через пару часов. Мне представится шанс повидать его перед смертью.

Мы стали ждать. Не помню, о чем мы говорили, но я все время думал: «Теперь мне не удастся соорудить Центры. Я должен был завершить один из них к 1992 году, но вместо этого собрался умереть».

Через два часа в палате появился Реймонд. Увиденное явно его потрясло. Четыре человека с мрачными лицами стояли у моей кровати, а я шутил, стараясь поднять их настроение. Реймонд пытался выглядеть невозмутимым.

— Вид у вас так себе, — заговорил он обычным мягким голосом. — Но врачи сумеют вас подлатать.

— Я не хочу, чтобы меня латали, — ответил я. — Мне хочется только умереть.

— Тогда не могу ли я что-нибудь сделать, чтобы скрасить ваши последние часы?

— Можете, — кивнул я. — Сходите к Арби и принесите мне сэндвич с ростбифом, только чтобы было побольше хрена. Я хочу, чтобы в момент смерти у меня подскочил холестерин.

Мы рассмеялись, и у меня тут же пошла кровь из носа. Потом мы с Реймондом заговорили о нас и о людях, с которыми нам довелось встречаться. Реймонд сказал, что все пережившие присмертный опыт заявляют, что больше не боятся смерти, но что он впервые видит наглядную демонстрацию отсутствия этого страха.

— Почему вы не боитесь? — спросил он. Я сразу нашел ответ.

— Потому что жизнь на Земле походит на вынужденное пребывание в летнем лагере, где вы всех ненавидите и тоскуете по маме. Я хочу домой.

Реймонд остался утешать моих родных и друзей. Я слышал их разговоры, но не обращал на них особого внимания. Я пытался привести в порядок свои мысли и определить, должен ли я что-нибудь сделать, прежде чем покинуть этот мир.

Наконец Реймонд возвратился к моей кровати.

— Вы не должны умирать, — заявил он. — Живите ради меня. Я нуждаюсь в вашей помощи.

На его лице светилась понимающая улыбка, а в голосе слышались умоляющие нотки. Это заставило меня ощутить себя необходимым, а к просьбам подобного рода я был наиболее восприимчив.

— О'кей, — сказал я. — Дайте мне эти бумаги.

Как только я подписал документы, хирурги взялись за работу. Кто-то проделал дырку у меня в шее и ввел туда трубку, чтобы проложить путь к сердцу.

Но я был настолько слаб, что врачи решили перевезти меня в больницу Роупера, где производят наиболее рискованные операции. Там меня промариновали всю ночь, надеясь, что мне станет легче, но так как ничего не получалось, решили начинать операцию.

Я немногое запомнил из того, что происходило в больнице Роупера. Припоминаю, как сестра подошла побрить меня. Потом меня повезли в операционную, и человек в зеленой маске сделал мне два укола в ягодицы.

— Это поможет вам расслабиться, — сказал он. Потом наступила темнота.

Я видел темноту, но слышал голоса. — Не нравится мне это.

— Еще бы! У него инфекция, он предельно ослаблен, а сердце к тому же пострадало от молнии.

— Ставлю десять баксов, что он не выкарабкается.

— Идет.

Я вырвался из темноты на яркий свет операционной и увидел двух хирургов и двух ассистентов, которые держали пари, выживу ли я или нет. Они рассматривали рентгеновский снимок моей грудной клетки, ожидая, пока меня подготовят к операции. Я смотрел на себя с места, которое казалось значительно выше потолка, и наблюдал, как мою руку прикрепляют к блестящей стальной скобе.

Сестра смазала меня коричневым антисептиком и накрыла чистой простыней. Кто-то еще ввел мне какую-то жидкость в трубку. Потом хирург сделал скальпелем надрез поперек моей грудной клетки и оттянул кожу. Ассистент передал ему инструмент, похожий на маленькую пилу, и он зацепил ее за мое ребро, а затем вскрыл грудную клетку и вставил внутрь распорку. Другой хирург срезал кожу вокруг моего сердца. С этого момента я мог непосредственно наблюдать собственное сердцебиение.

Больше я ничего не видел, так как снова очутился в темноте. Я услышал звон колоколов, а потом открылся туннель, стены которого были изрыты желобами, напоминающими борозды в только что вспаханном поле. Эти борозды, серебристо-серые с золотыми крапинками, тянулись по всей длине туннеля к яркому свету в его конце.

После того, как я видел вскрытие своей грудной клетки и слышал, как врачи бьются об заклад, выживу ли я, мне стало ясно, что назад я уже не вернусь. Но вместо страха я почувствовал облегчение. Мое тело стало для меня тяжкой ношей с тех пор, как в меня ударила молния. Теперь ноша исчезла. Я снова мог странствовать по Вселенной.

В конце туннеля меня встретило то же самое Существо Света, что и в прошлый раз. Меня часто спрашивали, были ли у этих Существ лица. Я никогда не видел лиц — просто состоящий из света дух каждый раз брал на себя заботу обо мне.

Он привлек меня к себе, при этом расширившись, словно ангел, распростерший крылья. Свет этих крыльев поглотил меня, и я вновь начал видеть пред собой собственную жизнь.

Первые двадцать пять лет прошли так же, как во время предыдущего присмертного опыта. Я снова видел себя скверным мальчишкой, который вырос и стал жестоким солдатом. Конечно, это было малоприятным зрелищем, но боль уменьшило обозрение лет, прошедших после первого опыта. Этими четырнадцатью годами я гордился, так как прожил их изменившимся человеком.

Я видел то хорошее, чего мне удалось добиться. Большие и малые события проходили передо мной одно за другим, пока я стоял в коконе света.

Я наблюдал за собой, выполняющим самую различную работу в больницах — вплоть до помощи пациентам подняться с кровати и расчесать волосы. Несколько раз я делал то, за что больше никто не хотел браться, например, стриг ногти на ногах и менял полотенца.

Как-то мне пришлось заботиться о пожилой женщине. Она пролежала в постели столько времени, что едва могла двигаться. Я поднимал ее с кровати как ребенка — она весила не более тридцати шести килограмм — и держал на руках, пока сестра меняла простыни. Чтобы хоть как-то разнообразить ее существование, я носил ее по зданию больницы.