Иосип Броз Тито. Власть силы - Уэст Ричард - Страница 36
- Предыдущая
- 36/109
- Следующая
После описания бойни, устроенной в 1941 году в Фоче, Милован Джилас, этот великий летописец югославской трагедии, пытается ответить на вопрос: как все это произошло? По его мнению, вначале сербами двигало ожесточение и жажда отмщения, но позднее четники попали под влияние офицеров, «веривших в высшую национальную цель – истребление мусульман».
Для коммунистов усташи были «совершенно чужой вражеской силой», а четники «скопищем сербских либеральных националистов, запуганных крестьянских масс, сербских шовинистов и фашистов… Но все они имели корни в традициях прошлого, в сельской жизни, в национальных и религиозных мифах».
Джилас добавляет, что «мало кто из офицеров-четников, не говоря уже о крестьянских массах, был одержим идеологией истребления»[193].
Поскольку в то время партизаны были по преимуществу сербами или черногорцами, вполне естественно, что они сочувственно относились к православным в НХГ. Однако сербы в Восточной Боснии с большей готовностью ожидали помощи со стороны четников и даже итальянцев, нежели от коммунистов, противостоявших королю, церкви и частной собственности. К апрелю 1942 года Тито стало ясно, что его партизаны не особо желанные гости в Фоче. Боеприпасы были на исходе, и четники с издевкой называли партизан «бойцами с пятью нулями». К тому же немцы и итальянцы должны были вот-вот развернуть новое наступление.
В мае Тито решил посетить Черногорию. Его главный соперник, Дража Михайлович, тоже успел там побывать в начале 1942 года и счел ситуацию для себя благоприятной.
Четники оставались верны жившему в изгнании королю и делу союзных держав, однако имели также договоренность с итальянцами о совместных действиях против партизан. Милован Джилас, который до прибытия Тито исколесил почти всю Черногорию, замечает, что страдания партизан от рук четников сравнимы лишь «со страданиями поставленных вне закона четников после нашей победы – в тех же самых местах и тем же самым образом»[194]. Он пишет, что когда четники схватили еврейскую девушку по имени Ружица Рип, студентку медицинского факультета и подругу одного из партизанских офицеров, они повесили ее «в соответствии с застарелым черногорским предрассудком, что женщина не стоит пули»[195].
Отрицая свою оторванность от мира и демонстрируя исторический оптимизм, некоторые из партизан Черногории начали предаваться прожектерству. Художник-авангардист Моша Пьяде, он же Дядя Янко, организовал на горе Дурмитор совхоз по советскому образцу, в котором содержался скот, украденный у крестьян-четников. Дядя Янко занимал себя тем, что составил подробную опись овец, коров, быков, надворных построек, курятников, пастухов, доярок, скотников и ежемесячного продукта.
Вскоре после того, как туда верхом на коне прибыл Тито, партизанские вожди отправились к Черному озеру, сделав привал с импровизированным пикником. Последний стал возможен благодаря Джиласу:
На полпути к озеру нас заметил самолет, и мы были вынуждены укрыться в ельнике. Я достал из переметной сумы ветчину, которую захватил специально для Тито, и пока самолет поливал нас пулеметным огнем, мы втроем Тито, Йованович и я – устроили небольшое пиршество. Вкусная пища, голубое небо и спокойствие Тито вернули мне хорошее настроение[196]…
Тито остановился в доме бывшего губернатора, с садом и пасекой, однако озабоченность военной ситуацией омрачала ему радости сельской жизни.
Среди фруктовых деревьев раздавалось и мирное жужжание пчел, а тем временем со всех сторон приходили дурные вести, – рассказывает Джилас. – Имелась в этих райских кущах и своя своенравная Ева в образе секретарши и любовницы Тито.
Зденка отличалась таким норовом, что огрызалась даже Тито. Во время вражеских наступлений она неизменно вела себя так, будто главной задачей стран «оси» было уничтожить в первую очередь ее. Как-то раз она закатила такую истерику, что Тито, устыдившись, спросил меня в замешательстве: «Какого черта с ней творится?» «По-моему, – отвечал я, – она просто в вас влюблена».
«И пытается это показать?» – Тито рассмеялся.
Когда я обмолвился об этом Ранковичу, тот, хохотнув, заметил: «Ты, наверное, один на всю армию, кому не известно об их отношениях»[197].
Однажды, когда Зденка обрушилась на сопровождавших нас бойцов, Тито обернулся к немолодому охраннику-черногорцу по имени Джуро Вуйович и спросил, что тот посоветует ему с ней сделать.
«На вашем месте, товарищ Тито, я бы ее расстрелял», – прозвучало в ответ[198].
Война уже шла год и один месяц. Тито отметил свое пятидесятилетие, маясь без дела на унылой горе в обществе сварливой любовницы, чудаковатого старого еврея-художника, хлопотавшего о своих коровах и овцах, и черногорца, который считал, что пикник – это поедание ветчины под пулеметным огнем. И тем не менее, именно в Черногории Тито принял решение, благодаря которому позднее удостоился упоминания в учебниках истории. Проведя восемь бесплодных месяцев на границе Сербии, Боснии и Черногории, где большая часть населения благоволила четникам, Тито возобновил свой поход на запад, в самое сердце Независимого Хорватского Государства, где, как он полагал, сербы, мусульмане и хорваты пополнят ряды партизан.
Подобно Джорджу Вашингтону, подошедшему к переправе через реку Далавар, или высадившемуся на Сицилии Гарибальди с его тысячей солдат в красных рубашках, Тито вскоре было суждено удивить мир.
ГЛАВА 7
Долгий марш
23 июня 1943 года, когда Тито начал свой «долгий марш» из Черногории, король Югославии Петр встретился в Соединенных Штатах с Черчиллем и Рузвельтом. Известие об этой встрече еще больше ухудшило настроение партизан, которые недавно вступали в стычки с роялистами-четниками.
Одним из погибших партизанских командиров была жена Александра Ранковича, и Джилас по просьбе Тито отправил безутешному супругу письмо с соболезнованиями. Сам Джилас находился на волосок от опалы, зная о том, что его вовсю обвиняют в провале партизанских действий в Черногории. А Тито продолжал терзаться из-за все еще враждебного отношения русских к партизанам. Он часто кричал на своих коллег, после чего его охватывал стыд и он мрачно уединялся в своей палатке. Тем не менее, как только партизаны покинули Черногорию и переместились в Боснию-Герцеговину, депрессия Тито улетучилась и больше к нему не возвращалась[199].
За время «долгого марша», так же как и нескольких последующих походов, партизаны держались на расстоянии 30-50 миль от побережья, находясь в горах Балканского горного хребта. Путь их пролегал через бурные реки, и во время марша приходилось выбираться из ущелий, карабкаясь вверх в горы, настолько высокие, что некоторые партизаны сильно страдали от высотной болезни и холода – даже в августе. С северо-восточной, или же боснийской, стороны горы, поросшие растительностью, образуют самые обширные массивы первозданных девственных лесов в Европе, где все еще в больших количествах водятся медведи, а по ночам слышен волчий вой.
В Герцеговине, неподалеку от Далматинского побережья, горы – совсем голые: белый известняковый карст, лишенный деревьев турками или же венецианцами, пускавшими древесину на нужды кораблестроения. Летом же Герцеговина становится самым жарким местом в Европе, где самоуверенные путешественники и сегодня рискуют погибнуть от жажды и жгучего солнца, и даже автотуристы в их оснащенных кондиционерами автомобилях не защищены от этой угрозы и ослепительного блеска голых горных склонов и долин, устланных каменистой осыпью.
193
Джилас М. Время войны, стр. 139-140.
194
Джилас М. Время войны, стр. 174.
195
Джилас М. Время войны, стр. 54.
196
Джилас М. Время войны, стр. 173.
197
Джилас М. Время войны, стр. 175-176.
198
Джилас М. Время войны, стр. 176.
199
Джилас М. Время войны. Нью-Йорк, 1977, стр. 188.
- Предыдущая
- 36/109
- Следующая