Тайный советник вождя - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 163
- Предыдущая
- 163/573
- Следующая
Взять хотя бы питание. Справа от въезда в имение (со стороны Калчуги), отдельно от дворца стояло двухэтажное здание столовой. Наверху — зал для гостей. В полуподвале кухня. На первом этаже кормится персонал. Утром нехитрый, но плотный завтрак. Кипяток, заварка, сливочное масло — по потребности. Хлеб белый и черный. Кастрюля с сахарным песком и другая — с рафинадом. Сыпь, клади, сколько хочешь. В обед — наваристое, вкусное первое блюдо. На второе каша, вермишель или картошка, обязательно с мясом. В общем, ели "от пуза", как выражаются иногда крестьяне. Единственное требование — не свинячь. Прибери за собой, отнеси посуду в мойку.
На кухне царствовала строгая повариха Настя Воронова из близлежащей деревни Сареево, женщина средних лет, худощавая и остроносая. Я запомнил ее по двум причинам. Проработала она у Микояна лет двадцать пять, отличаясь не только мастерством и выдумкой в приготовлении самых разнообразных блюд, но и виртуозностью в своем деле. Во время застолий она, переодевшись, появлялась порой среди гостей, привлекая внимание.
И по ассоциации помню ее. На Дальней даче Сталина работала поварихой тоже Настя из местных. Но той Насте было гораздо труднее. На Дальнюю дачу было нацелено одно время внимание зарубежной разведки и, естественно, всегда внимание наше контрразведки. Та Настя даже под подозрение попадала: об этом будет рассказано в свое время, если удастся завершить задуманную книгу.
А пока так. Узнав, что я участвую в расследовании, Лаврентий Павлович Берия сразу утратил к этому делу интерес. Понял, что Сталин желает иметь объективную информацию, что Микояна под удар Иосиф Виссарионович не подставит. Значит, стоп! Берия быстро улавливал такие оттенки. Лучше уж остаться без замка на "Малом Кавказе", чем идти наперекор Сталину. Во всяком случае, бериевский представитель "собачья морда" действовал настолько вяло, что я вынужден был поторапливать, подстегивать его. Пока я осматривал помещения "на предмет определения необходимости капитального или косметического ремонта", мой коллега либо покуривал на крылечке, на солнцепеке, либо дегустировал запасы кладовых, прикладываясь к бутылкам с виноградным вином и закусывая почему-то исключительно вареньем разных сортов. А в свободное от этих занятий время вел персональный опрос женщин, любопытствуя, не состоит ли с кем-нибудь из них Микоян в близкой связи, а если и состоит, то каким образом.
Ответы были отрицательные. "Право первой ночи" новоявленный «феодал» Микоян себе не присвоил, ничью честь чрезмерными притязаниями не оскорбил. Если и уделял особое внимание некоторым женщинам, то, вероятно, на основе полной взаимности. А в таких случаях женщины умеют держать язык за зубами.
Ничего, что могло бы бросить тень на репутацию Анастаса Ивановича, я лично не обнаружил. За исключением весьма развитого хозяйства и наполненных кладовых. Но на это как посмотреть. О чем я и сообщил Иосифу Виссарионовичу.
— Микоян заботливый человек, — рассудительно произнес Сталин. — У нас все еще слишком много пропадает добра. Если каждый житель сельской местности будет иметь корову — мы станем только богаче от этого.
— Вы говорили так в одном из своих выступлений, — припомнил я. — Но справедливость требует отметить: у Анастаса Ивановича запасов слишком много для семьи.
— Он щедро делится ими. Он помогал свежими продуктами многим больным товарищам, — ответил Сталин и продолжил свою мысль: — Если каждый колхозник будет иметь свою корову, это гораздо лучше, чем одна корова на пять колхозных дворов. Иначе не деревня будет кормить город молочными продуктами, а колхозники будут ездить в город за маслом, что совершенно противоестественно. И товарищ Микоян поступает правильно, заготавливая все возможные продукты. Это целесообразней, чем брать продовольствие для семьи, для обслуживающего персонала в городском магазине, через свой наркомат. Товарищ Микоян имеет такую возможность, но он не хочет жить за счет государства, как некоторые бесхозяйственные лица. Вы согласны со мной?
— Вполне, Иосиф Виссарионович. Сам теперь лук и укроп выращиваю на грядках. Тем более что у Микояна готовят не по-казенному, а от души, очень вкусно. Особенно хорошо солят грибы, огурцы и капусту.
— Пробовали? — весело спросил Сталин.
— Иначе не докладывал бы так уверенно.
— Скажу, чтобы и мне прислали немного его огурцов и капусты. Тоже отведаю урожай с соседского огорода, — засмеялся Иосиф Виссарионович.
19
Мне часто доводилось видеть Сталина за рабочим столом, он мог часами трудиться, не сходя с места, и все же я не воспринимаю его в таком статичном состоянии. Он любил двигаться, ходить, ему лучше думалось, когда неторопливо, попыхивая трубкой, шагал он по комнате, от стены до стены. Я много раз советовал ему бросить вреднейшее пристрастие — курение, но для него трубка была успокаивающим средством. Оставив ее, он на длительное время вылетел бы из колеи, никакие лекарства не помогли бы. Я думал над этим: еще неизвестно, что лучше.
Хождение во время заседаний, официальных встреч и бесед — это не только привычка, выработанная за долгие годы стремлением погасить возбуждение, физической разрядкой снять напряженность. Такая манера давала Сталину целый ряд преимуществ перед собеседниками. Вот хотя бы самое простое: если сидящий человек медленно реагирует на реплику, не сразу отвечает на вопрос, он производит не лучшее впечатление, выглядит тугодумом. А Сталин, прохаживаясь, набивая или раскуривая трубку, был вроде бы занят делом, имел время, хоть и короткое, но очень важное время для обдумывания и принятия решений. Часто — весьма ответственных. Или еще. Никто из собеседников не мог отвернуться от Сталина, он видел, когда было нужно, их реакцию, выражение глаз, лиц, улавливал все оттенки — от радости до испуга. А сам, если был потрясен, удивлен или раздражен какой-то новостью, имел возможность пройти по ковру спиной к собравшимся, успокоиться, взять себя в руки. Поэтому и являл, в конечном счете, образец выдержки и хладнокровия. Ну и вообще он привык быть центром притяжения, центром внимания, ему нравилось, чтобы головы поворачивались за ним, как шляпки подсолнухов за солнцем.
Однажды он сказал мне, что чувствует себя маятником, движущим стрелки часов. Я не стал противоречить. Сравнение не совсем точное, но оно выражает непосредственное ощущение Иосифа Виссарионовича. А я мысленно сравнивал его с постоянно сжатой пружиной, которая крепко и беспрерывно давит на все окружающие механизмы, большие и малые, заставляя их вращаться, передавая движение все дальше и дальше. Величайший запас энергии требовался для того, чтобы производить подобные действия, сказывающиеся по всей огромной стране на протяжении многих лет.
Вообще к концу тридцатых годов сложились основные привычки и правила Сталина, которые сохранились потом до конца его жизни. Он, например, овладел мастерством говорить обо всем ровным голосом, не выдавая своих эмоций. Об уборке урожая, о смертной казни, о передовиках производства все одинаково, глуховато, негромко, с большими паузами посреди фраз, заставлявшими слушателя напрягаться, томясь беспокойством: а что дальше? Случалось, что после таких пауз Иосиф Виссарионович ошарашивал человека совершенно неожиданным выводом.
Вот товарищ Иванов. Ему неловко сидеть, когда Сталин на ногах. Он крутит головой, видя то спину, то профиль расхаживающего Иосифа Виссарионовича. Монотонный голос звучит то ближе, то дальше.
— Вы, товарищ Иванов, допустили необдуманный поступок, не сообщив товарищам по партии, что перед революцией были вольноопределяющимся.
— Я только подал прошение, а служить не пришлось.
— Вы зря не сказали об этом товарищам по партии, — следует длинная пауза, в течение которой Иванов ждет решения своей участи, не надеясь ни на что хорошее. И вдруг Сталин круто останавливается перед ним, в желтоватых глазах теплый блеск, голос звучит мягче. — Мы, товарищ Иванов, понимаем и ценим патриотизм и романтизм шестнадцатилетнего гимназиста, готового пойти в бой за Родину…
- Предыдущая
- 163/573
- Следующая
